хёвдинг (др.-исл. höfðingʀ или hofðing, нем. haupting) — племенной вождь у германских и скандинавских народов, лицо, ответственное за благополучие населения на подчинённой ему территории, а также, обладающий полномочиями для ведения военных действий.
Хорезм — историческая область и древнее государство в Средней Азии в низовьях Аму-Дарьи. В Х веке один из крупнейших культурных и политических центров мусульманского мира. Формально находясь в составе арабского халифата, проводил собственную политику в отношении Волжской Булгарии и Хазарского каганата. С последним поддерживал тесные связи, в том числе военно-политические. В описываемый период предлагал военную поддержку, вероятно, на условиях принятия ислама, что оказалось невозможным для правителей каганата.
Хорс — древнеславянское солярное божество, предположительно бог солнечного диска.
хрестаться — диалектное слово обозначающее внешние проявления скорби. Хрестаться означает бросаться об пол от горя, бить себя в грудь и.т.д.
царь Иосиф — последний правитель хазарского каганата (см. каган) Сын царя Аарона. Известен благодаря своей дипломатической переписке с министром Кордовского халифата Хасдаем ибн Шапрутом. Его правление также связывают с массовой была миграцией иудеев из Византии, когда там начались еврейские гонения. Хазарский царь в ответ начал преследование христиан.
Царьград (Константино́поль) — неофициальное название (офиц. Новый Рим) столицы Римской империи (330—395), Византийской, или Восточно-Римской империи (395—1204 и 1261—1453), Латинской империи (1204—1261) и Османской империи (1453—1922). Византийский Константинополь, находящийся на стратегическом мосту между Золотым Рогом и Мраморным морем, на границе Европы и Азии, был столицей христианской империи — наследницы Древнего Рима и Древней Греции. На протяжении Средних веков Константинополь был самым большим и самым богатым городом Европы, «Царицей городов» (Vasileuousa Polis). Константинополь является престолом Константинопольского патриархата, которому оказывается «первенство чести» среди православных церквей.
чадь — прислуга и члены семьи, занимающие по отношению к хозяину зависимое, подчиненное положение (ср. чадо, домочадцы)
черевья — разновидность кожаной обуви. Шилась из шкуры с брюха животного (ср. чрево), чем обуславливалась ее мягкость.
Чернобог — в славянской мифологии злой Бог, приносящий несчастье. Некоторыми исследователями отождествляется с Велесом, и его функцией хозяина нижнего мира.
штевень — толстый вертикальный брус, составляющий основание кормы или носа корабля.
Щур — в славянской мифологии — предок, родоначальник, домовой (ср. пращур).
Эль арсии — ядро хазарского войска, тяжёлая конная гвардия, состоящая из мусульман, хорезмийского происхождения, которые жили в Итиле и несли беку службу на особых условиях. Гвардия имела собственного везира и оговорила право не воевать с единоверцами (большинство противников хазар в этот период были язычниками). Воины получали жалование. Численность гвардии достигала по разным данным от 7 до 12 тыс. человек. В Саркеле нёс службу регулярно сменяемый гарнизон из 300 воинов.
Ювху — демонический персонаж, связанный с водной стихией. Ювху — прекрасная девушка, в которую превращается, прожив много лет, дракон Аджарха
====== Торжище ======
Стоявший подле пристани деревянный Велес держал в руках рог и улыбался в затейливо вырезанные усы. Глаза из-под низко надвинутой шапки хитро и лукаво глядели на торжище. По душе было богу земных богатств любоваться их приумножением. Чай, его именем клянутся купцы, ударяя по рукам, ему приносят богатые дары, моля об удачном торге: режут самого жирного петуха, кладут самый румяный калач, радуются, коли Велес не побрезговал подношением.
