Эта плодотворная мысль достигла своего оформления в трудах Ф.В.Й. Шеллинга, который совместил до некоторой степени натурфилософию с самой философией человеческого существования. Если тела, рассуждал он, постоянно стремятся к своему соединению и именно поэтому не достигают его, то в итоге возникает постоянное отсутствие соединения или "чистое существование" (См.: Фишер К. Шеллинг. Его жизнь, сочинения и учение. - С. 430). Итак, тела остаются лишь при своём стремлении к соединению, достигая только со-существования. Таково явление тяготения!
Если для позднего Канта вопрос о причине тяготения веществ друг к другу является совершенно неразрешимым, то для Шеллинга именно данный вопрос открывает новую страницу в истории самосознания, в истории человека. Вся история природы становится у него по сути дела историей совершенствования человеческих взаимоотношений. А поскольку история сознания становится под его пером историей Бога, рассказанной в лицах, то и фундаментальные проблемы естествознания так или иначе оказываются взаимосвязанными с проблемой Абсолюта.
Допустим, размышлял он, что тела не только стремятся к соединению, но и действительно достигают его. Тогда вместо сосуществования явится взаимное проникновение или "ингуссусцепция", благодаря которой тела А и В наполняют одно и то же пространство. Такое соединение, а также процесс такого соединения называется химическим. Особенность же тяготения заключается в том, что оно предполагается данным явлением, но не составляет причины его. Ингуссусцепция не есть тяготение. В самом деле, тела, стремящиеся к химическому соединению, родственны друг другу, но тяжесть не есть средство, с помощью которого осуществляется соединение. Поэтому должна существовать среда, посредством которой солнце производит своё химическое влияние на землю, и которое делает тела родственными друг другу (См.: Там же. - С. 465).
Таков натурфилософский подход к проблеме тяготения. Главная особенность натурфилософии состоит в том, что она постоянно апеллирует к воображению, заменяя недостающие в природе связи вымышленными. Однако её непреходящее значение, не исчерпывающееся историческим элементом, - в обращении к идее целостного постижения природы. Натурфилософия не останавливается перед тайной мира, не постулирует эту тайну как данность. Она стремится постичь её, обращаясь к самым предельным и вечным проблемам бытия, к числу которых, вне всякого сомнения, относится вопрос о причине тяготения.
Тела действительно отличаются друг от друга степенью интенсивности наполнения пространства, т.е., по сути дела, степенью ограничения отталкивающей силы. Притяжение и тяжесть, учит натурфилософия, не идентичны. Сила тяготения, и по Ньютону, не тождественна изначальной силе притяжения. Не из притяжения следует тяжесть, а из тяжести следует то всеобщее взаимодействие масс, та "связь всей материи", которую в каждом отдельном продукте представляет степень притяжения, ограничивающая отталкивание. Другими словами, мир есть целое, которому подчинено и которым проникнуто всё единичное. Эта подчинённость есть всеобщая централизация. А эта проникнутость есть всеобщее одушевление (См.: Там же. - С. 465).
Сила отталкивания, вероятнее всего, является даже более важной, чем сила притяжения. Тяготение, на наш взгляд, имеет двойственную природу: оно состоит из отталкивания и притяжения. Если бы только торжествовал химический процесс, то не возникло бы и жизни. Химически процесс жизни в конечном счёте ведёт к тому, что в живом индивидууме появляется и разрастается мёртвая масса. Жизнь, высшим проявлением которой является любовь, есть чистое со-существование одухотворённых тел, т.е. нечто такое, что не передаётся ни одним из известных видов взаимодействий. Это - как бы вечное ожидание будущего, вечное состояние "другости" или "инаковости" другого, сознание такой степени отсутствия, где любое присутствие оказывается несущественным. Так Шеллинг соединяет проблемы естествознания с извечными проблемами жизни. Подобно поэтическому художественному стремлению существует также и философское стремление; чем более оно воспламенено, тем более обострённым является это чувство, тем быстрее и интенсивнее совершается развитие философии. С одной стороны, физику, как таковую, не интересует человеческий, духовный мир (физика как наука стремится к объективному и последнее непрерывно изгоняет субъективное), а с другой - физика только в том случае соответствует своему понятию, если она постоянно трансцендирует за свои пределы и включает в свой предмет действие духовного и культурного фактора. Таким образом, физика изначально есть подлинно философская наука.
