– Если Гийом жив, у меня нет повода плакать. Я не хнычу по пустякам.

– Ах! Вы его не видели… Он очень… изменился, болезнь разрушила его. И чувства, которые овладеют вами…

– Об этом я буду судить сама. Так он все еще там?

– Что вы хотите этим сказать?

– Что я собираюсь приказать Потантену оседлать лошадь. Я еду в Амо-Сен-Васт…

Быстрым шагом она тут же направилась к двери гостиной. Бальи остался на месте как пригвожденный, но заметил при этом:

– Мне кажется, что вы допускаете ошибку… Если только вы не вознамерились увидеть своими глазами, до какой степени вы отомщены.

– Вы так мало уважаете меня? На этот раз ее взгляд был похож на взгляд раненого зверя.

Бальи смутился и отвел глаза.

– Постарайтесь меня простить!.. Я только хотел пощадить вас. Эти долгие месяцы сомнений и неуверенности не смогли убить вашу душу вопреки той холодности, которую вы напускаете на себя.

Обернувшись на его слова и почти бегом вернувшись туда, где он стоял, она запечатлела легкий поцелуй на его щеке, которую давно надо было как следует побрить:

– Благодарю вас за то, что вы понимаете это… тем не менее это не изменит моего решения: я еду!

– Хотите, чтобы я поехал с вами?

– Конечно, нет! Вы промокли и устали. Совершенно очевидно, что вам необходимо сейчас переодеться и подкрепиться. Клеманс приготовит вам все необходимое…

В самом деле, внезапный дождь настиг бальи, когда он шел от доктора Аннеброна. Этот дождь превратил в грязное месиво дорогу, которая вела через поля в Ла Пернель. Он пришел в поместье таким усталым, что мечтал только добраться до кресла, стоявшего где-нибудь рядом с камином. Поэтому его предложение сопровождать мадам Тремэн было отчасти проявлением героизма, но он на нем не настаивал. Да к тому же этот доктор, показавшийся ему похожим на медведя, смог бы справиться и сам в случае чего…

Поднимаясь к себе в комнату тяжелыми, усталыми шагами, он подумал, что годы его уже не те, что, по всей вероятности, близок час, когда ему придется отказаться от поиска приключений. В другие времена он попросил бы отставку в одном из отделений Ордена, призванном служить Богу и заботиться о благе организации, и провел бы остаток дней в своем старом поместье. Но сейчас это было совершенно исключено. Больше не существовали богатства церкви и тем более те, что принадлежали Мальтийскому ордену. По крайней мере речь шла о тех, которые располагались на территории Франции. Оставалось принести себя в жертву королю, который в настоящее время очень нуждался в верных людях. И отныне он решил полностью посвятить себя служению его величеству. А здесь в его присутствии больше не было необходимости: Тремэн отыскался. Суждено ему выжить или умереть? Однако Агнес должна возложить на свои плечи всю ответственность за дом и хозяйство. Ну а ему предстоит уехать. Конечно, он был немного огорчен тем, что ему не удалось выполнить свои обязательства перед Друзьями во Французском Салоне – дворянами, которые уже давно, еще до того как трон оказался в опасности, объединились в кулак, чтобы посвятить себя монархической идее, перед лицом нарождающихся новых идей, ветров, принесенных из Америки.

Еще год назад эти люди рассчитывали вывезти Луи XVI-го и его семью в лагерь Жалес в Виварэ, где они собирали войска. Но этот замысел не удался из-за королевы, которая рассчитывала найти прибежище за границей. Предупрежденные – теперь их следовало называть именно так – поняли, что ей нельзя доверять: ни ей, ни ее связям во дворце Тюильри, осуществлявшимся через сестру короля, мадам Элизабет по прозвищу Ангел.

Этот новый проект касался Нормандии, откуда было легко в случае приближающейся опасности убежать в Англию, в Ирландию, в Голландию или даже в Америку. К несчастью, им недоставало денет, которых нужно было много и срочно… Мадам Элизабет была в курсе того, что ее свояченица не без интереса относится к проекту плана, разработанного графом де Ферзеном, своим самым близким другом, и предусматривающего переправку королевской семьи к восточным границам в направлении Австрии. Если король предпочтет этот план, одному Богу известно, что может случиться во время этого долготе перехода по территориям, к тому же не очень надежным! А Нормандия достаточно независима и долго еще может быть не втянута в революционный водоворот… В любом случае пора возвращаться в Париж, и чем быстрее, тем лучше. Должно быть, там думают что он уже мертв!

