Рудокоп внимательно прислушался к его голосу.

— Нет, ты не заблудился, — ответил он шепотом. — Но говори потише, а то рассыплются мои картины.

Он кивнул Бастиану, и тот вслед за ним вошел в хижину.

Здесь была только одна комнатка, обставленная очень просто, даже убого. Деревянный стол, два стула, нары для спанья и полки с продуктами и посудой. В очаге горел огонь, над ним висел котелок — из него шел пар.

Йор начерпал из котелка две полные тарелки супа — себе и Бастиану, поставил их на стол и жестом пригласил гостя приступить к еде.

Они молча хлебали суп.

Рудокоп откинулся на спинку стула, глаза его смотрели сквозь Бастиана, вдаль. Он спросил шепотом:

— Кто ты?

— Меня зовут Бастиан Бальтазар Багс.

— Свое имя ты, значит, еще помнишь?

— Да. А ты кто?

— Я — Йор. А еще меня зовут Слепым Рудокопом. Но я слеп только на свету. Там, в глубине, в моем руднике, где кромешная тьма, я вижу.

— А что это за рудник?

— Он называется Рудник Минроуд. Это Рудник Картин.

— Рудник Картин? — удивленно переспросил Бастиан. — Такого я никогда не слыхал.

Йор, казалось, все еще к чему-то прислушивается.

— И все же, — сказал он шепотом, — этот рудник как раз для таких, как ты. Для тех, кто не может найти дорогу к Живой Воде.

— Что же это за картины такие? — удивился Бастиан.

Йор закрыл глаза и некоторое время молчал. Бастиан не знал, расслышал ли он его вопрос. Спросить его снова? Но рудокоп заговорил шепотом:

— Ничто в мире не теряется и не пропадает. Случалось тебе когда-нибудь видеть сон, а проснувшись, не помнить, о чем он был?

— Да, — ответил Бастиан, — часто так бывает. Йор кивнул с задумчивым видом, потом поднялся и сделал знак Бастиану следовать за ним. Но прежде чем выйти из хижины, он крепко взял его за плечо и зашептал ему на ухо:

— Но ни слова, ни звука, понял? То, что ты увидишь, — мой труд многих лет. Любой шум, даже шорох, может его разрушить. Поэтому молчи и ступай неслышно!

Бастиан кивнул, и они покинули хижину. За хижиной стояла деревянная башня — копер, а под ней уходила в глубь земли сама шахта. Они прошли мимо башни и вышли на широкое заснеженное поле. И тут Бастиан увидел картины — они лежали прямо на снегу, словно драгоценности на белом шелку.

Это были тончайшие прозрачные многоцветные доски, похожие на слюдяные, различной величины и формы, прямоугольные и круглые, одни в виде обломков и осколков, другие же целые и невредимые, некоторые величиной с церковное окно, другие — маленькие, как миниатюры на табакерке. Они лежали рядами, подобранные по величине и форме, и ряды эти тянулись по всей белой равнине до самого горизонта.

Картины были загадочные, и не сразу можно было понять, что на них изображено. Какие-то закутанные фигуры, парившие над землей в большом птичьем гнезде; осел в судейской мантии; часы, которые расползались, как мягкий, незатвердевший сыр; манекены, стоящие на ярко освещенных пустынных площадях. Тут были лица и даже головы, составленные, как из кусочков, из каких-то зверей, и другие, образующие все вместе ландшафты. Но были тут и самые обыкновенные картины: крестьяне с косами на лугу, женщины, сидящие на балконе. Были горные деревушки, морские пейзажи, военные баталии, цирковые представления, улицы и комнаты и все снова лица: старые и молодые, мудрые и простодушные, лица шутов и королей, лица мрачные и веселые. Были страшные картины: казни и пляски смерти, а были и забавные: юная дама верхом на морже или как нос гуляет по улицам, принимая приветствия прохожих.

Чем дольше они ходили вдоль рядов, тем меньше Бастиан понимал, что же это за картины и зачем они здесь. Только одно было ему ясно: на них можно увидеть все что угодно, правда, в совершенно невиданном сочетании, словно сложенное из разрозненных кубиков.

Часы проходили за часами, а Йор и Бастиан все бродили между рядами слюдяных дощечек, пока наконец над широкой снежной равниной не спустились сумерки. Тогда они вернулись в хижину. Едва закрыв за собой дверь, Йор тихо спросил:

— Ну, узнал ты какую-нибудь из них?

