— Я тоже, — прошептал Рики, но Сирс уже пошел наверх по ступенькам. Холодный ветер обжег Рики лицо, и он поспешил следом.

Доктор проснулся от страшного сна в тот момент, когда Рики Готорн и Сирс Джеймс шли по замерзшему полю по направлению к еле заметным бугоркам. Джеффри со стоном оглядел спальню. Ему казалось, что все в ней немного сдвинулось, как-то изменилось. Даже розовое плечо Милли Шиэн, спящей рядом, казалось каким-то нереальным, будто плавающим в воздухе. То же было и с выцветшими обоями (синие полосы и голубые розы), и со столом, и с дверцами большого белого шкафа, и с костюмом, заботливо развешенным на стуле — все это, казалось, утеряло плотность. В такой комнате, одновременно привычной и незнакомой, он не мог оставаться.

О, Боже, она движется, — его собственные слова повисли в размытом воздухе, как будто он вновь произносят их. Он быстро встал с кровати.

О, Боже, она движется, — на этот раз он услышал это ясно. Голос был ровным, глухим, чужим. Ему нужно выйти из дома. Из своего сна, который его разбудил, он помнил, что лежал в пустой спальне и ждал приближения какого-то ужасного зверя, который обернулся мертвым Сирсом и мертвым Льюисом; но теперь перед ним стояло другое видение: окровавленное лицо молодой женщины, такой же мертвой, как Сирс и Льюис во сне, но все же глядящей на него горящими глазами. Лицо это было невыносимо реальным, более реальным, чем он сам. (О Боже она движется она не может она же мертвая).

Она двигалась на самом деле. Она присела и усмехнулась ему.

Наконец-то для него все кончилось, как раньше для Эдварда, и он знал это. Знал и был рад. Немного удивленный, что его руки не проходят сквозь дверцы шкафа, Джон оделся в то, что попалось под руку. Нереальный розовый свет затопил спальню. Он поспешил вниз и там, повинуясь многолетней привычке, зашел в кабинет, взял из шкафа две ампулы и два медицинских шприца и, сев в кресло, закатил левый рукав.

Девушка усмехнулась ему с улицы через окошко залитого кровью автомобиля. «Скорее, Джон», — сказала она. Он наполнил шприц раствором инсулина и вогнал в руку, потом проделал то же со вторым шприцем, заполненным раствором морфия.

Скорее, Джон.

Никто из его друзей не знал, что он уже давно страдал от диабета; не знали они и о его пристрастии к морфию; они видели только последствия этого на его лице.

Выбросив шприцы в ведро, доктор Джеффри вышел в смотровую. Там стояли стулья, и на одном из них скорчилась девушка, вся в крови: розовая жидкость стекала из ее рта, когда она говорила.:

«Скорее, Джон».

Он полез за пальто и был удивлен, что его руки все еще действуют. Кто-то будто помогал ему просунуть их в рукава. Не глядя, он нахлобучил шляпу и вышел.

Теперь лицо усмехалось из окна старого дома Евы Галли. Ну, пошли. Он на негнущихся ногах, не чувствуя холода в тапочках, зашагал в направлении города. Вдруг ему показалось, что дом позади смотрит ему вслед сверкающими окнами-глазами. Но когда он обернулся (ветер поднимал полы его незастегнутого пальто), глаза исчезли.

Когда Рики и Сирс вместе с Уолтом Хардести пили кофе в доме фермера, доктор Джеффри в расстегнутом пальто и домашних тапочках проходил мимо отеля Арчера. Элинор Харди, чистившая ковер в вестибюле, подумала: бедный доктор, в такую погоду спешит к пациенту. Она не успела разглядеть его тапочки.

В тот момент, когда он проходил мимо стеклянных окон ресторана «Вилледж Памп», молодой официант Уильям Уэтт, еще один из любовников Стеллы Готорн, как раз прервал свою работу (он начищал серебряные приборы) и шел подкрепиться чашкой кофе.

Он был ближе к доктору, чем Элинор Харди, и увидел и бледное, потерянное лицо Джеффри, и его расстегнутое пальто, и жакет в сочетании с пижамными штанами. Билл Уэтт не раз видел доктора в ресторане: тот рассеянно читал книгу, блуждая вилкой по тарелке. Поэтому сейчас его первой мыслью было: «Ну вот, совсем старик свихнулся». Но вид доктора был настолько странным, что Уэтт бросил свое серебро и побежал за ним.

Он нагнал его на переходе через улицу и поймал за рукав пальто.

— Доктор Джеффри, вам не нужна помощь?

Джеффри обернулся. И тут Билл испытал одно из самых неприятных впечатлений своей жизни. Доктор, который раньше и не замечал его, теперь смотрел на его обычное, чуть одутловатое лицо с таким ужасом, что. Уэтт выпустил его рукав. Откуда ему было знать, что доктор видит вместо него мертвую девушку, усмехающуюся окровавленными губами?

— Я иду. Уже иду.

— Да-да, конечно, — пробормотал Уэтт.

Доктор продолжил свой путь по Мэйн-стрит, а Билл так и остался стоять, глядя ему вслед с открытым ртом, пока холодный ветер не вернул его к действительности.

В мозгу доктора тем временем оформился пейзаж, более реальный, чем здания, мимо которых он проходил. Это был стальной мост через речку, с которого Сирс Джеймс когда-то бросил блузку с камнем внутри. Шляпа слетела с его головы и какое-то время парила в сером воздухе.

— Уже иду, — повторил он.

Хотя в обычный день доктор нашел бы этот мост сразу, тем утром он в панике блуждал по городу, не в силах его найти. Ой ясно видел мост до последней заклепки, но не мог представить его местонахождение. Он прошел по Маркет-стрит, через площадь и по Милгрим-лэйн и достиг Холлоу. В этом малонаселенном районе лишь редкие прохожие видели его, и всем им показалось, что он странно одет и не вполне нормален. Почтальон, который взял его за руку и спросил, не нужна ли ему помощь, был, так же как и Билл Уэтт, шокирован выражением ужаса на его лице.

Потом он вернулся в деловой квартал и начал бесцельно кружить по одним и тем же улицам, а тот же голос в его мозгу сказал:

«Второй поворот направо, доктор».

— Спасибо, — прошептал он, слыша теперь в этом прежде ровном голосе некое сочувствие.

Пройдя в указанном направлении, он наконец увидел ее — серую дугу моста над лениво текущей рекой. Он уже не бежал, а медленно шел, чувствуя нарастающую боль в левом боку. Один тапочек свалился, но он даже не заметил этого. Мост был давно ожидаемым ответом на все вопросы. Он вел туда, где старые кирпичные здания уступали место топким болотам, над которыми, не стихая, дул холодный ветер.