— Невероятно! Мартенситные иглы образуют совершенно особый узор.

В просторной лаборатории, отделанной белым кафелем, негромко гудели электрические приборы. На специальном стенде поблескивал твердомер последней модели, рядом высился дилатометр для измерения температурного расширения.

— А теперь взгляните на результаты испытаний, — Величковский развернул диаграммы, выполненные на миллиметровой бумаге. — Твердость выше всех известных образцов как минимум на тридцать процентов.

Молодая сотрудница Анна Воронцова, в аккуратном сером халате, быстро делала пометки в лабораторном журнале:

— Профессор, но ведь такие показатели считались теоретически недостижимыми!

— Теория, голубушка, — Величковский снял пенсне и протер его батистовым платком, — часто отстает от практики.

В этот момент дверь лаборатории распахнулась. На пороге стоял молодой лаборант Коля Петров, размахивая листком с результатами рентгеноструктурного анализа:

— Николай Александрович! Данные с рентгеновского аппарата подтверждают! Такой структуры действительно раньше не фиксировалось!

Величковский поспешно водрузил пенсне обратно на нос:

— Быстро готовьте отчет для военной приемки. Анна Сергеевна, свяжитесь с полигоном. Пусть готовятся к испытаниям.

— А броня выдержит? — с волнением спросил Зотов, поправляя очки.

— Выдержит, — уверенно кивнул профессор. — Я такого материала за сорок лет работы не видел. Это настоящий прорыв, господа.

Он подошел к массивному несгораемому шкафу «Позднякъ», достал толстую папку с грифом «Совершенно секретно»:

— Завтра с утра доложим товарищу Краснову. А пока, — он взглянул на стенные часы в дубовом корпусе, — проведем еще серию испытаний.

Молодые сотрудники с энтузиазмом бросились к приборам. В лаборатории допоздна горел свет.

Саткинский рудник, горизонт −80 метров, 15 февраля 1929 года, 23:15

В тусклом свете электрических ламп поблескивали новые металлические крепи. Штейгер Прохор Ильич, тридцать лет отдавший горному делу, придирчиво осматривал швы на стальных конструкциях крупповского производства. Луч шахтерской лампы выхватывал из полумрака массивные шестигранные гайки.

— Ну-ка, Степан, — обратился он к молодому горному инженеру, — покажи, как твоя немецкая машинка работает.

Степан Глазунов, выпускник Горного института, в новеньком брезентовом костюме, включил датчик давления:

— Смотрите, Прохор Ильич. Вот манометр показывает давление породы. Если превысит критическую отметку — сразу загорится красная лампа и зазвонит звонок.

Штейгер недоверчиво покачал головой, поправляя потертую кожаную куртку:

— При моем отце такого и в помине не было. Все на слух определяли — потрескивает порода или нет.

В этот момент где-то в глубине выработки раздался характерный треск. Молодой инженер метнулся к контрольной панели:

— Видите? Датчик номер три показывает повышенное давление!

Действительно, стрелка манометра медленно ползла вверх. Прохор Ильич невольно подался вперед, вглядываясь в циферблат прибора.

— А ведь работает, чертова машина, — пробормотал он. — Я бы такой треск только через полчаса услышал.

Вдоль штрека тянулись кабели новой системы «АЕГ», соединяющие датчики с центральным пультом. На каждом повороте выработки поблескивали никелированные корпуса измерительных приборов.

— Теперь вся штольня как на ладони, — с гордостью произнес Степан, показывая на самописцы. — Любое изменение давления фиксируется автоматически.

Прохор Ильич провел заскорузлым пальцем по стальной крепи:

— А помнишь, как месяц назад завалило двенадцать человек? Если б тогда такая система стояла, они бы заранее спаслись.

— Потому и ставим, — кивнул Степан. — Больше такого не повторится.

К ним подошел начальник смены, сверяясь с карманными часами:

— Товарищ Глазунов, на верхнем горизонте бригада Лодочникова заканчивает монтаж последнего датчика. Как закончат, вся система будет готова.

