Картина Питера де Хоха «Женщина с ребенком, кормящая младенца грудью» помогает нам представить эту сценку (илл. 34). В свете, падающем сверху из окна, мы видим мать-бюргершу, которая с любовью смотрит на сосущего ее грудь младенца. Акцент в картине сделан не на грудь, которую едва видно, а на атмосферу покоя и нежности, окружающую кормление грудью. Все выглядит так, как должно быть в этом идеализированном изображении семейной гармонии.
Невозможно сказать наверняка, насколько точно такого рода картины отражают реальную домашнюю жизнь той эпохи. По мнению историка искусства Уэйна Франитса (Wayne Franits), культура того периода была направлена на воспитание добродетелей[138]. Тогда детей считали даром Божьим, и воспитывать их следовало в атмосфере религиозного благополучия и социальной стабильности. Дом был идеальным местом для «отливки» детей по определенному стандарту, который затем поддерживали церковь и школа. Дома именно матери следовало дать ребенку все необходимое: от первой капли молока до первой молитвы.
Голландские медицинские, религиозные и моральные авторитеты были горячими сторонниками материнского грудного вскармливания. Как и в Англии, строгие протестанты выступали чаще всех, так как верили, что кормящая мать угождает Богу, а женщина, отказывающаяся кормить грудью, это мерзость в глазах Господа. Ожидалось, что мать будет кормить грудью рожденного ею ребенка в согласии с древним постулатом: природа кормит тех, кого порождает. Один из афоризмов плодовитого писателя и магистрата Якоба Катса (1577–1660) так выражает это отношение:
Грудное вскармливание матерью своих детей считалось главным свидетельством благочестия женщины (een mrrckteecken van een vrome Vrouwe)[140].
Медицинские трактаты внесли свой весомый вклад в дебаты. Медики не отступали от распространенного в то время мнения, будто молоко образуется из материнской крови, которая питала дитя в утробе. Поэтому оно считалось полезным для ребенка, так как он продолжал питаться той же субстанцией, но превращенной в молоко. Существовало немало страхов, связанных с диадой «кровь — молоко» чужой женщины. И не последним среди них было опасение, что ребенок вместе с молоком приобретет черты характера своей кормилицы. Якоб Катс выразил широко распространенное мнение в своих виршах: «Сколь много из своего хорошего характера милое дитя, здоровое и красивое, / Потеряло из-за испорченной кормилицы»[141]. Боязнь негативного влияния кормилицы определенно была стандартной темой в Голландии XVII века, как это было в Англии и Франции.
Но труднее узнать, действительно ли голландские матери реже прибегали к услугам кормилиц, чем их современницы в Англии, Франции и Италии. По меньшей мере один исследователь полагает, что кормилицы не получили такого же распространения в Голландии и что голландские семьи стали исключением из общей картины очень высокой младенческой смертности, характерной для тех стран, где детей отправляли к кормилицам[142]. Но другие исследователи с ним не согласны. Так как никакой статистики на это счет нет, мы можем снова обратиться к культурным артефактам, таким как литература и живопись, которые, по крайней мере, позволяют увидеть отличия голландского общества от остальной Европы.
Голландский взгляд на грудь представлен в стихотворении Якоба Катса. И мы видим явный контраст с эротическими хвалебными песнями французских и английских поэтов той эпохи:
Несмотря на растиражированную в то время метафору «сферы из слоновой кости» и некоторые оттенки сексуальности, грудь приобретает совершенно другое значение. В стихотворении мужчина, который просит «дорогую жену» покормить грудью младенца, — это не эгоистичный любовник, думающий только о своем удовольствии и, следовательно, враждебно относящийся к лактации. Вспомните, ведь в то время считалось, что сексуальная активность приведет к свертыванию молока. Нет, перед нами муж и отец, «честный человек», для которого важно благополучие его ребенка и, как следствие, всей общины бюргеров, к которой принадлежит эта семья.
Семья рассматривалась как микрокосм большего политического макрокосма. И мать должна была отдаваться кормлению грудью с таким же усердием, с каким она мыла и чистила свой дом. Естественно, ее муж должен был поддерживать эту жизненную активность и делить родительскую любовь, символом которой является грудное вскармливание. Мы удалились всего на один век от «маленького шара из слоновой кости», который ласкал Маро. Но впереди еще целый век до того момента, когда идеи Руссо вернут общество к природе и исполнению гражданского долга.
Нигде более уважение голландцев к материнскому грудному вскармливанию не проявилось так ярко, как в живописи. Питер де Хох был лишь одним из многих популярных художников, которые сделали кормящую мать центральной фигурой бесчисленных жанровых картин, предназначенных для продажи в Голландии. Эти картины попадали в дома состоятельных и не очень состоятельных буржуа, отражали ценности общества, высоко ценившего изображения собственного благополучия. Только в Голландии XVII века в домах представителей среднего класса можно было найти сотню и более картин! Предпочтение отдавалось реалистичным сценкам и изображениям повседневной жизни[144]. На многих картинах дано изображение женщины с обнаженной грудью не только во время кормления, но и до, и после него. Вот бюргерша болтает с пареньком, стоящим у ее окна. Вот крестьянка сидит у порога дома с двумя детьми. У обеих женщин грудь не прикрыта, и это их не смущает. Если на картине есть младенец, никакого другого объяснения для обнажения груди не требуется.
Особенно на протестантском севере, где католическая Мадонна уже не считалась уместной моделью, голландские художники черпали вдохновение, наблюдая за матерями и детьми в обычной обстановке и за привычными занятиями. Матери нянчат детей, кормят их, дают пить, одевают, играют с ними и даже вытирают им попки. Все это нашло свое отражение в голландском искусстве. Этот тематический переход от матери священной к матери светской совершился в Голландии на целый век раньше, чем в других европейских странах.
С. Шэма указывает на то, что голландцы убрали изображения Святой Девы и Младенца из своих церквей «только для того, чтобы снова воспроизвести их… в образе простой матери на картинах с изображением интерьеров церкви»[145]. Кормящие матери в подобных случаях — это крохотные фигурки на фоне огромных строений. Приходится внимательно всматриваться, чтобы увидеть мать, украдкой кормящую грудью ребенка у подножия гигантской колонны, которая в двадцать раз больше, чем она. Многие из таких картин висели в церквях как полурелигиозные изображения (илл. 35). Их смысл был ясен голландцу-протестанту: поклоняться следует не Царице Небесной, а акту естественного благочестия, который совершает мать из плоти и крови, когда она кормит грудью своего ребенка и ухаживает за ним.
