— Всё в порядке, — опознала я прозвучавший надо мной голос эльфа. — Эони, всё прошло, не бойся, — меня потянули куда-то вверх. Только тут я обнаружила, что когда-то успела оказаться на мокрых досках палубы. Поддавшись эльфу, позволила утвердить меня в вертикальном положении.

Дольше всего восстанавливалось зрение, но секунд через десять темнота и головокружение прошли, чёрные мушки разлетелись, и я смогла оглядеться. Состав действующих лиц не изменился, равно как поза и выражение лица эльфийской богини смерти. Только теперь Лу наблюдала Стерха в прямом смысле сверху вниз: сероглазый воин судорожно кашлял, как в последний момент спасённый утопающий, скорчившись на четвереньках у ног богини.

— Наглядно? — ехидно поинтересовалась рыжая. — Или мне повторить?

— Всё-таки, Эо правильно тогда на твой счёт высказалась, — пробормотало уволенное божество, с трудом поднимаясь на ноги.

— Что я [цензура] на всю голову? — она радостно оскалилась. — А чего ты ещё хотел от смерти? Но, согласись, хорошо ведь получилось, наглядно! А твоя девка на меня не в обиде, правда ведь? — взгляд переместился на меня. Я тут же часто-часто закивала. На такую обижаться можно только очень-очень издалека, из хорошо укреплённого бункера, всё остальное опасно для жизни. Стерх тем временем поднялся на ноги, цепляясь за перилла и ощутимо пошатываясь. — Так что вернёмся к началу. Каков твой план действий?

— Добраться до пуповины и восстановить её.

— Тьфу! — Лу смачно сплюнула за борт. — Вот же [цензура]! Как свежо и оригинально! Такой [цензура] [цензура] великий план, конечно же, нужно держать в страшной тайне, чтобы враги не догадались! Утешь меня, ты хоть знаешь, как это делать?

— Я — нет. Дракон — да, — невозмутимо ответил воин.

Богиня смерти несколько секунд пристально и недоверчиво разглядывала его. После чего тяжело вздохнула, махнула рукой и пробурчала себе под нос какую-то фразу на эльфийском. Ругательную, надо полагать.

— А выпендривался! А таинственности развёл! [Цензура] меховая, тоже мне. Даром что блондин, — она пренебрежительно махнула рукой и потеряла к Стерху всякий интерес. О чём я тут же успела пожалеть: богиня подошла к нам.

Впрочем, с её заключением относительно Стерха я была согласна на сто процентов. Вокруг этой фразы, вольной интерпретации хорошо знакомого «будь что будет», он столько таинственности развёл?! Не знаю уж, что там за «меховую [цензура]» Лу помянула, но, наверное, воин именно она и есть. Во всяком случае, лично меня тянет ругаться именно на него, а не на богиню; хотя, казалось бы, мучила меня только что именно она.

— Ладно, ну их на [цензура], - Лу уничижительно посмотрела на Рема, и тот поспешил ретироваться к штурвалу. — Пойдём, подруга, в рубке посидим. Моего [цензура] терпения не хватает на этих [цензура] смотреть, я кого-нибудь точно [цензура] и [цензура] потом. Спорить и возражать я не рискнула.

Если исходить из постулата о том, что искушения придумывает дьявол, а искупления и страдания за них потом происходят во имя бога, то похмелье придумали на небесах. Сколько раскаяния в содеянном, сколько искренних страданий приносит оно мятущимся душам — никакие проповеди рядом не стояли!

Так я это к чему, собственно.

Господи, избави мя, грешную, от этого [цензура] похмелья! Никогда больше не буду пить с ней.

А, стоп. Какое, к лешему, «господи»? Я ж с богиней и надралась.

Ну, значит, с богами никогда пить не буду! Пусть только это мерзкое состояние пройдёт!

— Коль госпожа прекрасная изволит, я помогу ей снять мучительную боль, — хором прогремело с разных сторон. Я застонала, обеими руками хватаясь за голову.

— Изволит, изволит, только ти-и-ихо, — пробормотала я, а в следующее мгновение задохнулась от ощущения вылитого на голову ведра ледяной воды.

Впрочем, ощущение было мгновенное, сырости по себе не оставило, зато в мозгах и всём остальном организме наступила такая кристальная ясность и лёгкость, что я, опасаясь взлететь, инстинктивно вцепилась в подушки, на которых лежала.

