Вдвоем им удалось вытащить Гольберга из воды и уложить его на берегу.

– Ну, и что вы теперь собираетесь с ним делать? – с явным неодобрением проворчал шотландец.

– Вот уж чего в долине Кедрона более чем достаточно, это заброшенных могил, – ответил Адальбер, полностью поддержавший идею друга. – Мы пройдем через туннель Езекии. И не надо говорить, что это путь долгий и трудный: выбора у нас, как и сказал только что Альдо, действительно нет. Возвращайтесь в гостиницу, лейтенант, только фонарь нам оставьте!

– И потом меня где-нибудь подберут со сломанной ногой? Нет уж! Давайте я вам посвечу.

– А как насчет дипломатического прецедента? – язвительно поинтересовался Морозини.

– Постараемся его избежать. И потом, такая женщина, как княгиня, вполне заслуживает того, чтобы из-за нее началась война!

Совершенно не понимая, что ему надо сделать – поблагодарить или разозлиться, – Альдо благоразумно предпочел промолчать и подхватил труп за ноги, предварительно сняв с него туфли, вытряхнув из них воду и сунув их в карманы.

– И вот это не забудьте, – буркнул шотландец, подцепив своим неизменным стеком плававшую в бассейне шляпу и положив ее на грудь покойнику. – Не то кто-нибудь может призадуматься над тем, что она здесь делает...

Несмотря на то, что покойный Гольберг был небольшого роста и худой, спускаться с его телом по туннелю длиной в пятьсот метров с крутыми и скользкими ступенями оказалось не просто нелегко: это было настоящее мучение, и Альдо с Адальбером охотно признали, что без фонаря Макинтира они, пожалуй, не справились бы с этим. Но, как бы там ни было, переход, длившийся, как им показалось, целую вечность, все-таки закончился, и они снова оказались на свежем воздухе, под ночным небом, вдохнули благоухание кедра и эвкалипта, доносившееся из зеленой долины... Найти рядом с прославленными гробницами какую-нибудь выемку в скале оказалось делом куда более легким. Они, как смогли, уложили тело убитого раввина, завалили вход в пещеру камнями и хворостом, а потом наконец пустились в долгий путь к гостинице... Теперь участь Лизы зависела только от того, много ли времени пройдет, прежде чем найдут труп.

Поскольку час был поздний, – вернее, уже почти ранний, – гостиничный бар был закрыт, но Морозини тем не менее без особого труда сумел раздобыть у ночного портье бутылку виски, сифон с газированной водой, лед и стаканы.

– Нередко случается, – объяснил этот любезный человек, бросив заговорщический взгляд на Макинтира, – что кое-кто из этих господ проводит всю ночь в одном из наших малых салонов за игрой в покер...

– Думаю, я бы тоже с удовольствием к ним присоединился, – заметил Адальбер, – но сейчас у нас есть дела поважнее!

Взглянув на мокрые, измятые и грязные смокинги и мундир вернувшихся невесть откуда постояльцев, портье готов был с этим согласиться, но от комментариев воздержался. В отелях такого уровня в любой стране еще и не такое можно было увидеть...

Венецианец, погруженный в безрадостные размышления, предоставил рассказывать обо всем Адальберу, – разумеется, только после того, как они переоделись сами и помогли Дугласу привести себя в порядок. Он беспрерывно дымил, прикуривая одну сигарету от другой, и, не слушая, что говорит друг, мучительно искал выход из трудного положения, в котором они очутились.

– И теперь, когда Гольберг мертв, а он был единственным человеком, знавшим, где прячут Лизу... – сказав это, Адальбер умолк.

– Во всяком случае, мы можем попытаться найти этого мальчика, Эзекиеля, которого покойный так любил. Должен же он хоть что-нибудь знать, – произнес наконец Альдо.

– Кто это – Эзекиель? – спросил Дуглас.

– Тот мальчик, который приносил письма и который увел Лизу к Гольбергу. Мадемуазель дю План-Крепен, следуя нашим указаниям, сделала его портрет, и, по-моему, у меня среди вещей где-то есть копия этого рисунка, – объяснил Адальбер.

– Это ни к чему! Я и так прекрасно его помню. У меня очень хорошая память на лица, и я велю его разыскать, – возразил лейтенант. – Впрочем, было бы очень странно, если бы он не вынырнул на поверхность при известии о смерти раввина: могу вас заверить, что оно понаделает здесь шума!