А и было Велесу чем любоваться! В Новгороде торг всегда шел бойко. Приходили не только живущие по соседству ижоры, весины да меряне, не только купцы со всех земель русских, но и гости из-за моря: варяги да урманы, франки да свеи. Нынче торг шел как всегда, несмотря на пронизывающий ветер — последнее дыхание Мораны-Зимы. Люд ремесленный и торговый толпился у спящей реки, покупая и продавая. Крики зазывал перекрывали галдеж ворон, делящих на соседних деревьях места для будущих гнезд. Кто-то на кого-то орал, кто-то с кем-то вдохновенно и со вкусом бранился, где-то гремел цепью ручной медведь, приученный приседать и кружиться под визгливые звуки сопели. Множество ног, обутых в лапти, поршни, черевья, сапоги взбивало гнилой снег, так старательно перемешивая его с грязью и со льдом, что буде вместо снега мука, а вместо грязи дрожжи — хлеба хватило бы на весь Новгород. Впрочем, хлеба и так хватало. Отовсюду до одури вкусно тянуло разным печивом: отмечали честную Масленицу, Велесову седьмицу, радовались воскрешению Даждьбога-солнышка, его освобождению из ледового плена, готовились сжечь чучело Мораны-Зимы и, гадая на будущий урожай, пекли блины — маленькие золотые солнышки, исходящие жаром, истекающие маслом.
Эх, блинный дух! От такого ухания благого и у сытого в утробе заурчит!
Но тому, кто сидит со спутанными веревкой руками или скорчился в деревянных колодках прямо на снегу, блинный дух не в радость. В его доме уже не испекут блины. Да и дома-то нет. И не блин нынче в рот полезет: хорошо, коли сухарь заплесневелый дадут, а то и вовсе ничего. Да и до блинов ли тут, когда у тебя на глазах распродают малых детушек родимых, когда чужие люди куда-то волокут любимую жену.
Вот и превращается блинный дух в смрадный дым пожарища. И наигрыш сопели не радует. Злую песню играет сопель! Да и не сопель это вовсе — плетка поет, со свистом вспарывая воздух!
— Ты языком вылижешь мои сапоги, паршивец! Тором клянусь! Бежать вздумал, троллево отродье! Побегаешь у меня!
Фрилейф-свей взопрел и запыхался. Свитая из тонких кожаных ремней плеть прочерчивала ровный полукруг, мерно опускаясь на спину и плечи скорчившегося в снегу белоголового парнишки. Тот не издавал ни звука, только изворачивался калачом, пытаясь уйти от ударов, и иногда по-рыбьи раскрывал рот, глотая воздух и снег. Безбородое мальчишеское лицо с раскосыми, как у мерян, голубыми глазами было испачкано в грязи, а спину и плечи разрисовывали рыболовной сетью ярко-красные полосы.
Фрилейф перемежал побои с бранью и тыкал в лицо пареньку своим сапогом, на носке которого бельмом стыл, пузырился плевок — след отчаянного, безнадежного бунта.
Эх, играй сопель злую песню! Пой, ярись плетка, выдирай клочья кожи, напейся кровью досыта!
Глаза заволакивает красная, соленая муть, и крик рвется из глубины истерзанного тела. Зажмешь рот — разорвет грудь, выльется с душой из самой утробы. Лохмотья рубашки набухли потом и кровью и противно липнут к спине.
Жалко рубаху! Последняя память о доме. Матушка сшила ее прошлой зимой. Пока чесала лен, пока нитку сучила, пока ткала да шила, шептала разные мерянские заговоры. По вороту пустила узор — лапки утиные. По мерянскому поверью утка снесла яйцо на колене мудрого старца Вяйнямейнена, а уж он из этого яйца сотворил мир. Узор из утиных лапок приносит удачу. Старалась мать для сына любимого, Торопушки родимого.
Где теперь мать? Для кого ей суждено пряжу сучить, рубашки шить?
***
Тороп не сосчитал, сколько стрел сумел выпустить до того, как хазары ворвались в селище. Верно, все же меньше, чем отец и дядька Гостята. Успел приметить только, что две его стрелы пробили вражью грудь под крепким бурмицким панцирем…
Его повязали позже других, уже когда кровли домов рассыпались пылающим прахом, а теряющие рассудок от боли и ужаса родичи скидывали на бегу горящие порты и бессильно падали под копыта хазарских коней.
Тороп сражался наравне со взрослыми и вместе с другими тщился потушить огонь. Но потом тушить стало нечего, потом он услышал надрывный крик матери и глянул в глаза отца, широко открытые, неподвижные, видящие даль Велесова пути под своды Мирового Древа. Потом какой-то хазарин поднял с земли Торопова бога и, как никчемную чурбачину, швырнул в огонь. Тогда ненависть запеклась на губах горьким дымом и полынью, тогда Тороп сиганул дикой кошкой в смертельный круг кривых хазарских сабель, и острие верного охотничьего ножа разрезало воздух первым звуком Песни Смерти.
