– О, ну конечно, какие могут быть вопросы, мистер Дуллитл. Езжайте поскорее. Мы подождем следующего хирурга. Лет двадцать-тридцать. Или две-три жизни? Так, доктор? Скелет для анатомического музея кому завещать?

– Жестоко, – доктор посмотрел на девочку оценивающе. – Крайне жестоко для подростка. Пятидесятые-шестидесятые?

– Плюс 50. Конца света в 2000-м так и не случилось.

– Боже мой, целый век пролетел, – доктор на миг зажмурился. – И чем дальше, тем бессердечнее дети. Ах, как интересно было бы побеседовать! Милая леди, я никак не могу остаться. Это будет бессмысленно. Задержись я на день-два, и меня гарантированно ухлопают. Кому от этого станет легче?

– О, железный довод! Вам купить на дорогу пирожков, доктор?

Дуллитл засопел:

– Мадмуазель, вам известно, что существуют такие милые собачки – бульдоги? С крепкими челюстями. Вцепляются мертвой хваткой и…

– У меня ноги чуть поровнее, чем у вашего бульдога.

Доктор глянул на ноги девушки и, кажется, покраснел:

– В третьем тысячелетии весьма раскованные подростки. Леди, у меня есть только сутки. Это крайне серьезно. Потом меня прирежут как абсолютно необразованную глупую свинью. Что я могу сделать? У меня с собой крайне мало надежных людей. Операция – отнюдь не мгновенный фокус мага. Уж вы-то должны понимать. Я был бы счастлив провести хирургическое вмешательство и вернуть подвижность руке вашей очаровательной подруге, но обстоятельства категорически против. Что вы от меня хотите?

– Делайте операцию. Реабилитационный период я возьму на себя, – пробормотала Даша.

Доктор упер руки в колени, согнулся и пристально уставился девушке в лицо. Даша боялась вздохнуть, но упрямо таращилась ему в глаза.

– Ответственность пополам, да? – пробурчал доктор. – Понимаешь, на что идешь? Ночи потом спать перестанешь.

– Так я уже умерла, доктор, – слабо сказала Даша.

Дуллитл хмыкнул:

– Это довод. Тогда рискнем.

Он выпрямился:

– Время терять незачем. Мои люди на постоялом дворе у Дровяных ворот. Там есть уютный сарайчик. Сейчас разойдемся. Молодой человек, вы проследите, чтобы дамы не привели «хвост»? За мной, без шуток, следят. Если вы не придете, я не обижусь. Кстати, мадемуазель, вам придется оказать мне честь, и помочь при операции. У меня остался только один ассистент…

От операции у Даши остались смутные впечатления. После шока от помещения «операционной» – натуральный сарай, свежая солома на полу, стол, куда больше напоминающий верстак столяра, – девушка поняла, что накрепко увязла в предрассудках, унаследованных от досмертного существования. Где же слепящий медицинский свет? Где стерильность, резиновые перчатки, вышколенные ассистенты и мудрые академические замечания ведущего хирурга? Вместо медицинской сестры доку Дуллитлу помогал мрачноватый тип, по имени Хенк. Судя по рукам, этот дяденька больше привык держать в руках топор и вожжи. Может быть, еще разбойничий меч. Явно криминальная личность. Вместо ярких ламп сарай освещали масленые фонари. Правда, их было аж четыре. В качестве дезинфицирующего средства, а заодно и дополнительного наркоза, использовалась подозрительная светло-коричневая жидкость с оглушительным ароматом сивухи. Доктор гордо именовал эту бурду коньяком, и заверял, что ни один микроб ее воздействия не переживет. Вот в этом Даша не сомневалась – судя по запаху, такую отраву и ни один дарк не пережил бы. Хотя сам доктор, судя по оттенку носа, лечебные свойства медицинского «коньяка» частенько проверял на себе.

Даша с ужасом смотрела, как Эле покорно выпила маковый отвар, так же безропотно запила его чашкой коньяка, содрогнулась, и полезла на стол. Даше хотелось завизжать. Но было уже поздно – хозяйка смирилась с судьбой и собралась помирать.

