От Калифорнии до островов Нью-Йорка движение против рака груди приобрело национальный характер. Пациентки и здоровые женщины, помогая друг другу, объявили войну этой болезни с таким пылом, которым в прошлом отличалась борьба за отмену рабства и за запрещение торговли спиртными напитками. Лора Эванс, услышавшая диагноз рак груди в 1989 году и прошедшая лечение, в январе 1995 года собрала группу из семнадцати выживших после рака груди. Они поднялись на гору Аконкагуа в Аргентине, самый высокий пик в Западном полушарии. Эта «экспедиция вдохновения», спонсором которой стал Фонд рака груди со штаб-квартирой в Сан-Франциско, помогла собрать 1,5 миллиона долларов для инновационных проектов в области исследования рака груди.
История Лоры Эванс, при всем ее драматизме, похожа на истории многих других женщин, поклявшихся уничтожить рак груди. Эти женщины, сами по себе или собравшись в группы, говорят от своего имени и от имени всех женщин, которым угрожает эта болезнь, а угрожает она каждой. Они описывают свои истории в книгах, журналах, газетах. Кто бы мог подумать, что рак груди станет темой для очень популярных пьес и художественных выставок?
По одной или сообща — выжившие жертвы рака груди любыми средствами, которые есть в их распоряжении, борются с врагом. Борьба против рака стала самой важной борьбой для женщин на рубеже XXI века, если не считать борьбы за легализацию абортов. Теперь она стала задачей целой отрасли здравоохранения, рассчитанной на женщин.
Хотя политические идеологии, окружавшие груди в прошлом, по большей мере были выдуманы и распространялись мужчинами, идеология нашего времени — это результат того, что женщины заявили о собственных нуждах. Очень важно, что женщины-политики пересекли границы своего традиционного партийного поля и стали защитницами исследований рака груди точно так же, как они объединились в борьбе против сексуальных домогательств. В американской политике появилась новая область, где женщины-политики могут применить свои силы, и грудь может стать их общим символом несмотря на партийную принадлежность.
Политика груди потребовала от женщин, чтобы они вынесли сугубо интимные вопросы на всеобщее обсуждение. Но поэзия позволяет личному оставаться личным. Это путь к мыслям и чувствам, которые могут не иметь большого политического значения. Поэзия позволяет вернуться к печальным и приятным воспоминаниям, дать волю фантазии, проявить чувство юмора или углубиться в трагедию. Если речь идет о теле, то в стихотворении можно выразить самые примитивные ощущения. Думаю, что после первых глав этой книги вы не удивитесь тому, что в поэзии до сих пор есть место для груди с тем лишь существенным отличием, что стихи о ней теперь пишут женщины.
За последние тридцать пять лет появилось, пожалуй, больше стихотворений о груди авторов-женщин, чем за все предыдущие столетия. До семидесятых годов XX века практически невозможно было найти поэтесс, которые бы открыто писали о своем теле, особенно, если речь идет о сексе, рождении детей и болезнях. Но женщины не только потребовали, чтобы врачи, религиозные власти и политики вернули им власть над их собственным телом, но озвучили правду плоти. Впервые в поэтических произведениях, посвященных груди, нашли свое выражение мысли женщин, а не фантазии мужчин о женской груди.
Как и женское искусство того же периода (о нем мы поговорим дальше), женская поэзия предложила совершенно новый взгляд на женские формы. Глядя на себя в зеркало, женщины видят груди, которые не соответствуют мужскому идеалу. Они не видят сферы из слоновой кости, увенчанные земляникой или вишнями. Их груди отнюдь не всегда упругие, симметричные и торчащие[382]. Их грудь может быть плоской и отвислой, может вызывать иронию и смех, а не только желание и почтение. Женщины начали выражать собственные чувства по поводу груди — от удовольствия во время любовных игр до ночных кошмаров, связанных с раком груди. С робкой отвагой новообращенных они заявляют свои литературные права на грудь.
Наконец появилась возможность писать о женской плоти с точки зрения ее обладательницы. Прочтите эти воодушевленные строки Алисии Острайкер (Alicia Ostriker) о появлении груди.
Взгляд обладательницы груди радикально отличается от взгляда постороннего человека. Грудь — это уже не только объект мужского желания, но и точка отсчета для пробуждающегося в молодой девушке осознания себя как личности и нового для нее эротизма.
Грудь приносит множество противоречивых ощущений, как это видно из удивительного стихотворения Шэрон Олдс (Sharon Olds) о первом опыте материнства.
Запах скисшего молока, хирургические швы и нежность мужа-любовника устанавливают связь между рождением ребенка, лактацией и занятием любовью. Здесь груди не являются отдельным сексуальным объектом, они часть существования матери в этом мире, ее физическая сущность, ее сила и боль, выражение ее заботы о ребенке и заботы о ней самой. Любая женщина — а не только та, которая кормила грудью — может примерить на себя чувства гордости и уязвимости, которые передают эти груди.
В прошлом кормление грудью и чувственность считались антитезой. Вспомните, как в эпоху Возрождения появился институт кормилиц, и груди представительниц высших классов предназначались только для секса, а груди представительниц низшего класса — для грудного вскармливания. Поэтесса Алисия Острайкер была одной из первых среди тех, кто заговорил о том, что матери могут испытывать сексуальное возбуждение, когда ребенок сосет их грудь.
Поэтесса спрашивает, почему матери должны отрицать, что испытывают удовольствие. «Неужели это так ужасно, если мы испытываем наслаждение: это еще одна любовь, которая не осмеливается назвать себя»[385].
