Город раскинулся в горной котловине. Над крышами старинных особняков с чугунными решетками балконов поднимались дымы печных труб. Но заводские корпуса, обычно окутанные характерным мартеновским маревом, выглядели непривычно темными.

— Смотрите, — Сорокин указал на колокольню Трехсвятительского собора. — Народ собирается у проходных.

Действительно, у главной заводской проходной, монументального здания с чугунными воротами работы каслинских мастеров, толпились люди в заношенных тулупах и ватниках. Над толпой колыхалось красное полотнище.

Наш «Паккард» медленно пробирался по Большой Златоустовской улице. По обеим сторонам тянулись двухэтажные купеческие особняки, построенные еще при Александре II: с мезонинами, лепными карнизами и чугунными фонарями у парадных подъездов.

Котов, прильнув к заиндевелому стеклу, быстро делал пометки в блокноте:

— Булочная Хохрякова закрыта… Лавка Щербакова тоже… А ведь эти заведения работали без выходных даже в Гражданскую.

У перекрестка с Косотурской улицей наш автомобиль притормозил. Дорогу переходила группа рабочих. Они угрюмо посмотрели на «Паккард», кто-то крикнул что-то недоброе.

— К заводоуправлению лучше не ехать, — неожиданно подал голос шофер. — Там… неспокойно.

— Почему неспокойно? — я подался вперед.

— Так это… — шофер замялся. — Народ шумит. Зарплату требуют. Да и холод в бараках замучил, паровое отопление второй день не работает.

«Паккард» свернул к гостинице «Россия», двухэтажному зданию в стиле модерн с широким чугунным козырьком над входом. У крыльца переминался с ноги на ногу швейцар в потертой ливрее.

— Ваши комнаты готовы, — засуетился он, подхватывая наши чемоданы. — Только… может, вам сразу на завод надо? Там, говорят, неладно что-то.

В морозном воздухе внезапно поплыл тревожный гул заводского гудка. Но звучал он как-то непривычно, не призывая к началу смены, а словно предупреждая о чем-то.

— Похоже, отдохнуть не придется, — я застегнул пальто. — Едем сразу на завод. Посмотрим, что там происходит.

Величковский поправил пенсне:

— Думаете, справимся?

— Должны справиться, — я посмотрел в сторону завода, где над проходными все так же колыхалось красное полотнище. — Иначе вся программа модернизации окажется под угрозой.

Мы снова погрузились в «Паккард». Машина медленно тронулась по заснеженной улице, направляясь к заводским корпусам.

Чем ближе мы подъезжали к заводу, тем тревожнее становилась обстановка. Главная проходная, с массивными чугунными воротами каслинского литья, наглухо закрыта. У ворот вместо привычного вахтера в тулупе толпились хмурые рабочие в промасленных ватниках и брезентовых куртках. Красное полотнище, замеченное нами издали, оказалось наспех сделанным плакатом «Требуем зарплату!»

— Лучше остановиться здесь, — тихо сказал Глушков. — Дальше на машине не проедем.

«Паккард» замер у старинного двухэтажного здания заводской лаборатории, построенного еще при Аносове. Мы вышли на морозный воздух. Ветер доносил обрывки разговоров от проходной:

— … уже третий месяц без денег…

— … в бараках дети мерзнут…

— … говорят, завод хотят закрыть…

Величковский поежился, поправляя пенсне:

— Обратите внимание на печи. Ни одна не работает, трубы совершенно холодные.

Действительно, над мартеновским цехом, громадой возвышающимся за административными зданиями, не было привычных дымов. Огромные окна в чугунных переплетах тускло отсвечивали в утреннем свете.

Мы двинулись к проходной. По пути я заметил несколько деталей, которые сразу насторожили: свежесорванная доска показателей у табельной, разбитые стекла в окне заводской конторы, опрокинутая урна у дверей медпункта.

Сорокин, шедший рядом, тихо произнес:

— Смотрите, у механического цеха. Это не наши рабочие.

В тени кирпичной стены действительно стояла группа крепких мужчин в новеньких тулупах. Они резко отличались от местных заводчан подчеркнуто независимой позой и цепкими взглядами.