– Есть еще кое-что, что нам надо узнать, – снова заговорил Альдо. – Эта женщина... Будем называть ее Хилари, поскольку другим именем мы не располагаем. Так вот, эта женщина сказала, что работает на кого-то другого, и, возможно, нам следовало бы позаботиться о той несчастной, которую она, приняв за мою жену, взяла с собой, чтобы обеспечить себе возможность беспрепятственно уйти. Она вскоре обнаружит, что это не Лиза, и тогда таинственный наниматель, возможно, захочет избавиться от заложницы... Мне тяжело думать о том, что она может погибнуть...

– Мне тоже, но нет ли у тебя каких-нибудь догадок насчет этого таинственного заказчика? Например, не поразило ли тебя то обстоятельство, что личную охрану Хилари составляли сыновья Халеда и, вероятно, их ближайшие друзья?

– Разумеется, да! Но не имеет никакого смысла подозревать сэра Перси! Разве ты забыл о том, что у него свои счеты с этими людьми после смерти Кипрос?

– Сэра Перси? – вмешался в разговор Макинтир. – Вы, случайно, не сэра Персиваля Кларка имеете в виду?

– А почему бы и нет? – откликнулся Альдо, с некоторым удивлением глядя на внезапно побагровевшее лицо молодого шотландца. – Он доводится вам родней или вы по какой-то причине перед ним преклоняетесь?

– Родней? Нет, конечно, ведь я, слава богу, шотландец! Но это слишком известный человек, и он слишком много услуг оказал своей стране для того, чтобы я позволил его заподозрить в чем-либо в связи с такой грязной историей. И здесь нам с вами не по пути!

– А кто вас просит нас сопровождать? – внезапно разозлился Альдо. – Все вы, англичане, на один манер скроены! Готовы на все, лишь бы только это не затрагивало вашу страну и ее дурацких знаменитостей!

– Я не англичанин! – рявкнул Дуглас. – Вы прекрасно знаете, что я...

– Да знаем мы! А король Георг Пятый, которому вы служите, он-то кто? Тоже шотландец?

– Ладно, успокойся! – попытался утихомирить его Видаль-Пеликорн, обеспокоенный тем, какой оборот принимали события. – Вспомни, ведь этот парень только что помог нам выпутаться из такой передряги...

– Ничего я не забываю, но надо как-нибудь уж выбрать, чего ты хочешь в жизни: или он помогает нам спасти Лизу, или воспевает своего Кларка!

– Я хочу вам помочь! – жалобно сказал готовый расплакаться Дуглас. – Но при этом я хочу, чтобы вы проявили уважение к старому и достойному человеку!

Альдо отвернулся, взял еще одну сигарету и дрожащей рукой, выдававшей его волнение, поднес к ней спичку.

– Хорошо! Уважайте его, сколько вам будет угодно, но постарайтесь хотя бы отыскать Эзекиеля. Он сейчас для нас – самый главный свидетель, и надо действовать как можно быстрее!

Но мальчика долго разыскивать не пришлось.

Когда Альдо вернулся в свою комнату и рухнул на кровать, чтобы попытаться расслабиться хотя бы телом, раз уж душевный покой недоступен, Эзекиель внезапно появился перед ним, откинув москитную сетку, которая тотчас окутала его, словно покрывало – новобрачную.

– Где раввин Гольберг? – спросил он, направив на Морозини пистолет рукой слишком твердой, чтобы не заподозрить в мальчишке умения обращаться с оружием.

– Вы хотели бы это знать? – переспросил Альдо, которому вид пистолета внезапно вернул все его хладнокровие.

И, не обращая ни малейшего внимания на угрозу, подвинулся к краю постели, сел и преспокойно начал обуваться, продолжая в то же время спрашивать:

– Вы ведь его ближайший помощник, не правда ли? Вы ведь никогда с ним не расстаетесь? Как же так вышло?

– Я не видел его со вчерашнего вечера, мы расстались в шесть часов. Он отправил меня с... поручением, но я знал, что в одиннадцать вы с ним должны были встретиться у Силоамской купели. Он был так счастлив, что получит «Свет» и «Совершенство», и долгими молитвами благодарил Всевышнего...