Мы стояли в маркшейдерской конторе. Свет покачивающейся керосиновой лампы отбрасывал причудливые тени на стены, обшитые потемневшей сосновой вагонкой. В комнате пахло пылью, старой бумагой и отчаянием.

— Эту штольню еще при Демидовых пробили, — пояснил пожилой маркшейдер, теребя седую бороду. — Там крепи дубовые, больше полувека простояли.

Я взглянул на часы. Четыре часа десять минут с момента обвала. Делать нечего, надо пробовать все возможные варианты.

— Показывайте дорогу, — решительно скомандовал я. — Сорокин, организуйте доставку лебедок к старому стволу.

Спуск по старой штольне напоминал путешествие в прошлый век. Почерневшие от времени дубовые крепи поскрипывали под тяжестью горной породы. На стенах поблескивали кристаллы кварца в свете наших ламп.

— Здесь! — Величковский остановился, сверяясь с планом. — По моим расчетам, они должны быть прямо за этой стеной.

Работа закипела. Привезенные с завода лебедки установили на крепких распорах. Первая группа горняков начала расчистку породы, орудуя кирками и лопатами. Я тоже помогал, хотя тяжелая кирка, казалось, весила сотню пудов.

Через час работы мы пробились на три метра вглубь. Порода поддавалась легче, чем мы ожидали.

— Кажется, идем правильно, — Сорокин прощупывал стены специальным щупом. — Порода здесь мягче.

В этот момент в забое что-то булькнуло. Сначала тихо, потом все громче.

— Вода! — крикнул кто-то из забойщиков.

Из образовавшейся трещины хлынула струя ледяной воды. Сначала тонкая, она быстро превратилась в мощный поток.

— Все назад! — скомандовал старший группы. — Быстро!

Мы едва успели отскочить, как из трещины вырвался настоящий фонтан. Вода быстро заполняла выработку, поднимаясь по щиколотку.

— Вскрыли подземное озеро, — мрачно констатировал маркшейдер. — Они тут часто в пустотах скапливаются.

— Может, попробуем откачать? — с надеждой спросил Сорокин.

Я покачал головой:

— Нет времени. Пока установим насосы, пока откачаем… — я взглянул на часы. — У них осталось минут тридцать воздуха. Максимум сорок.

Мы поднялись на поверхность. В копре тускло светили электрические лампы. Только вышли, нас окружила толпа женщин. В свете шахтовых фонарей я видел их осунувшиеся лица, покрасневшие от слез глаза.

— Ну что, что там? — вперед выступила жена бригадира Семена Лукича, еще молодая женщина с младенцем на руках. — Нашли их?

Я не мог смотреть ей в глаза. За ее спиной стоял мальчик лет десяти, закутанный в большой шарф, старший сын Семена. Он не плакал, только крепко сжимал кулаки.

— Мама, — тихо произнес он, — папка же самый сильный. Он выберется, да?

К нам протиснулась старуха в черном платке:

— Мой Ванюша там, младшенький… Только месяц как на шахте работает. Христом-богом молю, спасите!

Главный инженер Кузьмин нервно сжимал и разжимал кулаки:

— Товарищ Краснов, может… может пора сказать им правду? Вода прибывает, воздуха осталось на полчаса. Чудес не бывает.

— Не смейте! — вдруг выкрикнула жена Семена. — Не смейте их хоронить раньше времени!

Величковский снял запотевшее пенсне:

— С научной точки зрения, шансы действительно минимальны. Два метода уже не сработали, порода нестабильная, вода прибывает…

Начальник рудника, все это время молчавший в тени копра, шагнул вперед:

— Леонид Иванович, вы, конечно, человек с завода, опытный. Но тут рудник. Другая специфика. Я двадцать лет на горных работах и знаю, иногда нужно признать поражение. Иначе только людям душу бередим.

— А мой Степка? — из толпы вышла еще одна женщина, совсем молодая. — Ему девятнадцать только. Мы через месяц свадьбу играть собирались…

Она не договорила, разрыдалась. Ее подхватили под руки, увели в сторону.

Мальчик — сын Семена — вдруг подошел ко мне вплотную:

— Дяденька начальник, — он смотрел прямо в глаза, — вы же придумаете что-нибудь? Папка обещал вернуться, подарки мне привезти.

