С этими словами он поднял револьвер, но не успел нажать на спусковой крючок. Грянул выстрел, и Фриц фон Таффельберг с застывшим на лице беспредельным удивлением рухнул на каменный пол часовни, и в ту же минуту в дверях показался Морозини, за которым следовал Джузеппе, до того потрясенный, что никак не мог перестать стучать зубами. Появление князя было встречено бешеным ревом, и турок полетел на него, словно каменная глыба во время обвала, выставив вперед огромные ручищи.

– Берегитесь! – завопил Манфреди, но Альдо и без того был начеку.

Он увернулся, как делает матадор, на которого несется бык, и разогнавшийся Ахмет на полной скорости врезался в железную стенку фургона.

Он был настолько могучим человеком, что удар всего лишь оглушил его. Не сговариваясь, Морозини, Манфреди и Джузеппе на него навалились и крепко связали теми самыми веревками, на которых только что опускали гроб. Затем они отволокли его в часовню, усадили, прислонив к колонне, и вернулись к главному действующему лицу, не подававшему никаких признаков жизни. Опустившись рядом с ним на колени, Альдо взял его руку и пощупал пульс.

– Он умер? – дрожащим голосом еле выговорил Джузеппе.

– Несомненно! Я не собирался его убивать, но в спешке, должно быть, прицелился слишком верно...

– Надеюсь, вы не станете его оплакивать? – возмутился Манфреди. – Если бы вы его не застрелили, он убил бы меня. Дорогой князь, я вам обязан жизнью! Но что же нам с ним делать? И как поступить с пленником?

– Надо обратиться в полицию, – предложил Джузеппе.

– Да вы с ума сошли, друг мой! Что, по-вашему, мы должны им рассказать? – запротестовал граф. – Может быть, лучше всего было бы устранить и этого человека тоже?

– Только на меня не рассчитывайте, – сухо произнес Морозини. – Я не могу хладнокровно убить человека. И никогда не стану убивать беззащитного!

– Развяжите его, тогда увидите, какой он беззащитный! Если бы нам не удалось его скрутить, он бы всех нас здесь уложил!

И тут за их спинами раздался глубокий бас, изъяснявшийся, как и все прочие участники сцены, по-итальянски.

– Ничего подобного! Я всего лишь хотел убрать вас со своего пути, чтобы сбежать с фургоном! – сказал на удивление спокойный Ахмет.

– И куда вы собирались бежать? – поинтересовался Морозини. – В Америку?

– Нет. Я хотел вернуться домой, в Стамбул... Ведь теперь я свободен!

– Но разве раньше вы не были свободны? Насколько мне известно, слуга не является рабом, и вы были всецело преданы Таффельбергу.

– Я был именно рабом. Надо вам сказать, что пять лет тому назад я совершил преступление. Барон спас меня из рук палача с тем условием, что я сделаюсь его слепым и глухим орудием. Преданный слуга, как бы не так!

– Он заставил вас подписать бумагу, в которой вы полностью признавались в совершенном преступлении, и хранил ее при себе? – догадался Альберто Манфреди.

Турок гордо выпрямился, несмотря на стягивавшие его веревки, и, пренебрегая тем, кто к нему обратился, устремил взгляд своих черных глаз на Морозини.

– Нет. Никаких бумаг не было! У него было мое слово, и он знал, что я никогда его не нарушу. Пусть я убийца, но прежде всего я честный человек. Я и вам готов дать слово, если вы отпустите меня на родину. Никто никогда ничего не узнает о том, что здесь произошло!..

Наступило молчание. Три оставшихся персонажа этой драмы обдумывали только что услышанные ими слова. Наконец граф, пожав плечами, заметил:

– Гарантия немного слабовата, вы не находите?

– Нет, – отозвался Альдо, продолжавший смотреть в глаза пленнику. – Нет, я этого не нахожу. Мне достаточно будет его слова... Или я уже ничего не понимаю в людях...

– Вы хотите его освободить? А кто вам сказал, что он тотчас на нас не набросится? По-моему, лучше выдать его полиции.

– Вы бредите, мой дорогой граф! Вы можете себе представить, как полиция станет разбираться в этой более чем странной истории? Надеюсь, что у вас нет жгучего желания познакомиться со швейцарскими тюрьмами? Вряд ли они намного комфортабельнее всех прочих... А кроме того, если вы хотите, чтобы ваша жена оставалась в стороне от всего этого, вы бы только проиграли, обратившись в полицию...