Лежа в своей кровати, бальи старался отогнать от себя эти грустные мысли и принялся читать про себя молитвы. Справедливости ради надо признать, что это помогло ему крепко заснуть…

Тем временем Агнес, управляя лошадью, впряженной в легкий кабриолет (она давно уже привыкла путешествовать так одна), приближалась к жилищу доктора Аннеброна под проливным дождем. В пути ее настигла ночь. Ночь была совершенно черной, с трудом можно было различить по сторонам редко мелькающий свет от свечей через щели прикрытых ставень или желтый огонь маяка в Гатвиле, видимый издалека с левой стороны. Несмотря на то, что время было еще не позднее, в деревушке, казалось, все давно спали. По сравнению с ней дом доктора выглядел ослепительно сияющим. Наверное, из-за того, что Сидони забыла поставить ставни.

Шум въезжающего во двор кабриолета привлек ее внимание, и она вышла на крыльцо, держа над головой фонарь. Ей достаточно было одного быстрого взгляда, чтобы узнать вновь прибывшую, и, даже не доставив себе труда пригласить ее в дом, Сидони развернулась и почти бегом засеменила в дом, впрочем, оставив открытой входную дверь. Агнес, взбежав вслед за ней по ступенькам небольшого крыльца и войдя в вестибюль, выложенный мраморной плиткой, услышала, как та раздраженно объявила:

– Доктор!.. Это мадам Тремэн! Что делать? Ответа не последовало, но минуту спустя массивная фигура Пьера Аннеброна появилась под арочным сводом и закрыла собой вход на вторую половину дома, такую же по размерам, куда вела лестница, видневшаяся за его спиной. Вид у него был, пожалуй, не менее дружелюбный, чем у волкодава, которого потревожили в тот момент, когда он наслаждался своей костью.

– Я же предупреждал, что я не хотел бы вас тут видеть! – прорычал он.

– Но никто вас к этому и не принуждает! Только скажите мне, где он, а потом можете возвращаться к своим обязанностям!

– Мои обязанности? В данный момент они заключаются в том, чтобы вырвать вашего супруга из рук смерти, мадам Тремэн, и вы будете мне мешать. Я же сказал, что сам приеду завтра в Тринадцать Ветров, чтобы сообщить вам новости…

– Неужели вы в самом деле могли подумать, что я спокойно останусь сидеть в своем кресле, узнав, что он здесь?

– Да, потому что об этом я как раз и просил.

– Этого недостаточно! Я имею право сама судить о его состоянии… – Оно плачевно, его состояние. Сегодня утром, ненадолго придя в себя, прежде чем опять погрузиться в пучину бреда из-за болотной лихорадки, которая мучает его, он просил, чтобы его привезли именно сюда. Он не хотел, чтобы дочь его видела. И вы тоже. Позвольте мне вернуться к работе и возвращайтесь домой!

– Нет! Я не уеду, пока не взгляну на него! На каком основании вы запрещаете подойти к больному мужу его жене? Она была в длинном черном плаще с капюшоном, делавшим ее похожей на простую женщину из округи, но окружавший ее ореол благородного достоинства поразил доктора. Его голос сразу смягчился, ему даже захотелось утешить ее:

– Оснований нет, но так нужно. Я хотел пощадить вас…

– Кто вас об этом просит?.. И кто сказал вам, что меня нужно щадить? В нашей семье, месье, женщины привыкли смотреть в лицо самой страшной реальности! Я прекрасно понимаю, что я у вас в доме, и тем не менее я настаиваю, чтобы вы отвели меня к мужу.

С замиранием сердца Пьер отступил, пропуская ее к лестнице, ведущей наверх. Никогда он не видел ее столь величественной и столь прекрасной, как в этот момент, когда она шла навстречу своей судьбе, и он был готов все отдать, лишь бы избежать этого.