— Нет, — ответил Бастиан. Рудокоп задумчиво покачал головой.

— А что это за картины? — спросил Бастиан. — Почему я должен какую-нибудь узнать?

— Это забытые сны из Человеческого Мира, — объяснил Йор. — Сон, однажды приснившись, не может превратиться в ничто. Но если человек, которому он снился, его забыл — где он остается? Здесь, у нас в Фантазии, в глубинах нашей земли. Там внизу собираются забытые сны и ложатся тонкими-тонкими слоями один над другим. Чем глубже роешь, тем плотнее они лежат. Вся Фантазия стоит на фундаменте забытых сновидений, они — ее основание.

— И мои сны тоже там? — спросил Бастиан, удивленно раскрыв глаза. Йор только кивнул.

— И ты считаешь, мне надо их найти?

— Хотя бы один. Одного достаточно, — ответил Йор.

— Для чего достаточно?

Рудокоп повернулся к нему лицом. Его освещал сейчас лишь слабый огонь очага. Слепые глаза его смотрели как бы сквозь Бастиана, вдаль.

— Слушай внимательно, Бастиан Бальтазар Багс, — сказал он, — я много говорить не люблю. Тишина мне куда милее. Но на этот раз я тебе, так уж и быть, скажу все. Ты ищешь Живую Воду. Ты хотел бы научиться любить, чтобы найти дорогу в свой Мир. Любить — легко сказать! Живая Вода спросит тебя: «А кого?». Любить ведь нельзя просто так, в целом, вообще. Но ты все забыл, кроме своего имени. А если ты не сможешь ответить, тебе нельзя будет и пить. Помочь же тебе может только утерянный сон, который ты тут разыщешь. Эта картина и поведет тебя к роднику. Но за это тебе придется забыть и последнее, что у тебя еще есть, — самого себя. И еще тут нужен тяжелый, упорный и терпеливый труд. Хорошо запомни мои слова — я уже больше никогда их не повторю.

Он лег на деревянные нары и заснул. Бастиану ничего не оставалось, как устроиться спать на холодном жестком полу. Но это было ему нипочем.

На другое утро он проснулся окоченевший и увидел, что Йора в комнате нет. Наверно, он уже спустился в Рудник Минроуд. Бастиан сам налил себе тарелку горячего супа. Суп, правда, согрел Бастиана, но показался ему не слишком аппетитным — он был пересолен и напоминал вкус слез.

Бастиан вышел из хижины и побрел по снежной равнине вдоль бесконечных рядов картин. Он пристально вглядывался в каждую, потому что теперь-то он знал, как много для него от этого зависит, но так и не смог найти ни одной такой, чтобы она его хоть чем-то тронула. Все оставили его равнодушным.

Под вечер он увидел Йора, поднимавшегося из шахты. На спине у него было укреплено что-то вроде полки, а на ней лежали осколки слюды различной величины, но все тонкие, как паутинка. Бастиан молча пошел за Йором по снежной равнине. Пройдя далеко-далеко вперед, Йор с величайшей бережностью стал раскладывать на снегу свои новые находки. На одной из картин, собранных им из осколков, был изображен человек, грудь которого представляла собой птичью клетку, и в ней сидели два голубка. На другой каменная женщина скакала верхом на большой черепахе. На очень маленькой картинке была изображена только одна бабочка с пятнами на крылышках в форме букв. Лежали тут еще и другие картины, но ни одна из них ничего не говорила Бастиану.

Вернувшись в хижину вместе с рудокопом, он спросил:

— А что будет с картинами, если растает снег?

— Здесь всегда зима, — ответил Йор. Только этими короткими фразами они и обменялись за весь вечер.

И назавтра Бастиан все искал среди картин хоть одну, которая показалась бы ему знакомой или что-нибудь для него значила, но безуспешно. Так проходил день за днем. По вечерам он сидел с рудокопом в хижине, и, поскольку тот все молчал, Бастиан привык молчать вместе с ним. И осторожную манеру двигаться, не производя ни малейшего шума, чтобы не рассыпались картины, он тоже постепенно перенял у Йора.

— Я уже посмотрел все картины, — сказал Бастиан однажды вечером, — и не нашел ни одной…

— Плохо дело, — ответил Йор.