Дело дошло до критической точки в 1965 году, когда Генеральная ассамблея ООН под давлением аргентинцев приняла резолюцию № 2065, содержавшую призыв к проведению переговоров между Аргентиной и Великобританией. Вооруженная моральным авторитетом антиколониальной резолюции ООН, Аргентина продолжала решительно настаивать на своих притязаниях, требуя от утомленного британского МИДа вступить в переговоры под эгидой ООН с целью обсуждения условий отказа британцев от их прав на острова. Цели обеих сторон были предельно ясны: говоря словами Саймона Дженкинса, «на самом деле аргентинцам была нужна не сама колония, а право собственности на нее». Что касается британцев, то им не была нужна ни колония, ни право собственности; просто они не знали, что делать с настойчивыми островитянами, висевшими у них на шее, как тот альбатрос на шее у старого морехода, и вопившими о самоопределении. Все это крайне удручало МИД, тем более что ему не удалось заручиться сколько-нибудь реальной политической поддержкой своей политики.
Обсуждения тянулись почти семнадцать лет и закончились войной. В течение этого периода произошла характерная смена ролей: теперь уже британцы постоянно меняли как свою позицию на переговорах, так и ответственных за переговоры в зависимости от того, какая партия стояла у власти, в то время как аргентинцы, опиравшиеся на монолитную команду старых экспертов, имевших четкие политические цели, упорно гнули прежнюю линию. В этой связи рассказывают, например, что когда очередной парламентский заместитель министра иностранных дел Великобритании сбивчиво излагал свою позицию на своем первом заседании, один из опытных аргентинских переговорщиков заметил громким шепотом: «А еще говорят, что у нас нестабильный режим!»
Если позиция Аргентины в переговорах по Фолклендским островам с 1966 по 1982 год оставалась неизменной, этого нельзя сказать о самой Аргентине. Внутренняя политика страны пережила своего рода запоздалое торжество фашизма. Вплоть до середины 1930-х годов Аргентина занимала большое место в сфере торговых интересов Великобритании, например, North British Locomotive Company значительной частью своих прибылей была обязана регулярным заказам из Аргентины. Аргентинский военно-морской флот строился по образцу Королевского флота Великобритании, хотя аргентинская армия создавалась по подобию и под влиянием прусской и немецкой армии. В первой половине XX века тысячи итальянцев, немцев и испанцев стекались в Аргентину, прельщаемые средиземноморским климатом и роскошью Буэнос-Айреса и достопримечательностями Ла-Платы. Они привозили с собой новые идеи.
Эти новые трудящиеся массы в немалой степени способствовали запоздалому всплеску националистических и социалистических настроений, воплощенных в фигуре генерала Хуана Перона. Недаром многие нацисты, бежавшие в 1945 году из Германии, выбирали в качестве безопасной гавани именно Аргентину. Диктатура Перона основывалась на выдвинутой им самим доктрине «интегрального национализма», призванного мобилизовать промышленных рабочих на поддержку системы, подозрительно походившей на однопартийное фашистское государство.
Националистическая идеология Перона пронизала все поры аргентинского общества. Из банального международного спора «Мальвинский вопрос» вырос до масштабов общенациональной идеи, изучаемой в школах, объединяющей все слои общества и имеющей фундаментальное значение для национальной идентичности Аргентины. На фоне этого грубого политического фундаментализма, с одной стороны, и упорства жителей Фолклендов, с другой, изощренная софистика мидовцев, воспитанных в элитных колледжах Англии, зачастую выглядела беспомощной, нерешительной и уклончивой. Имперские пережитки явно смущали чистюль из МИДа, стремившихся избавиться от обязанностей колониальной администрации и вернуться к «настоящей» дипломатии.
