Николсон больше не мешкал. Ему действительно нужно было позаботиться о себе. Он находился всего в нескольких шагах и нескольких секундах от двери в рулевую рубку, но Фрейзер мешком повис на нем, а примерно через шесть секунд, не более, «зеро» сделает из него решето. Он уже слышал надсадный высокий вой двигателей, приглушенный ревом пламени, но по-прежнему звучащий угрожающе, и поэтому не осмеливался поднять глаза. Он знал, где будут истребители: всего в двухстах метрах, с пулеметом, нацеленным в его незащищенную спину. Дверь в рулевую рубку была закрыта, а он мог ее лишь подвинуть левой рукой. Внезапно дверь распахнулась. Боцман схватил капрала Фрейзера, а Николсон просто нырнул туда, бросившись на пол и невольно зажмурившись в ожидании пулеметной очереди в спину. Он перекатился подальше от двери в безопасное место. Раздался короткий грохот, самолеты прошли в нескольких метрах над рулевой рубкой, но не прозвучало ни одного выстрела.

Николсон недоверчиво потряс головой и поднялся на ноги. Возможно, пилота ослепили дым и огонь. Или, что тоже вполне вероятно, истребители израсходовали все боеприпасы: боекомплект на борту истребителя был ограничен. Но теперь это не имело никакого значения. Фарнхолм уже был на мостике и помогал Маккиннону отнести солдата вниз. Вэнниер ушел, но Эванс по-прежнему оставался с капитаном. Тут распахнулась дверь штурманской рубки, и лицо Николсона застыло в недоверчивой гримасе.

Перед ним возник почти обнаженный человек, прикрытый лишь лохмотьями бывших когда-то синими брюк, все еще дымящимися и тлеющими. Брови и волосы человека были сожжены, грудь и руки покраснели и покрылись волдырями. Он тяжело дышал. Грудь высоко и часто поднималась от прерывистого дыхания, ему явно не хватало воздуха. Лицо было очень бледным.

— Дженкинс! — Николсон невольно подался к вошедшему, схватил за плечи, но сразу отпустил, потому что тот поморщился от боли. — Как, черт возьми... Я видел пикирующие самолеты...

— Кого-то заперли, и он не может выбраться, сэр, — перебил его Дженкинс. — В машинном отделении, — пояснил он торопливо и настойчиво, но отрывисто, делая вдох после каждого слова. — Я оказался на люке и услышал, что в него стучат, сэр.

— Вот почему вы убрались оттуда, так? — тихо спросил. Николсон.

— Нет, сэр. Заклинило задрайки, — устало мотнул головой Дженкинс. — Не мог их открыть, сэр.

— К люку приделана ручка-трубка, — зло сказал Николсон. — Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Дженкинс молча показал ему свои ладони. Николсон поморщился. На ладонях совсем не осталось кожи. Просто красное мясо, сквозь которое белела кость.

— Боже милостивый! — Николсон на миг замер, глядя на руки, потом посмотрел в полные боли глаза. — Мои извинения, Дженкинс. Идите вниз и ждите у рулевой рубки.

Кто-то тронул его за плечо, и он быстро повернулся.

— Ван Оффен! Надеюсь, вы знаете, что кроме того, что вы чертов идиот, вы еще и самый удачливый человек на свете?

Высокий голландец опустил на пол две винтовки, автоматический карабин, боеприпасы и выпрямился.

— Вы были правы, — тихо сказал он. — Напрасно потратил время. Все погибли. — Он кивнул вслед удаляющемуся Дженкинсу. — Я слышал, что он сказал. Люк находится прямо перед мостиком, не так ли? Я схожу туда.

Николсон взглянул в его спокойные серые глаза и кивнул:

— Если хотите, пойдем вместе. Понадобится помощь, чтобы освободить того, кто там заперт.

В проходе внизу они наткнулись на Вэнниера, согнувшегося под тяжестью охапки одеял.

— Как шлюпки, четвертый? — быстро спросил Николсон.

— Замечательно, сэр. Их даже не поцарапало. Будто японцы их специально оставили в целости и сохранности.

— Дареному коню в зубы не смотрят, — пробормотал Николсон. — Действуйте, четвертый. Не забудьте о носилках для капитана.

