— Прекрасные высокие мысли, герцог, но я уверен, что через несколько минут вы скажете другое.

— Это будет очень любопытная перемена.

— Итак, к делу. Заранее оговорюсь, что не имею отношения к происшедшему, потому что моя рука не поднимется на женщину.

— На женщину? Говорите!

— Ваша жена, герцог, в руках королевы!

— Моя жена… в руках королевы, — вскричал, объятый ужасом Серано, отступая назад, — это невозможно! Вы обмануты ложным известием. Моя жена несколько дней тому назад оставила Кордову вместе с графом Теба.

— Граф также взят в плен.

— А мои шестеро храбрых улан?

— Они столкнулись с превосходящими силами.

— Это ложь! Меня, видимо, хотят обмануть!

— Я сам по высочайшему повелению должен был отправить в Мадрид герцогиню де ла Торре и графа Теба, взятых в плен супругом инфанты Марии.

— Моя жена в плену! — вскричал Серано. — Чтобы оградить от опасностей, я отправил ее из театра военных действий и отдал в руки палача, во власть Изабеллы Бурбонской, которая погубит ее. Горе мне, она погибла!

— Нет еще, герцог. С головы вашей жены не упадет ни один волос, если вы откажетесь от своего намерения и покоритесь королеве. Будьте уверены в ее прощении.

Серано поднялся.

Он дико взглянул на маркиза, его сжатые кулаки поднялись, видно было, что он едва сдерживает гнев.

— Вы ли, маркиз Новаличес, — вскричал он дрожащим голосом, — вы ли говорите мне с таким дьявольским спокойствием, что ни один волос не упадет с головы моей жены, если я сделаюсь бесчестным изменником? Вы ли говорите мне о милости и прощении? О, дайте мне прежде забыть, что мы когда-то…

— Вы в сильном волнении, и я уважаю причину его. Однако считаю своей обязанностью повторить вам, что вы еще можете поправить все и спасти свою жену.

— А в противном случае? Я хотел бы…

— Если вы предпочтете сражение, герцог, тогда…

Маркиз Новаличес медлил выговорить то, что было уже решено и, без сомнения, утверждено королевой.

— Что — тогда?

— Тогда ваша дорога в Мадрид пройдет по трупу жены! Серано вскрикнул — он был глубоко потрясен.

— Это невозможно, — прошептал он с горечью, — так бесчеловечно не могут поступить даже мои враги.

— Не сомневайтесь ни минуты в истине моих слов, герцог. Если вы пойдете вперед, то убьете жену. Дайте мне письмо, что покоряетесь королеве, и я обещаю, что герцогиня возвратится невредимой в ваши объятия. Уступите, герцог!

— Я найду дорогу только по ее трупу, — повторил Серано как во сне.

Вдруг в его уме блеснула мысль, вызванная угрозой Новаличеса. Если бы он сделал то же самое и отомстил за себя? Правда, он поступил бы против правил, которые считают парламентера неприкосновенным, но ведь взятие в плен его жены тоже было вопиющим делом…

Маркиз Новаличес, последняя опора королевы, находился в его руках. Он заставил его выбирать между изменой и убийством жены! При таком выборе всякое великодушие умолкает.

Лицо Серано закрылось смертельною бледностью, взгляд остановился — он походил на человека, намеревающегося поставить жизнь на карту. Его рука медленно потянулась к колокольчику на столе. Он хотел уничтожить всех, кто похитил у него Энрику, его любимую дорогую жену, которая должна умереть за него! Но рука, уже взявшаяся за колокольчик, мгновенно опустилась: Франциско Серано превозмог себя в эту минуту страшного отчаяния, он не хотел запятнать кровью благородное дело…

Он сделал Новаличесу быстрый знак выйти, как будто хотел сказать: спешите, спасайтесь!

Герцог де ла Торре отвернулся, в глазах у него помутилось.

— Какой же ответ вы даете, герцог?

— Уходите… скорее, только скорее! Мой ответ… Герцогиня в Мадриде, говорите вы?

— С графом Теба.

— Если через три дня вы не получите моего ответа, знайте, что я иду на Мадрид.

— Подумайте о моих словах. Не заглушайте голоса своего сердца. Королева исполнит свою угрозу!

Маркиз Новаличес медлил уходить.

Он видел, как маршал Серано, этот гордый великодушный человек, отвернулся: горе пересилило его.