Хм.

Подушки?

Я медленно пошарила руками вокруг. Действительно, под спиной чувствуется лохматый ковёр с ворсом длиной сантиметров пять, а вокруг и, частично, подо мной — куча разнокалиберных мягких подушек.

Другой вопрос. А что за толпы называли меня только что госпожой?

Внутренне содрогаясь, я поспешила сесть и оглядеться.

А не попала ли я ненароком в какое-нибудь рабство?

Вокруг обнаружилась просторная комната со сводчатым потолком, высокими стрельчатыми окнами и просторными дверными проёмами, выходящими в сад. Вообще, такое ощущение, что это было нечто вроде беседки, только очень большое: со всех сторон куча выходов, и везде виднеется сад. Часть пола устлана тем самым ковром и занята мной, неподалёку — белоснежный мраморный бассейн, везде фонтаны, цветущие деревца в кадках, небольшие столики-вазы с фруктами, мраморные, серебряные и золочёные статуи. Душная, жаркая восточная роскошь тысячи и одной ночи. Только разговорчивой толпы не видно. Может, тут как в «аленьком цветочке», если уж поминать сказки? Хозяева избегают показываться на глаза?

— Спасибо, — на всякий случай обратилась я к потолку. А то вдруг, хозяева обидчивые?

— Не стоит благодарности ничтожное деяние моё, — пророкотали всё те же голоса, заставив нервно озираться. — Желанье гостя в нашем городе закон.

И я с удивлением обнаружила, что, хоть голоса и звучат со всех сторон, рот открывает только одна странная статуя. Правда, через пару секунд до меня дошло, что это совсем даже не статуя.

Странное существо с человеческим лицом заставляло недобрым словом поминать авторов японских мультфильмов, так любящих рисовать людям неестественно большие глаза. Вот посмотрели бы они, как подобное выглядит в реальной жизни, пятнадцать раз бы подумали, не стоит ли пересмотреть сложившиеся традиции жанра. Это было настолько непередаваемо жутко! Но, с другой стороны, некрасивым бы назвать подобное у меня язык тоже не повернулся. Взгляд неподвижных чёрных глаз завораживал, и оторваться от него было не так-то просто.

Впрочем, у существа хватало особых примет и помимо необычных глаз. Почти человеческое бледное лицо с тонкими губами и чертами греческой статуи обрамляла роскошная грива из длинных серебристых перьев с чёрной окантовкой. Они оставляли открытым лицо по виски, лоб, подбородок и переднюю часть шеи. Широкие плечи и верхняя часть могучего торса были закрыты тяжёлыми ожерельями, а всё остальное доступное взгляду тело покрывала короткая серебристо-белая шерсть. За спиной незнакомого существа виднелись полураскрытые белые крылья, а колени (на которых он и сидел; не подобострастно, а буднично, как принято сидеть в восточных странах) очерчивал по полу ровной дугой тонкий хвост, покрытый всё той же шерстью, с перьевой кисточкой в тон гриве на конце. Наряд существа навевал воспоминания о древнеегипетских фресках; эти ожерелья из плоских пластин, набедренная повязка из какой-то чёрной ткани, украшенная поясообразной конструкцией, выполненной по тому же принципу, что и ожерелье, ряды массивных браслетов от запястий до локтей, и даже на предплечьях. В общем и целом, я бы рискнула назвать своего… собеседника красивым и гармоничным. Причём в той степени, в какой не может быть гармоничным живое существо.

— А… где я? — ошарашенно поинтересовалась я. Существо улыбнулось, и я с трудом поборола позорное желание предпринять попытку к бегству. Мимолётная улыбка на этой каменной физиономии оказывала совершенно противоположный привычному эффект; угрожающий тигриный оскал перед самым носом напугает не так, а этот ведь даже зубы не демонстрировал.

— Народ наш носит множество имён, но большинству известны мы как сфинксы. Прекрасной госпоже не следует бояться: обидеть гостя не посмеет здесь никто.

Не оставалось сомнений, что говорит со мной один этот… сфинкс. Монотонным, замороженным голосом без интонаций, дробящимся и звучащим на разные тембры со всех сторон, как эхо. Только какое же это, к лешему, эхо, избирательное такое, воспринимающее голос только одно участника разговора, да ещё и возвращающее его со всех сторон сразу?