— Считайте, что это выполнено, сэр.

Маккиннон целеустремленно двинулся к пленникам, по дороге сорвав с окон несколько сеток от москитов. Скрученные, они могли послужить отличными веревками.

Усадив Гудрун в кресло, Николсон отвернулся от нее и склонился над капитаном. Он стал трясти его за плечо, и наконец Файндхорн пошевелился и с трудом открыл глаза. С помощью Николсона он сел, двигаясь как очень старый человек, и медленно огляделся вокруг, постепенно начиная осмысливать происходящее своим измученным разумом.

— Не знаю, каким чудом вы это сделали, но сделано здорово, мой мальчик. — Он снова взглянул на Николсона, осмотрел его с ног до головы, поморщившись, когда увидел порезы и сильные ожоги на руках и ногах своего старшего помощника, — Какой кошмар! Надеюсь, чувствуете вы себя не так скверно, как выглядите.

— Я на седьмом небе, сэр, — ухмыльнулся Николсон.

— Красиво лжете, мистер Николсон. Вы точно такой же кандидат в госпиталь, как и я. Куда мы теперь направимся?

— Подальше отсюда, и как можно скорее. Через несколько минут, сэр. Но перед этим нужно кое-что сделать.

— Тогда идите без меня, — с улыбкой, но совершенно серьезно сказал капитан Файндхорн. — Я лучше останусь здесь в качестве военнопленного. Откровенно говоря, мой мальчик, я уже сегодня набегался и больше ни шагу не смогу сделать.

— Вам и не придется, сэр. Гарантирую это, — ответил Николсон и повернулся к Кисеки. — Надеюсь, полковник Кисеки, что вы продолжите сотрудничать с нами.

Кисеки уставился на него с каменным лицом. Гудрун Драчман судорожно вздохнула:

— Так это и есть полковник Кисеки! — Она окинула его долгим взглядом и поежилась. — Я вижу, капитан Ямата был абсолютно прав. Какое счастье, что ты добрался сюда первым, Джонни.

— Капитан Ямата... — Глаза Кисеки, и без того маленькие, превратились в почти незаметные щелки, скрытые складками жира. — Что случилось с капитаном Яматой?

— Капитан Ямата ушел к своим предкам, — коротко объяснил Николсон. — Ван Оффен автоматной очередью перерезал его почти пополам.

— Вы лжете! Ван Оффен был нашим другом, нашим очень хорошим другом.

— Был — это правильно сказано, — согласился Николсон. — Попозже спросите у ваших солдат. — Он кивнул на группу, стоявшую в углу под дулом винтовки Телака. — Кстати, пошлите одного из ваших людей взять носилки, одеяла и фонарики. Вряд ли нужно предупреждать вас о том, что случится, если вы попытаетесь выкинуть какой-нибудь глупый трюк.

Кисеки невозмутимо посмотрел на Николсона и быстро приказал что-то одному из солдат. Николсон подождал, пока тот уйдет, и вновь обратился к Кисеки:

— У вас тут где-нибудь должен быть радиопередатчик. Где он?

Кисеки впервые улыбнулся, демонстрируя впечатляющую коллекцию золотых коронок на передних зубах:

— Не хочется разочаровывать вас, мистер... э-э...

— Николсон. Не обращайте внимания на формальности. Где радио, полковник Кисеки?

— У нас имеется только это, — еще шире ухмыляясь, Кисеки кивнул в сторону буфета. Ему приходилось кивать, потому что Маккиннон уже связал руки полковника за спиной.

Николсон едва взглянул на стоящий там маленький репродуктор.

— Ваш передатчик, полковник Кисеки, если вы не возражаете, — тихо потребовал Николсон. — Ведь вы не используете для связи почтовых голубей, верно?

— Вот он, английский юмор! Ха-ха. Действительно, очень забавно. — Кисеки по-прежнему улыбался. — Разумеется, у нас есть радиопередатчик, мистер, э-э, Николсон. В казармах, где находятся наши солдаты.

— Где?

— На другом конце города. — Кисеки явно наслаждался собой. — Примерно в полутора километрах отсюда.

— Ясно. — Николсон задумался. — Слишком далеко. Сомневаюсь, что смогу провести вас в вашу собственную казарму под дулом винтовки, уничтожить передатчик и выбраться оттуда, да еще живым.

— Вы проявляете признаки мудрости, мистер Николсон, — промурлыкал Кисеки.