С особой силой эта связь обнаруживается в тот момент, когда мы сталкиваемся с генезисом всей природы. В основе данного генезиса лежит поступательный переход от объекта к субъекту, вплоть до той черты, где уже и объективное становится субъектом, если говорить о человеческом сознании. "Природа, - говорил Шеллинг, - в целом образует линию, идущую от объекта к субъекту и наоборот, от субъекта к объекту, но не так, чтобы объект был уничтожен: он всё ещё лежит в основе субъекта, только становится латентным. На всей этой линии нет ни одной точки, где было бы только одно или только другое; и в обеих крайних точках не исчезает ни субъект, ни объект, каждый из них составляет основу другого... я назвал это полярным отношением. Более отчётливо это отношение показывает магнит. В нём появляются первые признаки жизни в природе: здесь есть три точки - два полюса и точка их неразличимости, - и в каждой из этих трёх точек они, все три, вновь объединены, но не более того, и так дело обстоит во всех точках магнита. Также и во всей природе нет ни чистого объекта, ни чистого субъекта: всё есть субъект-объект" (Шеллинг Ф.В.Й. Система мировых эпох: Мюнхенские лекции 1827-1828 гг. в записи Эрнста Ласо. - Томск, 1999. - С. 152-153).
Философское мышление относится к познанию (в том числе и к познанию физических субстанций) как субъект к объекту. Однако в своей высшей индифференции философия и физика достигают точки объединения. Дело философии - обнаружить то в мире, что составляет истинное свершение, а вместе с тем и его внутренний смысл. Дело физики - возвыситься от реального к идеальному и, следовательно, к мышлению. В данном отношении "физик вынужден заниматься философскими проблемами в гораздо большей степени, чем это приходилось делать физикам предыдущих поколений. К этому физиков вынуждают трудности их собственной науки" (Эйнштейн А. Собр. науч. трудов в 4-х т.: Т. IV. - М.: Наука, 1967. - С. 248).
Осознанию этого факта способствовало возникновение той новой системы мира, в основаниях которой находятся неевклидовые геометрии, концепция относительности пространства и времени, а также концепция дополнительности. К рассмотрению всех этих вопросов теперь мы и переходим.
На протяжении долгих столетий лучшие умы пытались доказать знаменитую одиннадцатую аксиому, или пятый постулат Евклида**.
______________ ** В литературе можно встретить различные написания имени "Е[Э]вклид".
В своей современной форме он звучит так: Через точку, лежащую вне прямой в одной с ней плоскости, можно провести одну и только одну параллельную данной.
Величайшие математики всех времён и народов пытались доказать этот постулат как теорему на основе других аксиом Евклида. Но все попытки оказались тщетными. Н.И. Лобачевский, который был не только великим учёным-геометром, но и замечательным педагогом, деканом и ректором Казанского университета, также пытался это сделать. Остались неизвестными тот день и час, когда он вдруг почувствовал, как, точно молния, сверкнул в его мозгу ответ на то "почему", с которым были связаны многие годы его жизни. Он понял, что пятый постулат недоказуем именно потому, что представляет собой лишь гипотезу - одно из возможных предположений о свойствах окружающего нас пространства. И истинность его может быть установлена только опытным путём, т.е. путём обращения к самой природе. Таким образом, данный постулат совершенно не зависит от остальных аксиом Евклида, логически вывести его принципиально невозможно.