— Агитаторы, — одними губами произнес Глушков. — Явно приезжие.

Котов достал из портфеля какие-то бумаги:

— У меня есть документы по зарплате. Если начать выплаты сегодня же, можно частично решить вопрос.

Договорить он не успел. От проходной донесся звон разбитого стекла и чей-то крик. Толпа всколыхнулась, разом повернувшись к заводоуправлению, трехэтажному зданию в стиле модерн с широкой парадной лестницей.

— Что там происходит? — я быстро двинулся вперед.

На ступенях заводоуправления появился человек в расстегнутом пальто с каракулевым воротником. Даже издали было видно, как он размахивает руками, что-то крича в толпу.

— Это Седов, новый директор, — пояснил наш водитель. — Вчера только из Свердловска приехал.

— Товарищи! — голос Седова сорвался на фальцет. — Прошу разойтись! Все вопросы будем решать в законном порядке!

В ответ из толпы полетели комья слежавшегося снега. Один попал в стекло над входом, оставив в нем круглую трещину с расходящимися лучами.

— Кажется, — негромко произнес Величковский, — законный порядок здесь уже не сработает.

В этот момент со стороны литейного цеха донесся звук заводского гудка, тревожный, прерывистый. По толпе прошло движение, и я заметил, как «агитаторы» в новых тулупах начали медленно растворяться среди рабочих, что-то негромко говоря то одному, то другому.

— Леонид Иванович, — Глушков показал на боковой вход в заводоуправление, — нужно срочно попасть внутрь. Пока ситуация окончательно не вышла из-под контроля.

Я кивнул. Нужно действовать быстро. Очень быстро. Потому что накал страстей у проходной явно нарастал, а среди толпы уже мелькали первые палки и монтировки.

Я подозвал Глушкова и отдал ему пару распоряжений. Начальник охраны понятливо кивнул и ушел.

Мы едва успели войти в заводоуправление через боковую дверь, когда снаружи раздался звон разбитого стекла и крики. Старинный вестибюль с чугунной лестницей и мраморными колоннами еще хранил следы былой роскоши: лепной потолок, дубовые панели стен, массивные бронзовые светильники работы каслинских мастеров.

Навстречу нам по лестнице почти скатился молодой человек в форменном кителе, помощник директора:

— Они прорвались! Уже на первом этаже!

В подтверждение его слов снизу донесся грохот выбиваемой двери. Тяжелые шаги множества ног по мраморному полу гулко разносились под сводами вестибюля.

— Быстро наверх, — скомандовал я. — В кабинет директора.

Мы поднялись на второй этаж. В длинном коридоре с высокими окнами царила паника. Служащие заводской конторы в испуге метались между кабинетами. Из бухгалтерии выбегали женщины, прижимая к груди конторские книги в клеенчатых переплетах.

Кабинет директора поражал размерами. Потолок украшала лепнина с заводской символикой времен Александра II, вдоль стен тянулись книжные шкафы красного дерева, над массивным столом висел портрет основателя завода.

Седов, бледный, с каплями пота на лбу, лихорадочно запихивал какие-то бумаги в сейф:

— Они что, с ума сошли? Это же форменный бунт!

В кабинете уже собрались главный инженер Прохоров, сухонький старичок в поношенном сюртуке, начальник мартеновского цеха Кузьмин в промасленной тужурке и еще несколько человек из администрации.

— Сколько их? — спросил я у Глушкова, который выглянул в коридор.

— Человек пятьдесят поднимаются. Но ведут их человек пять-шесть. Те самые, в новых тулупах.

С первого этажа доносился шум: звон разбитого стекла, крики, топот ног. Котов быстро запирал двери конторских помещений:

— Там же все бухгалтерские документы, ведомости. Нельзя их потерять.

Величковский подошел к окну:

— У проходной уже больше трехсот человек. И толпа растет.

В этот момент в коридоре раздались тяжелые шаги, и дверь кабинета распахнулась. На пороге стоял высокий рабочий в промасленном ватнике, с ним еще четверо. У двоих в руках были монтировки.

— Ну что, господа начальники, — процедил высокий, — поговорим?