Она притихла, смурная такая, что даже странно. Прижимает к себе, прячет его лицо у себя на груди, хотя тот вроде как в порядке, даже не плачет, молодец пацан.

— Мы, наверное, домой поедем, — говорит дрожащим голосом. — Спасибо, Стас.

Делает первый неуверенный шаг. Второй.

Я охуевше смотрю на это и впервые в жизни не знаю, что сказать. В ее взгляде столько паники, что я совершенно перестаю понимать ее поведение. Все же ведь было нормально.

Мы провели вместе несколько часов в ожидании, пока все решится, но она так не паниковала, как начала это делать сейчас. Я, конечно, не особо приятный тип, но не монстр же!

— Стоять! — рявкаю я, в последний момент понимая, что нужно говорить спокойнее, ребенок все-таки рядом. — Алена, ты в своем уме? Останьтесь здесь, поужинайте. Дай ребенку согреться, перевести дух и сама выдохни. Вас здесь никто не обидит.

Алена дергается и замирает. Лицо бледное, даже губы посинели, глаза бегают. Да что с ней, черт возьми?!

— Мам, я хочу кушать. Бабушка Нина так и не успела меня покормить, — говорит пацан тихо и дергает ногами, пытаясь слезть с рук матери.

Алена выпускает его, обессиленно опустив руки вдоль тела. Тимофей стягивает шапку, расстегивает куртку и оборачивается ко мне. Изучает внимательно, сканирует взглядом, даже щурится немного, прямо как взрослый оценивает обстановку и меня, будто решая, достоин ли я его внимания.

А я будто смотрю на нас со стороны, сравнивая и подмечая очевидное сходство в чертах лица, линии роста волос и даже поведении. У меня внутри взрывается ядерная бомба, не меньше. Она останавливает мое сердцебиение, превращает меня пепел и развеивает его на ветру. Что-то колет в области сердца, и я только сейчас вспоминаю, что оно у меня все-таки есть, это самое сердце.

В глотке будто кто-то перекрывает кислород, вмиг лишая меня спасительного воздуха; я чувствую себя растерянно, хотя не помню, когда в последний раз испытывал подобное. Жизнь меня уже давно подготовила к любым сюрпризам.

Но оказалось, что нет. Я ошибся.

Четкое осознание бьет больно. В голове включается счетчик. Я вспоминаю дату рождения сына Алены, спасибо моей фотографической памяти. Складываю два и два, отнимаю девять месяцев. Сходится.

Охуеваю в очередной раз за этот нескончаемый день и понимаю, какой же я осел. Самый натуральный осел, раз не додумался сразу. Ну не из тех Алена женщин, которые, едва расставшись с мужчиной, могут скакнуть в койку к другому. Она бы так никогда не поступила.

Стоп. Кто тогда ее сожитель?

Тим, удовлетворившись увиденным и явно благосклонно отнесясь ко мне, подходит и по-мужски протягивает руку. Машинально беру его теплую крохотную ладонь и пожимаю. Крепко, но не причиняя боли. Мальчуган сканирует меня серьезным не по годам взглядом и слегка кивает, то ли мне, то ли каким-то своим мыслям.

— Тимофей! — представляется он.

— Стас, — хрипло отвечаю я.

Или правильнее сказать — папа?

Глава 14. Пропала

Алена

Все, кто был в доме, вышли на улицу встречать автомобиль. Никто не смог остаться внутри. Судя по лицам, собравшиеся переживали за Тима ничуть не меньше меня.

Я кутаюсь в теплое пальто, но внутри все по-прежнему дрожит. Север рядом со мной. Касается меня плечом и, откровенно говоря, я благодарна ему за это. Так мне спокойнее, так я чувствую, что не одна.

Я поняла, что пропала, в тот момент, когда автомобиль с Тимофеем и людьми Стаса заехал на территорию его особняка. Когда задняя дверь открылась и из нее выбежал мой малыш.

Рванула к нему и сграбастала в крепкие объятия. Думала, с ума сойду за это время, которое, по ощущениям, тянулось бесконечно. Но теперь все закончилось, мой сын со мной, и я зацеловываю его, не в силах оторваться.

Вокруг суета, но мне до нее нет никакого дела, главное — он.

Сама и не заметила, как оказалась в доме. Взгляд Стаса откровенно обжигает. Вероятность того, что он не увидит лицо Тимофея, — ничтожна, а значит, это неизбежно.