Я смотрел на привезенное оборудование. Компрессор «Борзиг», кислородные баллоны, лебедки… Все это теперь казалось бесполезным железом. В голове крутились обрывки инженерных знаний, старых чертежей, случайных разговоров…

— Сколько времени прошло? — глухо спросил начальник рудника.

— Пять часов двадцать минут, — ответил кто-то из инженеров.

— Все, — начальник рудника тяжело опустился на ящик с инструментами. — Надо готовить родственников. При таком сроке без воздуха они уже не жильцы.

И вдруг что-то щелкнуло в памяти. Старый случай на Путиловском заводе. Забитые фурмы домны. Способ, которым их прочистили… Может, сейчас тоже сработает?

— Сорокин! — я резко обернулся. — Помните тот случай с домной?

— Когда фурмы забило и мы пустили воздух?

— Именно! — я уже прикидывал схему в уме. — Срочно тащите компрессор к стволу! И все кислородные баллоны!

Начальник рудника недоверчиво покачал головой:

— Вы это о чем?

— О том, что мы их вытащим, — я подхватил чертежную доску. — Я знаю как. Все за мной!

Спустя минуту Кузьмин уже скептически качал головой.

— Это безумие, — он рассматривал наскоро сделанный чертеж. — Использовать сжатый воздух как бур? Да вы с ума сошли!

Мы стояли у шахтного копра. За спиной гудел компрессор, к нему уже подсоединяли специально сваренную систему труб. Рядом выстроились в ряд кислородные баллоны.

— На Путиловском этим способом пробивали шлаковую пробку в домне, — я показывал на схеме. — Принцип тот же. Воздух под давлением сначала разрыхлит породу, потом делает отверстие.

— Там домна, а здесь живые люди! — перебил начальник рудника. — Если давление создаст новый обвал, они будут похоронены заживо.

— Не создаст, — Величковский поправил пенсне. — Я просчитал. При правильном угле подачи воздух пойдет послойно. Как нож сквозь масло.

Сорокин уже руководил установкой труб:

— Просто надо точно расположить направляющую. На пятнадцать градусов от вертикали.

Время утекало как вода. Шесть часов с момента первого обвала. Если там еще есть живые, это будет настоящим чудом.

— Давление! — скомандовал я.

Компрессор взревел, набирая обороты. Стрелка манометра медленно поползла вверх.

— Десять атмосфер… Пятнадцать… — отсчитывал Сорокин.

При двадцати атмосферах труба вдруг вздрогнула. Из-под земли донесся глухой гул.

— Отключайте! — крикнул начальник рудника. — Сейчас все обрушится!

— Нет! — я следил за показаниями приборов. — Держать давление! Это порода начала поддаваться.

Гул усилился. Труба вибрировала все сильнее. Внезапно из нее вырвался фонтан каменной крошки.

— Есть пробой! — крикнул Сорокин. — Первый слой прошли!

Теперь все зависело от точности расчетов. Если направление выбрано верно, следующий пробой должен выйти прямо в забой, где остались люди.

— Двадцать пять атмосфер… — голос Сорокина дрожал от напряжения.

Внезапно труба дернулась, и из нее вырвался столб пыли. А следом раздался слабый стук.

— Тихо всем! — я приложил ухо к трубе.

В наступившей тишине отчетливо слышался ритмичный стук. Живы! Мы до них добрались!

— Быстро готовьте кислородные шланги! — скомандовал я. — И начинайте расширять проход. Осторожно, буквально по сантиметру.

Следующие полчаса превратились в вечность. Кислород подавали через тонкий шланг, осторожно расширяя проход. Первым в образовавшееся отверстие протиснулся горноспасатель в аппарате «Дрегер».

— Живы! — донесся его приглушенный голос. — Все живы!

По толпе прокатился вздох облегчения. Я видел, как оседает на снег жена Семена Лукича, как крестится старуха в черном платке, как улыбается сквозь слезы молодая невеста забойщика Степки.

Спасательный ход расширили настолько, чтобы можно было вытаскивать людей по одному. Первым появился молодой Ваня, которого сразу подхватили на руки. За ним остальные члены бригады, измученные, но живые. Доктор уже готовил нашатырь и бинты.

Семен Лукич выбрался последним, поддерживаемый спасателями. Его правая рука была наскоро перевязана какой-то тряпкой.