– Побег! – истошно заорал кто-то. – Огонь! Чего рожаете!

Пятый и Лин неслись, не разбирая дороги, продираясь через кусты, едва успевая, а то и не успевая, отводить руками ветки, хлеставшие их по лицам. Звуки выстрелов за спинами становились всё дальше и глуше, он они уже не могли остановиться – их гнал вперёд вовсе не разум, нет, это был инстинкт, слепой, древний – беги, чтобы выжить. И не налети Пятый на какой-то корень, попавшийся ему на пути, не упади он после этого – они бы нипочём не остановились. Лин, поняв, что Пятого рядом нет, страшно перепугался. Битый час он бродил по кустам, тихонько окликая друга – кричать он боялся, ведь за ними, как он справедливо полагал, могли гнаться. Наконец Пятый откликнулся. Он сидел возле ствола какого-то дерева и держался обеими руками за голень правой ноги.

– Пошли, – подойдя к нему, сказал Лин. – Они вот-вот будут здесь…

– Я не могу… по-моему, я сломал ногу, – ответил Пятый.

– О, Господи… что делать? – Лин сел на корточки рядом с Пятым. – Мы же не можем…

– Придётся прятаться, я далеко не уйду… больно как… Лин, откуда у тебя на руке кровь?

– Не знаю, – Лин в замешательстве посмотрел на свою руку, – может, зацепился?

– Рыжий, посмотри… вон там, где маленькие деревья… там сухо? Пойди, глянь.

– Сухо, – ответил Лин, вернувшись обратно. – Пойдём. Помочь?

– Пожалуй… спасибо, рыжий… как бы я без тебя…

– Как и я – без тебя… опирайся, так удобнее будет… Пятый?…

– Что, Лин?…

– Мне что-то нехорошо… пойдём поскорее…

– Рыжий, что такое? – Пятый остановился, опираясь на ствол ближайшей тонкой осинки. – Что с тобой?

– Я не знаю… меня трясёт…

Кое-как они добрели до группки молодых низких ёлочек, и, пробравшись под ветками, в изнеможении свалились на землю. Было холодно, ковёр опавших листьев и побуревшей травы указывал на то, что в лесу царила осень. Стояла середина октября, ветер, уже тугой и холодный, гнал низкие тяжёлые облака, полные дождя, над умирающим лесом. Шум деревьев, поющих свою прощальную монотонную песню, не позволял толком уснуть – после могильной тишины стен предприятия он казался столь непривычным, что не давал покоя. Они устали настолько сильно, что даже толком не осознали, сколько времени пробыли в лесу – смену дня и ночи они не замечали. Холод и бессонница. И ещё что-то, но что – они осознали гораздо позднее. Это великолепное ощущение – единения с чем-то большим и прекрасным – они сумели осознать, когда этот первый и самый неудачный побег был уже давно позади…

Их нашли на шестой день, группа поиска наткнулась на них совершенно случайно – один из надсмотрщиков облюбовал ёлочки для того, чтобы возле них потихонечку отлить. Его внимание привлекло что-то рыжее, мелькнувшее, как ему показалось, в кустах. И он позвал остальных.

Пятый так и не смог вспомнить, что же было дальше. Он помнил, что его били, что заставляли идти самостоятельно, хотя он от боли в ноге не мог сделать и шагу. Кто-то, он так и не понял, кто, орал у него над ухом:

– Пошёл, урод! Как бежать – это они могут, а как назад – так ноги не идут? Пошёл, сволочь!…

Пятый слышал, что Лину тоже изрядно достаётся, но ничем помочь не мог – сам еле шёл. Потом, возле дороги, их догнала вторая группа поиска, которая тоже имела на Пятого с Лином свои виды – кому охота таскаться за двумя ублюдками по промозглому осеннему лесу? Последнее, что Пятый запомнил – это страшный удар прикладом по груди и голос:

– В кузов, мразь! Пошёл! Кидайте второго!…

…Пробуждение было нереальным – всё плыло, не на чем было остановить взгляд. Пятый несколько секунд пролежал неподвижно, приходя в себя, пытаясь понять – что же происходит?… Он задыхался, дышать что-то мешало. Пятый дёрнулся, пытаясь освободиться, но тут кто-то невидимый вытащил у него изо рта мешавший дышать предмет, а ворчливый голос над его головой произнёс:

– Спокойно. Не рыпайся. Постарайся пока не дышать глубоко, а то…

С предупреждением обладатель ворчливого голося опоздал – Пятый сразу же попытался вздохнуть поглубже и тут же вскрикнул от боли.