Масштаб катастрофы просчитать сложно. Практически нереально. Но я сопротивляюсь. Из последних сил держу оборону и прячу лицо Тима, хотя осознаю, насколько это глупо.

Это всего лишь оттягивание неизбежного, которое не приведет ни к чему.

В момент, когда Север видит лицо своего сына, мне хочется провалиться сквозь землю. Я вижу, как все маски Стаса трескаются и осыпаются под ноги пылью.

На его лице отражаются растерянность, потрясение, непонимание и злость… Да-а, злости там много, и я даже знаю, кто пострадает от нее.

Я не хотела всего этого, видит Бог, не хотела. Ведь я же шла к Стасу, чтобы рассказать ему о том, что беременна. Хотела поделиться новостью, но все пошло через одно место. Потом я была зла, а еще растоптана и унижена. Он наговорил мне всякого, и мне захотелось ужалить его побольнее.

Тим и его отец жмут друг другу руки. Я же чувствую, что так, как раньше, уже не будет никогда. Стас все понял, раскусил меня и теперь не отпустит. Не отпустит сына, конечно же, не меня. Я великому мэру не нужна. Разве что в качестве игрушки или картинки рядом с ним — и то не факт.

Север садится на корточки перед Тимофеем, так и не отпустив его руки, и заглядывает в лицо:

— Ну что, Тим, проголодался, да? Пойдем посмотрим, чем можно перекусить? Наверняка Надежда Константиновна приготовила что-то вкусненькое.

Голос Стаса подводит. В нем больше нет стали. Какой-то трепет, переплетенный со страхом и болью. Вот они — два моих Севера. Один походит на другого как две капли воды. И внешне, и внутренне они очень схожи, я отмечала это неоднократно. Именно поэтому Стас без труда разгадал в нем своего ребенка.

— А кто такая Надежда Константиновна? — интересуется сын, не переставая вертеть головой по сторонам.

— Она готовит еду и убирает в доме, — поясняет Стас.

Тимофей нерешительно осматривается и, найдя, держит меня в поле зрения:

— Обычно мне кушать мама готовит.

— Правда? — наигранно удивляется Стас и поднимает на меня взгляд, который не сулит ничего хорошего.

— Да-а, — тянет Тимофей и говорит уже решительнее, — мне мама по утрам делает запеканку. Я люблю запеканку. В ней много кальция, который делает мои руки и ноги крепкими.

— Это здорово! Значит, ты обязательно станешь большим и сильным.

Тим смотрит внимательно на Севера и спрашивает:

— Прямо как ты?

Я думала, что хуже быть не может, но нет. Оказывается, может. Лицо Стаса искажается, будто прямо сейчас его режут тупым лезвием. Кромсают тело и органы безжалостно.

Мое сердце беспощадно бьется о ребра, причиняя невероятную боль, от которой перехватывает дыхание. Видеть, как сильный Север чуть ли не преклоняется перед собственным маленьким сыном, — это зрелище, которое просто не может оставить равнодушным никого. На меня накатывает груз вины, от которого я никак не могу избавиться, хоть и уговариваю себя, напоминая о том, что было в прошлом и с чего все началось.

Я -то думала, что на давнишней неприятной сцене наша история со Стасом закончилась, но это не так. Только сейчас я понимаю, что тогда было именно начало, которое приведет нас непонятно куда…

Он протягивает руку к щеке сына и гладит большим пальцем, произнося тихое:

— Ты обязательно вырастешь таким, как я.

Север поднимается на ноги, а потом неожиданно наклоняется и берет Тима на руки. Проходит мимо меня. Я жду, что он проигнорирует меня, гордо пройдет мимо и даже не повернет голову в мою сторону, но Стас мельком смотрит мне в глаза и говорит спокойно:

— За мной.

Во мне борются два чувства: вина и гордость.

Я виновата в том, что не сказала Северову о сыне. Он предал меня — и в этом его вина. Мы квиты. Или плата несоразмерна?

Я запуталась во всем, но одно знаю точно: я не прогнусь под него, будь он хоть трижды мэр и властитель судеб. Есть моя вина или ее нет — я не сдамся.

На кухне столпотворение. Судя по диалогам, всех загнал сюда Марат, дав нам время побыть без лишних ушей и глаз. Как только мы заходим в кухню, Стас сажает сына на стул, и я быстро подхожу к нему, снимаю рюкзак и куртку.