Это типичный прием общественной философии XVII - XVIII веков. То, что казалось ей простым, рациональным, желательным, она переносила в отдаленное прошлое. Изолированный эгоистический индивид буржуазного общества, освобожденный от всех патриархальных связей, превращается в естественного человека, Робинзона, стоящего у истоков культуры. Он охотится или удит рыбу, изобретает язык для выражения своих мыслей, деньги - для обмена, искусство и поэзию - для своего удовольствия и, наконец, вместе с другими охотниками и рыболовами заключает общественный договор. Эти условные образы, как бы геометрические допущения общественной науки, почти заслоняют в эту эпоху реальную историю культуры.
Ничего подобного нет у Вико. "Новая наука" отвергает кабинетные фикции ученых и популярные предрассудки буржуазного кругозора. Государственная власть, право, язык, поэзия - не искусственное изобретение общества. Они непосредственно вплетены в материальную жизнь первобытных народов и развиваются вместе с классовой борьбой, которую Вико понимал как борьбу угнетенных и угнетателей. Уже в начале своего сочинения он обращается против тщеславия наций и тщеславия ученых. Так называет Вико привычку мыслить поверхностно, неисторически, переносить в отдаленное прошлое современные отношения между людьми, судить о всех временах на основе тех представлений, которые воспитывает в людях буржуазная цивилизация.
Два представления были особенно распространены в эпоху Вико. Согласно одной из распространенных теорий у истоков культуры безраздельно господствовало правило "человек человеку волк". Люди необщительны и злы по природе, они ищут во всем своей собственной выгоды. Только насилие и привычка могут заставить их соблюдать некоторый порядок и законы общежития. Цивилизация является искусственной надстройкой, под сенью которой шевелится естественный эгоизм.
Мы увидим в дальнейшем, что Вико отвергает эту теорию, созданную или, вернее, теоретически выраженную Гоббсом. Но еще наивнее представление, будто история общества началась с тихой идиллии, блаженного естественного состояния первобытных людей, нравственных, справедливых, мудрых и благовоспитанных. Вико смеется над "беспочвенным мнением о невинности Золотого века". Философы и филологи рассказывают басни о таинственной мудрости первобытных людей, они переносят в древние времена новейшие представления о праве и справедливости. Вико приводит десятки примеров бесчеловечности древних народов, для того чтобы показать "до какой степени пусто тщеславие Ученых, восхваляющих Невинность Золотого века, наблюдаемую у первых языческих наций".
Древние времена были царством жестокости и грубой силы. Полуживотные, полулюди, гиганты телом и дети умом, бродили предки современного человечества по "великому лесу Земли". Они овладевали женщинами там, где могли, не зная ни правильного брака, ни законов, запрещающих кровосмешение. Наиболее могущественные из них основали цивилизацию, состоявшую на первых порах из самых грубых привилегий. В это время государство еще не существовало, но ему предшествовала циклопическая семейная дисциплина, власть отцов. Патриархат - господство руководителей кланов выглядит в изображении Вико далеко не так благодушно, как у Бодена или английского теоретика патриархальной монархии Филмера. Это не юридическая фикция, а реальная власть, деспотическая и жестокая, власть над собственностью и телом членов семьи, а семья, по утверждению Вико, включала не только сыновей, но и famuli, то есть домочадцев, клиентов, новоселов, зависимых от "владыки Полифема" (отсюда и название семьи - familia).
В недрах большой семьи начинается борьба классов. Первым в мире авторитетом была собственность. Не нужно думать, что собственность отцов покоилась на какомнибудь общественном условии или формальном праве. Вико следующим образом разъясняет манципацию - один из титулов собственности в Древнем Риме. Термин mancipatio происходит от capere manu, то есть брать, хватать рукой. Юридический титул имеет реальное вещественное содержание. Прототип всякого владения есть захват, простая оккупация. Это первый великий естественный источник всякой собственности. Mancipatio началось с "истинной руки" (vera mano): говорили рука вместо сила, так как сила абстрактна, а рука ощутима. Рука у всех наций обозначает власть. Отсюда - возложение рук, поднятие рук кверху и другие обычаи, которые постепенно отделились от их простейшей основы. "У Римлян впоследствии это выражение сохранилось на войне; поэтому рабы назывались mancipia, а добыча и завоевания - res mancipi Римлян, став в результате победы nes - necmancipi для побежденных".
Вот почему первая собственность не была юридическим понятием. "Еще не понимали права и думали, что имеют благосклонного или неблагосклонного Бога". Собственность освящалась религией, но об этой религии также не следует судить на основе позднейших представлений. Ученые пытались толковать религиозные легенды древних аллегорически, вкладывая в них глубокий моральный смысл. Но смысл их в первые времена был более прост. "Варрон обладал достаточным прилежанием, чтобы собрать имена тридцати тысяч Богов,и столько их насчитывали Греки. Эти имена относились к такому же числу нужд жизни, или природной, или нравственной, или экономической, или, наконец, гражданской первых времен".
Обращение с религией - одна из наиболее двойственных черт исторического анализа Вико. С одной стороны, он постоянно заявляет, что без религии не было бы культуры. Вико полемизирует против предшественника просветителей Бейля, утверждавшего, что государство атеистов вполне возможно. Словарь Бейля подготовлял буржуазно-демократическую идею отделения церкви от государства. Вико, разумеется, неправ, отвергая эту идею. Но он глубоко прав в другом, если понять его взгляд на религию достаточно полно. Первые времена, согласно теории Вико, были божественным веком именно потому, что это времена наибольшей грубости и варварства. Вообще, там, "где народы настолько озверели от войн, что у них уже больше не действуют человеческие законы, там единственным могущественным средством обуздать их является Религия". Положение в высшей степени двусмысленное для католического писателя, каким был или по крайней мере хотел казаться Вико.