Не дожидаясь ответа, он наклонился, чтобы развязать веревки, и даже помог Ахмету встать, одновременно заключив:

– Мне достаточно его слова, и я беру на себя всю ответственность...

Встав на ноги, турок внимательно посмотрел на князя, отказавшегося видеть в нем злоумышленника, и склонился перед ним.

– Спасибо, господин! Вы располагаете словом Ахмета Хелеби. Вы возвращаете мне свободу, и я этого не забуду. Но, прежде чем уйти отсюда, я помогу вам.

Он принес из фургона одно из одеял, без которых не обойтись на горных дорогах. Затем, тщательно проверив карманы Фрица и вытащив оттуда все лишнее, он аккуратно завернул труп в одеяло и опустил его в открытую могилу, на то самое место, которое покойный предназначал Манфреди. После этого засыпал яму частью земли и, на этот раз прибегнув к помощи Джузеппе, уложил на место плиты, на которые обоим мужчинам пришлось навалиться всем своим весом.

– Ну а теперь, – сказал он наконец, – надо убрать оставшуюся землю. У вас есть какая-нибудь тачка?

Джузеппе отправился за тачкой, а заодно прихватил и две метлы. Теперь его опасения полностью рассеялись, и он с готовностью помог турку навести порядок в часовне. Они великолепно с этим справились: когда работа была закончена, никому и в голову не могло бы прийти, что в этом помещении что-то произошло.

– Как только мы запрем дверь, я выброшу ключ, – пообещал Манфреди. – Таким образом, пройдет немало времени, прежде чем кто-нибудь сюда проникнет...

– Теперь вы можете отправляться в путь, – сказал Альдо, обращаясь к турку. – Я желаю вам долгих лет жизни в вашей стране. Долгих лет покоя... и забвения.

– Я уже обо всем забыл...

И он двинулся навстречу своей судьбе, а во взгляде его засветился огонек, какой всегда зажигает сознание вновь обретенной свободы.

– Все бумаги в порядке, – произнес Морозини, глядя на то, как фургон медленно трогается с места. – С этой машиной и с тем, что он прихватил с собой, он сможет у себя на родине начать новую жизнь.

– Благодаря вам, милый князь, это опасное дело закончилось благополучно, – вздохнул Манфреди. – Но как же я перепугался, господи!

Уже под утро Джузеппе, вновь превратившийся в безупречного, немного чопорного слугу, каким неизменно был до этой ночи, подал хозяину и гостю великолепный кофе с бутербродами, после чего скромно удалился. Тогда Манфреди, взяв со стола лежавший там черный бархатный мешочек, развязал шнурок и поочередно достал оттуда драгоценности, раскладывая их на гладкой поверхности дерева. Его движения были неторопливыми и едва ли не почтительными, и тем не менее Морозини заметил, что руки у него снова начали дрожать. Когда все драгоценности были выложены, он взял со стола роковые изумруды и протянул их Альдо.

– Это ведь то самое, что вы хотели, да? Мне кажется, вы их честно заработали!

Едва «Свет» и «Совершенство» коснулись ладоней Альдо, он почувствовал, что и у него затряслись руки. Но он тотчас крепко сжал камни, охваченный непередаваемой радостью и чувством победы: наконец-то он может заплатить выкуп за Лизу! Это мгновение искупало все последние месяцы, полные тревог, мучений, тяжких трудов и даже отчаяния. Еще немного, и он вновь обретет счастье!

– Спасибо, – только и сказал он.

Но Альберто Манфреди жестом отмел какую бы то ни было благодарность и вернулся к столу, на котором по-прежнему сверкали диадема, ожерелье, браслеты и кольца. Пока Альдо наливал себе еще чашечку кофе, он любовался ими, осторожно проводил по ним пальцем.

– Как бы вы поступили с ними на моем месте? – спросил он.

– Вот в чем в Швейцарии нет недостатка, это в банках, – улыбнулся Морозини. – И в каждом из них есть неприступные сейфы, да и у вас самого, я думаю, где-то такой сейф наверняка есть. Вот туда их и надо поместить, причем как можно скорее, потому что я не представляю, чем вы объясните их появление вашей жене, если они попадутся ей на глаза.