— Отлично, — Степан сделал пометку в журнале. — Значит, с завтрашнего дня переходим на автоматический контроль.

Прохор Ильич еще раз оглядел преобразившийся штрек. Вместо старых деревянных стоек всюду стояли надежные металлические крепи. Вместо «дедовского» способа определять опасность на слух теперь работали точные немецкие приборы.

— А знаешь, — неожиданно произнес он, — ведь уже неделю ни одной аварии. Такого у нас отродясь не бывало.

— Это только начало, — улыбнулся Степан. — Скоро все рудники так оборудуем.

За их спинами мерно гудели электрические моторы вентиляции «Зульцер», нагнетая свежий воздух в выработку. Старое и новое встречалось под землей, и новое уверенно доказывало свое превосходство.

Заводское училище при Златоустовском металлургическом заводе, 20 февраля 1929 года, 10:30

Солнечный свет заливал просторный учебный класс через высокие окна в чугунных переплетах. На свежеокрашенных стенах висели новенькие схемы автоматических систем управления, привезенные из Германии. Вдоль стен расположились застекленные шкафы с техническими моделями, изготовленными на цейсовском заводе.

Старший мастер Михаил Петрович Беломорец, сорок лет проработавший у мартенов, с интересом разглядывал действующую модель автоматической системы загрузки печи:

— Вот ведь придумали, а? В наше время такого и представить не могли.

Молодой преподаватель автоматики Николай Фастов, в отглаженном костюме и круглых очках в никелированной оправе, колдовал над демонстрационной панелью:

— Михаил Петрович, а вы расскажите ребятам, как раньше температуру определяли. Пусть сравнят с современными пирометрами.

В классе сидело двадцать учащихся, первый выпуск «новых специалистов». У каждого на столе логарифмическая линейка и толстая тетрадь в клеенчатой обложке.

— Значит так, орлы, — Беломорец прошелся вдоль рядов. — Раньше мастер на глаз определял. Если сталь белая, как солнце, значит, готова. А теперь вот, — он кивнул на пирометр, — железка точнее человека работает.

— А точность какая, Михаил Петрович? — поднял руку Ваня Прохоров, сын потомственного сталевара.

— До градуса! — с гордостью ответил Фастов. — Прибор с термопарой точно показывает температуру от нуля до двух тысяч градусов.

На демонстрационном столе поблескивал хромированными деталями разрезной макет системы автоматического контроля, изготовленный в заводских мастерских. Рядом расположился самописец для регистрации температуры.

— А теперь, — Фастов включил рубильник, — посмотрим, как работает автоматическая система управления.

Стрелки приборов ожили, разноцветные лампочки замигали. Ученики, затаив дыхание, следили за работой системы.

— Записывайте показания в журналы, — командовал Фастов. — Потом построим графики на миллиметровке.

Беломорец с удовольствием наблюдал за молодежью. Особенно его радовало, как ловко они обращаются с приборами.

— А ведь схватывают на лету, чертенята, — пробормотал он. — Быстрее нас, стариков.

В этот момент в класс вошел директор училища с важным сообщением:

— Товарищи! Из Москвы пришло разрешение на досрочный выпуск. Через неделю будут экзамены, и сразу на производство. Там ждут специалистов, знающих новую технику.

По классу пронесся взволнованный гул. Фастов поправил очки:

— Что ж, будем готовиться. Михаил Петрович, поможете с практическими занятиями?

— А как же, — кивнул старый мастер. — Теория теорией, а без практики настоящего специалиста не выйдет.

После занятий ученики не спешили расходиться. Они столпились вокруг макета автоматической системы, засыпая вопросами и Фастова, и Беломорца. Старое и новое знание соединялось, создавая фундамент для будущих достижений советской промышленности.

Центральная диспетчерская Московского металлургического завода, 25 февраля 1929 года, 14:00