— Герцог де ла Торре, не я виновник той душевной борьбы, которую вы испытываете. Не я придумал условие, которое предложил вам. Я считаю честью драться с вами и постараюсь быть достойным противником, но не дайте мне удалиться с мыслью, что вы презрительно отворачиваетесь от меня! Смотрите, я протягиваю вам руки. Герцог, может быть, мы никогда не увидимся, возможно, я в последний раз стою перед вами. Простимся же навсегда.

Серано обернулся — он увидел слезы, навернувшиеся на глаза его прежнего товарища по оружию, и как предостережение свыше прозвучали для него эти слова:

— Простимся, возможно, мы никогда не увидимся.

— Через несколько дней мы можем стать злейшими врагами, маркиз, — сказал Серано, — сейчас же мы только товарищи! Теперь,будь что будет! Через три дня все решится!

Новаличес еще раз пожал ему руку и ушел.

Когда Серано остался один, лицо его омрачилось. Вопрос, кого он должен спасти — жену или отечество, снова возмутил его душу.

— Они отлично рассчитали, — говорил он, — они знали, что этот выбор доведет меня до отчаяния. Энрика спасена, если я покорюсь. О, какой позор предлагать мне это! Энрика умрет, если я останусь верным отечеству и сдержу свою клятву. Ужасная борьба! Моя жена, моя Энрика в руках королевы, которая только и ждет минуты, чтобы одним знаком палачу уничтожить ненавистную ей женщину. Если я не остановлюсь, Энрика наверняка погибнет. Энрика, моя дорогая Энрика, которая не побоялась смерти, чтобы спасти меня, которая перенесла все лишения, все муки, чтобы принадлежать мне, которая только и жила для меня, молилась за меня! И я стану ее убийцей, каждый мой шаг вперед приблизит ее к смерти!

Франциско отвернулся. То, что он испытывал, разрывало его сердце.

— Я вижу, как она томится и с ангельским терпением переносит все. Я вижу, как она, не колеблясь, верит в меня. И вдруг ей объявляют, что я решил оставить ее на произвол палачей. Они осмеивают ее любовь к Франциско Серано, который с мечом идет вперед… она покоряется судьбе, она может перенести все. Твердыми шагами поднимается она на эшафот… королева смеется, она делает знак… секира, сверкнув в воздухе, опускается на белую шею моей жены, раздается крик… голова катится с кровавых подмостков… горе мне! Сжалься, сжалься, Дева Мария! Моя жена… моя жена!..

Франциско упал на кровать, раздавленный мыслью, что может стать убийцей своей Энрики.

Спутанные волосы падали ему на лоб, глаза были влажны и неподвижны, побелевшее лицо выражало ужас.

— Этого не будет. Я должен спасти свою жену, отбросив меч. Прочь мечты и надежды! Я человек, и никто не вправе требовать от меня того, что выше человеческих сил. Другие пусть действуют, продолжая сражаться, я покидаю лагерь. Чего вы хотите от меня? Я должен спасти свою жену, которая погибнет, если я останусь с вами. «Испания погибнет, — кричите вы, — Испания погибнет, если Изабелла Бурбонская со своими продажными приверженцами станет и дальше управлять»… но моя жена, Энрика, без размышления сделавшая для меня все, подвергавшая свою жизнь опасности? Прочь сомнения! Я обязан спасти ее, и будь, что будет!

Ночь уже спустилась над лагерем, но Серано не замечал этого. Никто не беспокоил полководца, на которого вся Испания смотрела с доверием и надеждой. Он был блестящей звездой, появившейся на мрачном небосклоне Испании для избавления ее от тирании.

Но герцог де ла Торре имел любимую жену, чья жизнь зависела от того, отбросит ли он свой меч и покорится ли королеве. Если он вдруг оставит поле боя и сдастся, тогда дело освобождения погибло, тогда Прим, Топете и Олоцага бессильны!

Это знала королева, на это рассчитывали ее хитрые советники, когда предложили ему выбор между женой и отечеством!

Всю ночь маршал Серано не смыкал глаз. Он видел, как погибает его отечество, и ему казалось, что он отвернулся от него. Он представил опустошенные поля и крестьян, у которых королевские слуги отнимают последний скот, увидел, как наемники ведут своих жертв на кровавые подмостки эшафота, как лучшие граждане просят милостыню, а работники домогаются куска черствого хлеба для детей. Он услышал крики о помощи и был потрясен расстилавшейся перед ним страшной пустыней, по которой проходила смерть, махая косой, и эта пустыня звалась его отечеством! Вдруг ему послышался голос, подобный раскатам грома: «Ты мог отвратить несчастье. Ты мог спасти отечество, а предпочел этот всемирный потоп! Ты надеялся спасти свою жену Эноику, но и она погибнет в этой пустыне».