Ибо британский МИД решительно не хочет ни за что отвечать. Определять политику и выражать «точку зрения на ситуацию» — вот основная линия поведения Уайтхолла. В структуре якобы аполитичной государственной службы, где любой честолюбец стремится «заняться политикой» и как минимум «консультировать министра», МИД всегда представлял собой никому не подотчетную бюрократию в ее чистейшей форме. Недаром МИД столь тщательно заботится о том, чтобы другие министерства несли ответственность за управление и занимались делом. Пусть они принимают бюджет и отвечают за последствия — МИД имеет дело с идеями и политикой. Как выразился один раздраженный офицер разведки министерства обороны после очередного бестолкового совещания с участием МИДа в 1980-х годах: «Это шлюхи, типичные уайтхоллские шлюхи. Они сидят вокруг этого дурацкого стола и с важным видом рассуждают, зная, что у них власть и влияние — и ноль ответственности. Там, где я работаю, это считается привилегией шлюх. Мы принимаем реальные решения. Мы решаем, как распределить бюджет, а они сидят сложа руки». Это мнение, не во всем справедливое, в те годы нередко можно было услышать в коридорах Уайтхолла.
Тщательно скрываемая неприязнь МИДа к буйному аргентинскому национализму была оправдана в одном отношении: Аргентина действительно была внутренне нестабильной. Эта нестабильность вела к опасной непоследовательности в вопросах государственной политики. Возвращение стареющего Перона к власти в 1973 году вызвало новую волну оголтелого национализма. Бережно возводимая конструкция проводимой МИДом политики закулисных торгов на предмет продажи Фолклендов Аргентине рухнула в одночасье, несмотря на всю свою изощренность. Такое, казалось бы, негромкое событие, как первый гражданский авиарейс между островами и континентом в ознаменование нового договора о воздушном сообщении между Фолклендами и Аргентиной, вылилось в триумфальное перонисгское шоу с участием аргентинских адмиралов в полном обмундировании, гордо позировавших фотографам и высокопарно возвещавших о первом этапе возвращения nuestras Islas Malvinas. Для усмирения возмущенных келперов губернатор Фолклендских островов был вынужден призвать на помощь морских пехотинцев. По мнению главы почтового ведомства, это затормозило прогресс решения проблемы Фолклендов примерно на двадцать лет. Постепенно волнения утихли, но островитяне продолжали относиться к новой пуповине, соединившей их с континентом, как к троянскому коню и потенциальной угрозе своей независимости. Отношения между Буэнос-Айресом и Уайтхоллом стремительно охлаждались.
В 1976 году в Аргентине произошел внутриполитический конфликт: повстанцы левого толка — «монто-нерос» — устроили крупные общественные беспорядки в ответ на жесткую политику пришедшей к власти военной хунты. Аргентинские военные приняли крутые меры против несогласных, подвалы полицейских участков и флотские казармы начали наполняться политическими агитаторами, взятыми под арест «до дальнейшего распоряжения». Мэр Кордовы, не справлявшийся с беспорядками, обратился за помощью к местному военному коменданту. Улицы города в один миг заполнились солда-тами, присланными под предлогом оказания поддержки гражданским властям, но на самом деле для ведения так называемой «грязной войны» с повстанцами-леваками; правительственные круги твердо вознамерились покончить с политическим терроризмом, даже если это пред-полагало нарушение гражданских прав. Вертолеты с захваченными на борту взмывали в воздух над заливом Ла-Плата и возвращались пустыми, списки пропавших без вести становились длиннее, а число рыдающих матерей перед Каса-Росада[16] росло.
С учетом гражданских беспорядков и диктатуры в Аргентине позиция жителей Фолклендов становилась все более бескомпромиссной. Их уже достаточно разозлил доклад Шеклтона 1976 года, где они были представлены едва ли не рабами Falkland Islands Company. Теперь, пытаясь втихую спихнуть их Аргентине, британский МИД фактически передавал британских граждан в лапы жестокой военной диктатуры, вооруженной электрошо-керами и резиновыми дубинками. Для островитян это стало, если прибегнуть к политическому жаргону, козырной картой. Как красочно выразился Саймон Дженкинс, «для парламентариев-лейбористов, равно как и для парламентариев-тори, сама идея передачи жертв капитализма в руки буэнос-айресских палачей была немыслимой». Фолклендское лобби в Лондоне становилось все более активным и влиятельным.
