— Вы ведь намерены дать взятку? — спросила Деянира.

— Именно, — энергично кивнул Моран. — И это будет очень большая взятка. Королевская взятка. Достойная Джурича Морана! Я хочу, чтобы тебя всегда были рады видеть, а для этого следует дать на лапу как можно пожирнее. Так, кажется, принято у людей?

— У людей принято по-разному, — ответила Деянира, — но ведь мы имеем дело с троллями.

— Точно, — Моран вздохнул. — Отвык общаться с соотечественниками… Уложи в какую-нибудь сумку Достоевского. И ценные вещи. И дубину моего пса, чтобы он не скучал по родине.

— Его родина — вы, — сказала Деянира. — Пока он с вами, он счастлив.

— Ну, не льсти старику, — вздохнул Моран. — Вряд ли я могу составить чье-либо счастие… — Он огляделся. — Ничего не забыли? Посидим на дорожку. Ты вызвала такси?

— Поймаем машину, — предложила Деянира. — И быстрее, и проще, да и дешевле.

— На канаве никогда ничего не поймаешь, — разволновался Моран. — Тут вечно все едут в другую сторону… Нет, надо, чтоб наверняка. Раз — и сели. Вдруг за нами шпионят? А я тут с такими денжищами! Ты ведь знаешь про Зенкер и ее головорезов? Так что давай, звони.

Деянира послушно вызвала такси. Обещали быть срочно — в течение сорока минут.

За полчаса ожидания Моран весь извелся. Пытался дозвониться Юдифи, чтобы проститься, но Юдифь не брала трубку. Глядел в окно, всхлипывал. Лихорадочно сдернул со стола скатерть, попытался запихать ее в карман. Деянира отобрала у него скатерть, уложила в чемодан, поверх Достоевского. Моран обхватил пса за морду и крепко поцеловал его в нос. Пес озадаченно лизнул его в ответ.

Наконец снизу посигналили, и тут выяснилось, что Моран куда-то задевал ошейник и поводок. Искали ошейник и поводок, переворошив все барахло, рассыпанное по полу. Деянира обнаружила их висящими на гвозде в прихожей. Пса срочно прицепили к поводку, и Моран с двумя чемоданами начал спускаться по лестнице. Деянира держала собаку. Пес нервничал и повизгивал.

Моран загрузил чемоданы в багажник, поднялся наверх, забрал остальные вещи. Деянира с чемоданчиком крокодиловой кожи и собакой побежала следом.

Машина сорвалась с места и понеслась через город. Уже темнело, и перекрестки безмолвно кричали Морану:

— Мы здесь!

А потом:

— Прощай!

— Прощайте, — шептал Моран, и строгий, холодный город умягчался, терял твердость очертаний, растворялся в его слезах. — Прощайте, милые светофоры! Прощайте, строптивые мосты! Прощайте, стены, подворотни, дома, тротуары… прощайте…

— А когда девочка и тролль побили всех злых преследователей и забросали их грязью и камнями, и еще палками, они побежали дальше. Но они все равно гнались за ними. И они убегали все дальше и дальше и прибежали вот сюда.

Енифар показала на большое дерево, возле которого они с Арилье устроились передохнуть и поесть.

Они находились в пути уже несколько дней. Енифар хотела навестить свою мать. Арилье не возражал: ему тоже надоело сидеть на одном месте. Как ни хорош дом Джурича Морана в Калимегдане, невозможно провести там всю жизнь. Сказывалось, очевидно, и то, что дом этот изначально принадлежал бродяге и тоже не привык к тому, чтобы хозяева сидели там сиднем, ничего не видя, кроме стен и драпировок на стенах.

По дороге Енифар вновь посетило вдохновение, и она вернулась к своей истории о девочке и тролле.

— Они очутились вот прямо здесь, где мы с тобой сейчас сидим, и наступила ночь. На небо поднялись две луны. Преследователи были где-то совсем близко. Остались только самые крепкие мужчины, самые свирепые и кровожадные. Они непременно хотели настичь тролля и убить его. А женщины и дети вернулись к себе в деревню и оттуда кричали: «Убейте их обоих! Убейте их жестоко и кроваво!» Вот так они кричали, подбадривая своих мужчин.

— Они не могли слышать этих криков, — сказал Арилье. — Деревня слишком далеко от того места, где очутились девочка и тролль.