Внизу, на главной палубе, жар был почти удушающим. Оба не сразу смогли вдохнуть раскаленный воздух. Бензин полыхал еще сильнее, чем пять минут назад. Рев пламени почти заглушал серию взрывов: от сильного жара лопались металлические емкости с горючим. Николсон отметил все это мимоходом, уголком сознания. Он остановился у водонепроницаемой переборки и постучал по люку концом полуметровой трубки, служившей рычагом крышки. Ожидая ответа, он низко склонился к люку. Со лба его непрерывно падали капли пота. Воздух был сух до предела, словно поджаренный. Металл так нагрелся, что жар от палубы чувствовался даже через подошвы ботинок. Капли пота испарялись и исчезали, едва коснувшись крышки люка... И тут внезапно, так что они вздрогнули, хотя и напряженно ожидали этого, раздался очень слабый стук снизу. Его ни с чем нельзя было спутать, и Николсон больше не ждал. Люк был прочно задраен, и, наверное, его заклинило ударной волной взрыва. Пришлось раз десять сильно ударить по двум заклиненным винтам молотком, который он прихватил на этот случай. Последний винт сломался с первого удара.

Из глубины машинного отделения хлынул поток горячего зловонного воздуха, но ни Николсон, ни ван Оффен не обратили на это никакого внимания, напряженно вглядываясь в темноту. Ван Оффен включил фонарик, и они увидели покрытые нефтью волосы карабкающегося по трапу человека, потом к ним протянулись две сухие руки. И вот уже этот человек оказался рядом, невольно пытаясь защититься рукой от жара пышущего огня. Он с головы до ног был залит нефтью.

— Вилли! — удивленно произнес Николсон, глядя на него.

— Именно так, — ответил Уиллоуби. — Собственной персоной. Добрый старый Вилли. «Вот они, златовласые юноши и девушки...» и так далее, но только не престарелые вторые механики. Не обычные смертные, как мы. — Он стер с лица нефть, натекавшую с волос. — Не пойте печальных песен по Уиллоуби.

— Но что, черт побери, вы делали... Не имеет значения. Все это подождет. Пойдемте, Вилли, нельзя терять времени. Мы оставляем корабль.

Уиллоуби жадно хватал воздух, пока они поднимались на мостик.

— Куда мы направляемся?

— Подальше от корабля, насколько это будет возможно, — мрачно сказал Николсон. — Он может в любой момент взорваться.

Уиллоуби отвернулся, прикрывая глаза рукой.

— Это всего лишь бензин, Джонни. Всегда есть шанс, что он просто выгорит, а не взорвется.

— Горит первый резервуар.

— Скорее в шлюпки, и как можно быстрее, — поторопил Уиллоуби. — Старый Вилли выживет и еще повоюет.

За пять минут обе шлюпки загрузили всем необходимым и приготовили к спуску на воду. Все уцелевшие люди «Виромы», включая раненых, столпились в ожидании. Николсон взглянул на капитана:

— Все готово. Приказывайте, сэр.

Файндхорн слегка улыбнулся, но и это потребовало от него усилий, потому что улыбка превратилась в гримасу боли.

— Не время заниматься субординацией. Командуйте вы, мой мальчик. — Он закашлялся, прикрыв глаза, потом поглядел на помощника: — Самолеты, мистер Николсон. Они нас изрешетят, когда мы будем спускаться на воду.

— Зачем им беспокоиться, если на воде мы будем для них еще лучшей мишенью? — пожал плечами Николсон. — У нас нет выбора, сэр.

— Конечно. Не принимайте всерьез эту глупость. — Файндхорн в изнеможении закрыл глаза и откинул голову.

— Самолеты нас не побеспокоят, — сказал со странной уверенностью ван Оффен и улыбнулся Николсону. — Вы и я могли бы дважды умереть. Они или не хотят стрелять, или у них нечем стрелять. Могут быть и другие причины, но времени мало, мистер Николсон.

— Времени мало, — кивнул Николсон и сжал кулаки, когда тяжелый рев заставил задрожать весь корабль. Палуба внезапно стала уходить у них из-под ног, наклоняясь к носу корабля. Николсон схватился за стойку, стараясь удержаться, и мимоходом улыбнулся ван Оффену. — Действительно, мало времени, ван Оффен. Не стоило доказывать нам это с такой убедительностью. — Он повысил голос: — Все в шлюпки!

И раньше надо было спешить, но теперь все пошло в лихорадочном темпе. Лопнули переборки второго танка. Один или два резервуара дали протечку в море: «Вирома», уходя под воду, оседала на нос. Но быстрота была опасна. Николсон отчетливо понимал, что ненужная спешка и понукание посеют панику среди неопытных пассажиров, в лучшем случае приведут к суматохе. Маккиннон и ван Оффен оказались просто кладом в такой ситуации. Они направляли и рассаживали пассажиров по местам, переносили и укладывали на дно шлюпки раненых, спокойно и подбадривающе обращаясь ко всем. В шлюпке приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга через ужасающий рев пламени — страшный, пугающий звук, сплетенный из визга, рвущего нервы и заставляющего стискивать зубы, и низкого протяжного звука, похожего на треск рвущегося коленкора, только усиленный в тысячу раз.