— Просто я не могу действовать как самоубийца. — Николсон указательным пальцем потер жесткую щетину на подбородке и опять взглянул на Кисеки. — И это единственный радиопередатчик в городе?

— Вам придется поверить мне на слово.

— Я вам поверю.

Николсон потерял всякий интерес к этому разговору, наблюдая, как Маккиннон закончил связывать второго офицера с таким рвением, что офицер вскрикнул от боли. Тут вернулся с носилками, одеялами и двумя фонарями посланный полковником солдат. Он снова взглянул на Кисеки и сидевшего рядом с ним гражданского мэра города. Мэр делал вид, что возмущен и разъярен, но в действительности выглядел просто испуганным. Его темные глаза наполнились страхом, уголки рта подергивались. Он вспотел, и даже хорошо сшитый костюм стал выглядеть на нем не так элегантно, как прежде... Николсон снова взглянул на Кисеки:

— Насколько я понимаю, мэр является вашим хорошим другом, полковник?

Он перехватил взгляд Маккиннона, который в это время связывал руки мэру, — взгляд человека, который торопится поскорее уйти отсюда и не видит смысла в подобной беседе. Но Николсон проигнорировал этот взгляд.

Кисеки высокомерно откашлялся:

— В нашем... как это говорится?.. положении командира гарнизона и представителя народа мы, естественно...

— Избавьте меня от остального, — прервал его Николсон. — Полагаю, что по долгу службы он бывает здесь довольно часто. — Он взглянул на мэра с намеренно рассчитанным презрением, и Кисеки попался на эту уловку.

— Бывает здесь? — рассмеялся Кисеки. — Мой дорогой мистер Николсон, это дом мэра. Я здесь всего лишь гость.

— В самом деле? — Николсон взглянул на мэра. — Возможно, вы знаете английский, господин мэр?

— Я отлично говорю на нем. — Гордость моментально преодолела страх.

— Прекрасно, — сухо сказал Николсон. — Как насчет того, чтобы поговорить на нем сейчас? — Он театрально понизил голос до зловещего шепота: вряд ли мэра можно было напугать сильнее, чем он испуган. — Где в этом доме полковник Кисеки держит свой радиопередатчик?

Кисеки резко повернулся к мэру с искаженным от гнева лицом, сообразив, что его поймали на удочку, и стал кричать мэру что-то непонятное, но сразу замолчал, когда Маккиннон с силой ударил его по уху.

— Не будьте болваном, полковник, — устало сказал Николсон. — И не старайтесь относиться ко мне как к несмышленышу. Кто когда-либо слышал о командире воинской части, особенно в таком горячем районе, как этот, — а он обязательно должен быть таковым, — кто, повторяю, слышал, чтобы он держал свой центр связи в полутора километрах от себя? Совершенно очевидно, что передатчик находится здесь, и совершенно очевидно, что понадобится целая ночь, чтобы заставить вас говорить. Однако сомневаюсь, что мэр желает принести такие большие жертвы ради вашей драгоценной сферы совместного процветания. — Он снова обратился к испуганному штатскому: — Я спешу. Где он?

— Я ничего не скажу. — Рот мэра был искривлен страхом, как и тогда, когда он молчал. — Вы не заставите меня говорить.

— Не обманывайтесь на свой счет. — Николсон взглянул на Маккиннона. — Немного выкрутите ему руку, ладно, боцман?

Маккиннон выполнил приказ. Мэр завизжал больше от страха, чем от настоящей боли. Маккиннон слегка ослабил захват.

— Ну?..

— Я не знаю, о чем вы спрашиваете.

На этот раз Маккиннону не надо было приказывать. Он рывком поднял правую руку мэра вверх так, что запястье оказалось на уровне лопатки. Мэр завизжал, как свинья под ножом.

— Возможно, наверху? — небрежно подсказал Николсон.

— Да, наверху. — Мэр всхлипывал от боли и от страха, главным образом от страха. — На крыше. Моя рука! Вы сломали мне руку...

— Заканчивайте связывать его, боцман. — Николсон с отвращением отвернулся. — Ладно, полковник, проводите нас туда.

— Мой храбрый друг может докончить начатое, — бросил Кисеки. Он стиснул зубы, и лицо его явно выражало то, с чем встретился бы мэр, доведись им оказаться в иной обстановке. — Он может вам показать, где находится передатчик.