– Ничего страшного. Просто, когда ломают рёбра, всегда дышать больно. Пройдёт. Терпи пока.

Пятый с трудом повернул голову и огляделся. Они находились в комнате с облицованными белым кафелем стенами, с двумя узкими кушетками по углам и странного вида столом посредине. Стол освещала яркая лампа, стоящая над ним на специальном штативе. На столе лежал Лин. Он лежал на груди, руки его, переброшенные вперёд, бессильно свешивались вниз, под грудью виднелся край валика. Пятого словно полосонули прямо по сердцу остро отточенным ножом.

– Лин… – в его голосе прозвучал испуг, – о Господи…

– Что – “Господи”? – пожилой человек, стоявший у стола, наконец повернулся и Пятый тут же его узнал. – Я у тебя спрашиваю: что – “Господи”?…

– Рыжий… он что… он умер?…

– С чего ты взял такую глупость? Мне надо наложить кучу швов, поэтому я просто ввёл ему анестетик. Он спит. И будет спать, пока я не сниму капельницу. Ты и сам так же спал, между прочим.

– Простите, Алексей Лукич… я не подумал…

– Больше думай – дольше проживёшь.

– Но он… он же так задохнётся…

– У меня ещё никто никогда не задыхался, – отрезал Лукич. Он легко поднял Лину голову и, придерживая под лоб, повернул к Пятому. – Посмотри, если не веришь. Язык зафиксирован? Зафиксирован. Слизистая хорошая? Хорошая. Пульс тоже. Чего тебе ещё надо?… Не мешай мне работать.

Несколько минут прошло в молчании, затем Лукич сказал, отходя от стола:

– Вот теперь я тебя слушаю. Что ты хотел сказать?

– Я?… – Пятый непонимающим взглядом посмотрел на врача. – Как мы здесь оказались?

– Моими заботами. Вы сейчас на первом предприятии… впрочем, вы тут уже были в том году. Вспомнил?

– Да… Алексей Лукич… а почему так больно?…

– Погоди, – Лукич поднял Лина на руки и переложил на койку. – Вот так вот… вот и хорошо… Больно почему?… Да так, мелочи всякие… Как вам такое в головы взбрело, не пойму? Убили бы запросто, хорошо, что я там случился, прекратил это всё…

– А что ещё оставалось делать?… Я и сам пока не пойму, как мы вообще на такое решились… Раньше я и подумать не мог, что мы…

– Погоди, я сейчас, – Лукич подошёл к рыжему и внимательно присмотрелся, – отходит помаленьку, точно… ты гляди!… Ну-ка, ну-ка, что у нас тут?…

Лин вздрогнул, голова его дёрнулась, он застонал. Лукич проворно сел рядом и положил одну руку Лину на лоб, а вторую – на плечо.

– Лежать, – повелительно сказал он, – всё хорошо. Открой глаза и постарайся не дёргаться зря. Вот так, вот молодец… Тихо. Вот так… Я же сказал – не дёргайся, швы разойдутся… Пятый, чего ты там такое спросил?

– Я сказал, что не могу понять, как такое произошло… Словно я не сам, а кто-то ещё это делал – бежал, прятался… странно… Это на меня не похоже, я обычно остаюсь… не помню, чтобы я бежал от кого-то раньше…

– Подумаешь!… Мало ли кто и как жил раньше?… Ты думай, как вам дальше выживать.

– Хорошо… Но всё же…

– Ладно, брось. Эй, рыжий, давай-ка ты просыпайся, что ли. Нечего валяться просто так…

Лин и так уже пришёл в себя, правда, соображал он пока что явно с трудом. Он, как и Пятый за минуту до него, тоже первым делом попытался поглубже вздохнуть. С точно тем же результатом.

– Больно как… – Лин с недоумением посмотрел на Пятого. – И как ты терпел?… Тогда, когда поединок… ты помнишь?… Руку тебе тогда…

– Лин, это к делу не относится, – сказал Пятый. – Не вспоминай… Ты как?

– Нормально… или нет? – Лин посмотрел на Алексея Лукича. – Что такое?…

– Не, вы положительно дураки, – покачал головой Лукич. – Редкие причём. Как живы-то остались – расскажите.

– Я не знаю, – признался Пятый. – Сам этого понять не могу… и не помню доброй половины. Хорошо помню, как ногу сломал… споткнулся о корень…

– Не сломал ты её, просто вывихнул. Я вправил, – сказал Лукич, – как новая теперь будет. Не бери в голову.