— Они все чувствовали, — объяснила Енифар. — И чем громче кричали женщины и дети, гремя сковородками и ножами на своих кухнях, тем лучше чувствовали мужчины их кровожадность. Но пока стояла ночь, злые мужчины не решались продолжать свое черное дело, потому что они боялись темноты. И плохо видели, а потому спотыкались и падали. Зажечь факелы, — предупреждая вопрос Арилье, сказала Енифар, — у них тоже не получалось, потому что на троллиной стороне Серой границы человечьи кресала не высекают искры. Нужны троллиные, они особенные. В общем, они остановились за холмом, вон там, — она махнула рукой в сторону, нимало не смущаясь тем, что там не было никакого холма, — и стали ждать рассвета. Чтобы с наступлением нового дня настичь двух выбившихся из сил бедняг и убить их одной левой!

— И как же наши герои вышли из положнеия? — спросил Арилье и сунул в рот кусок сырной лепешки. (Это такая хлебная лепешка, в которую добавляют сыр).

— Во-первых, они не наши герои, а только мои, — сказала Енифар, — а во-вторых, вот послушай только, что случилось дальше! Девочка сразу поняла, что есть единственный способ спасти жизнь троллю, который был ранен и не мог быстро бежать: продлить ночь. Вот она забралась на холмик, расставила ноги пошире — вот так, — Енифар живо вскочила и показала, как стояла девочка, — подняла руки, — Енифар вскинула над головой свои тонкие смуглые руки и потрясла кистями, — и схватила левой рукой одну луну, а правой — другую. И ночь остановилась. И вот, пока она так держала луны, ее спутник уходил все дальше и дальше… Он оставлял кровавый след, но все равно его уже не могли догнать, даже по этому следу, потому что пошел дождь и смыл все следы… А девочка все стояла — и никто не знал, как заставить ее опустить руки и выпустить ночь на волю…

— Я знаю, — раздался низкий голос.

Арилье обернулся, схватился за оружие.

Из-за дерева выступил высокий, худой человек с ярко-зелеными глазами. Он был одет в полотняную тунику до пят, перетянутую широким золотым поясом. Ноги его были босы, волосы убраны в сетку, осыпанную блестящими камнями. Рядом с ним прыгал веселый молодой пес.

— Чтобы девочка опустила руки, — сказал незнакомец, — ее нужно было пощекотать.

И он преспокойно пощекотал Енифар под мышкой.

Она закричала:

— Отец!

И повисла на его шее.

Моран закружил ее, а пес попытался поймать девочку за пятку, но не преуспел.

Потом Моран поставил шатающуюся Енифар на землю и обернулся к Арилье.

— Ну а ты кто такой, проходимец?

Возле проходной на стройке Морана ждали. Не мешкая ни секунды, несколько троллей выгрузили из машины морановские чемоданы, расплатились с таксистом и буквально затащили Морана с его собакой и Деянирой на стройку.

— Девушка с вами? — спросил один из троллей (не Анохин, а какой-то другой, незнакомый).

Моран вздохнул и не ответил. Он был слишком взволнован.

Вместо него ответила Деянира:

— Я пришла забрать отсюда человека.

— Здесь нет людей, — ответил тролль. — Кроме вас, разумеется.

— Должен быть еще один… Так он еще не прибыл?

— Откуда он должен был прибыть?

— Из Истинного мира, разумеется, — отрезала Деянира. — Не притворяйтесь, я ведь все знаю.

— Она все знает, — подтвердил Моран.

— А о том, как опасно приходить сюда, она тоже знает? — осведомился тролль. — Об охотниках, о том, что зенкеровские прихвостни установили слежку за нашим домом?

— Вы ведь дадите ей хорошую охрану, не так ли? — возразил Моран и повернулся к Деянире. — Они ведь дадут тебе охрану, Деянира, не так ли?

— Ну разумеется, — ответила девушка. — Разумеется, дадут. Даже и не сомневайтесь.

— Все, довольно болтовни, — заявил Моран. — Вот вам мои чеомданы с деньгами. Тот, что из крокодиловой кожи, — деянирин, его не трогайте, это ей на учебу. Деянира, не выпускай свои деньги из рук, пока не доставишь их в безопасное место. В банк не клади, банки лопаются. Лучше в чулок. У тебя есть чулки? Купи. Они в галантерейном продаются. Купи прочные, знаешь, такие — вязка «резинкой», а то капрон — такая дрянь, легко рвутся…