Резиденция нового правителя Калимегдана фасадом выходила на улицу и со стороны тротуара воспринималась как еще один огромный дворец. Но если войти в прохладное, облицованное светлым камнем помещение и миновать несколько комнат, обставленных с какой-то отрешенной роскошью, то можно очутиться в саду, среди деревьев. Второго фасада дома попросту не существовало: жилые покои выходили на открытую галерею, а та, в свою очередь, распахивалась на вольный воздух. Дальше начинались деревья, кусты, оранжереи, клумбы, дорожки…

Страж ворот — тролль из высших — вошел в дом правителя запросто, даже не постучав. Кхачковяр считал недостойным запирать двери своего жилища.

В одной из комнат они увидели гномов: два низкорослых широкоплечих типа резались в кости и при этом немилосердно ругались, потрясая над столом крашеными бородами. На пришельцев гномы не обратили ни малейшего внимания. Смысла отвлекаться от игры на чужаков — никакого, ведь тех сопровождает страж.

Неожиданно Авденаго понял, что, несмотря на всю эту демонстративную открытость, жилище кхачковяра представляет собой замкнутый и довольно таинственный мирок. Здесь слишком много комнат и переходов и большинство из них остаются скрытыми от постороннего взгляда. Гостям показывают лишь то, что следует, по мнению кхачковяра, показывать: мраморный вестибюль с золотыми вазами в нишах, гномов-стражников, поставивших алебарды в угол и поглощенных азартной игрой (как без этого?)… Очевидно, посетителям предстоит еще миновать пыльный будуарчик с диваном и столиком, на котором скучно засыхают булочки и поблескивает кувшин с выдохшимся вином (угощайтесь, гости дорогие!).

Авденаго попытался представить себе, какая жизнь на самом деле кипит в недрах этого гигантского дворца. Как работают у себя в мастерских гномы-ремесленники, как читают и разбирают книги библиотекари, как кхачковяр в своем кабинете изучает и сводит воедино все действующие в Истинном мире законы в попытках выработать единую, универсальную юридическую систему… «Здесь, наверное, здорово», — подумал Авденаго. На миг ему захотелось стать гномом и остаться в Калимегдане… Но это было невозможно. Он все равно долго не выдержит. Сидеть в четырех стенах? Когда на свете существуют троллиные телеги, плотоядные лошади, ветер в лицо и другие компоненты истинного счастья? Увольте, господа.

Возле выхода в сад в кресле дремал еще один гном. Судя по книге на его коленях, он пытался осилить какой-то памятник письменности, но не преуспел. Заслышав звуки шагов, гном встрепенулся.

— Кто идет? Кто идет? — закричал он, топая ногами. — Кто идет?

— Два чужака и страж, — ответил тролль из высших.

— Чужаки? Почему не связаны? — вопросил гном и сурово воззрился на Евтихия.

— Нас уже связывали, — вмешался Авденаго. — Я — невиновный, а этот, — он кивнул на Евтихия, — бессловесный.

— А, — сказал гном, успокаиваясь. — Кхачковяр строго следит за соблюдением законности и обычайности. Чтоб все по закону и обычаю. Желаешь присутствовать? — обратился он к стражу.

Тот кивнул, и все четверо вышли в сад.

Кхачковяр находился, как объяснил гном, возле клумбы с розами.

— С ним Обвальный и Булыган, — добавил гном. Он вытянул шею и закричал зычным голосом: — Булыган! Обвальный!

— Николай Иванович! — подхватил Авденаго.

— Что разорались? — прозвучал совсем близко знакомый голос бывшего учителя словесности, и Николай Иванович вышел из-за беседки. Два гнома действительно сопровождали его. Они обменялись с гномом-привратником кивками, и тот вернулся в свое кресло.

— Эти двое хотят, чтобы ты осудил их, — сказал страж.

— Ладно. — Николай Иванович мельком кивнул Авденаго, более внимательный взгляд задержал на Евтихии, а затем решительно зашагал обратно в сад.

Булыган и Обвальный поспешили за ним.

Затем Обвальный опустился на четвереньки, а Булыган встал рядом. Николай Иванович, не колеблясь и не смущаясь, уселся на это импровизированное кресло. Потому что у гномов исстари так заведено — чтобы кхачковяр вершил правосудие, восседая на троне.

— У Обвального колени и локти быстро устают, так что будем кратки, друзья мои, — заявил Николай Иванович. — Начнем с Авденаго, и по двум причинам, как говорят тролли: во-первых, я его уже судил и признал невиновным, а во-вторых, я знаю, зачем он явился. Когда наш разговор закончится, — он глянул на стража, внимавшего почтительно и спокойно, — Авденаго должен будет препровожден на троллиную сторону границы.

— Хвала мудрости кхачковяра! — провозгласил Обвальный снизу.

— Теперь ты, — Николай Иванович медленно перевел взгляд на Евтихия. — Кто ты такой и чего хочешь?

— Николай Иванович, он — бессловесный, — встрял Авденаго.

— Это еще не доказано, — возразил Николай Иванович.

— У Обвального локти и колени быстро устают, — напомнил Авденаго.

— Ничего, мы можем продолжить нашу беседу гуляя. Как перипатетики… — Николай Иванович поднялся. — Благодарю вас за верную службу, Булыган и Обвальный, — обратился он к гномам. — В знак моей признательности я сообщу вам все подробности приговора, вынесенного этому бессловесному.

— Бессловесным не выносят приговоры, — пробурчал Авденаго.

— Да, но чего-то ведь он от меня добивается, не так ли? — возразил Николай Иванович.

Гномы, оживленно переговариваясь, ушли. Разбирательство не обещало ничего интересного. Вот если бы предстояло доказывать словесность или бессловесность подсудимого — вот тогда да, тогда любопытно…

— Для начала, позвольте вручить вам пятый моранов артефакт, — сказал Авденаго, когда они остались наедине с кхачковяром и стражем. Он вынул пергамент и торжественно протянул его правителю Калимегдана. — Уничтожьте его, как сочтете нужным… Лучше, конечно, просто сжечь. И я надеюсь, что после этого с Джурича Морана будут сняты все обвинения.

— С Джурича Морана и без того сняты обвинения, — ответил Николай Иванович. — Его невиновность полностью доказана. Но ты прав, эту штуку надо будет сжечь.

— Она может вызвать апокалипсис, — предупредил Авденаго вполне серьезно.

— Боже, сколько общаюсь с троллями твоей расы, столько поражаюсь вашему невежеству! — воскликнул Николай Иванович. — Апокалипсис, он же конец света, может быть только один. Глобальный. Не бывает маленьких апокалипсисов. И не бывает их несколько, для отдельно взятой деревни или отдельно взятого тролля. Уверяю тебя, когда настанет конец света, его не пропустит ни одна живая душа.

— А что тогда это было? — возразил Авденаго. — Когда реки крови текли, или с неба сыпались черви, или город рассыпался на нитки…

— Локальные катастрофы, — ответил Николай Иванович. — Словесный тем и отличается от бессловесного, что не путается в терминологии.

— Евтихий и таких-то слов не знает, — обиделся Авденаго.

— Лучше не знать никаких умных слов, чем пользоваться ими как попало, — отрезал Николай Иванович.

И тут учитель русского языка и литературы свернул пергамент в трубку и поднес к глазу.

Авденаго аж задохнулся от удивления. Чего угодно ожидал он от премудрого кхачковаяра, но только не подобной глупости.

— Ну ничего себе, — проговорил Николай Иванович, опуская трубу. — А почему у тебя растет борода, Балашов? Если смотреть на тебя невооруженным глазом, то ты вполне себе безбородый… Как ты это проделываешь, а?

— Ну вот, — сказал Авденаго Евтихию, — теперь ты, кажется, отделался от меня навсегда. Будешь скучать?

Евтихий покачал головой.

Авденаго помедлил еще немного возле ворот.

— Спасибо, Николай Иванович.

Учитель ободряюще кивнул ему.

— Иди.

— Может быть, мне первенца назвать Николаем? — спросил Авденаго и громко расхохотался.

Ударом кулака он распахнул ворота. Первое, что все увидели, был огромный, до самых небес, костер и возле него — стройная женщина в платье с меховой оторочкой. Золотые косицы покачивались у ее висков, ресницы были накрашены розовым, а губы рассекали полоски ядовито-фиолетового цвета.