Дуллитл торопился. Казалось, пациентка еще не заснула, когда доктор взялся за дело. Поскрипывал ланцет, текла кровь. Даша решила ни о чем не думать, только тупо делать что велят. Тупо не получалось. Доктор требовал убирать кровь, поправлять лампы, и при этом неутомимо расспрашивал о досмертной жизни. В основном его интересовала медицина. Даша честно пыталась вспомнить что-то толковое о лазерной хирургии, ультразвуковой диагностике и прочих уже забытых достижениях науки. Половину медицинских чудес девушка не могла внятно объяснить, вторую половину не мог понять доктор. Выяснилось, что он покинул старый мир в начале ХХ века, исчезнув прямо с какой-то абсолютно незнакомой Даше войны. Болтовня и возня с лампами утомляли девушку невыносимо и позволяли почти равнодушно смотреть на развороченную руку Эле. Казалось, что доктор практически полностью отделил предплечье женщины от остальной руки. Поскрипывала под сталью кость, временами доктор, что-то бодро бормоча под повязкой, начинал подпиливать и узкое полотно блестящей «игрушечной» пилки отвратительно взвизгивало. Эле жалобно постанывала во сне и пыталась двинуться. Ремни надежно удерживали женщину. Дуллитл бормотал пациентке что-то успокаивающее, как будто несчастная могла его слышать, и продолжал расспрашивать Дашу о стволовых клетках. Девушка тщетно старалась извлечь из памяти жалкие обрывки знаний. Оказывается, совсем не тем чем нужно интересовалась в прежней жизни. Дуллитл удивлялся величию науки, просил промокнуть кровь, возился с обломками белых блестящих костей, поправлял лоскуты мускулов, сшивал. Даша удобнее подвигала светильники, объясняла о мутациях вируса гриппа.

– Ну, вот собственно и все, – сказал доктор Дуллитл, любовно заглаживая гипсовую повязку.

– Да, док, – согласился молчаливый Хенк, – справились. Большая баба еще дышит, маленькая даже в обморок не хлопнулась. Крепкие девицы в вашей стране. Не приведи боги на такой жениться – каждый день будет сковородкой в кровь лупить. Как вы там живете, если такую волю бабам дали?

– Хенк шутит, – объяснил доктор. – Мы с ним видели дам и куда кровожаднее вас, мадмуазель. Взять, к примеру, уважаемую супругу вашего знакомого Квазимодо. Вот уж решительная женщина. Кстати, Хенку простительно заблуждаться, но мы ведь с вами не совсем соотечественники? Вы из Франции?

– Я из восточной Европы, – пробормотала смертельно уставшая Даша.

– А, действительно, – славянский носик, – доктор принялся мыть в ведре руки. – Жаль, жаль, что было так мало времени поболтать…

– Когда вы тогда вышли, и я увидел выражение твоего лица, подумал, все – померла Эле, – сказал лохматый.

– Да, наш бакенбардистый колдун такой болтун, что у меня голова кругом пошла, – устало объяснила Даша. – Но лечить он умеет.

Она и лохматый сидели в дворике. В хлеву сонно всхрюкивал Вас-Вас. На город опускалась темнота. Костяк заявился уже под вечер. Весь день Даша провела у постели хозяйки. После операции прошло три дня, кризис миновал. Эле уже вполне осознанно разговаривала и жаловалась, что руку дергает и ломит. Потом хозяйка снова засыпала на полуслове.

Честно говоря, Даша и из хвастовства не могла бы сказать, что эти три дня были самыми легкими в ее посмертной жизни. Хорошо еще, что в голове странным образом задержались все многочисленные инструкции доктора. Хотя, когда Эле начала отходить от опиумно-коньячного дурмана, не много было толку от всех этих предупреждений. Ничего, справились. Правда, что там с рукой у хозяйки получилось, еще не скоро выяснится.

– Устала? – сочувственно спросил лохматый. – Иди, поспи, я с хозяйкой посижу.

Даша хмыкнула:

– Она проснется – тебя одной рукой пришибет. Эле жутко сильная. Я только сейчас поняла. В забытье швыряла меня через всю комнату.

– Проснется – я тебя сразу разбужу.

– Ну, ладно, – Даша судорожно зевнула. – Только сразу меня поднимай.

На следующий день Эле стало лучше, и она даже пыталась встать. Правда, без особого успеха. Расспрашивала, как проходила операция. Даша старалась не сгущать краски. Хозяйка с ужасом поглядывала на громоздкую гипсовую куклу, в которую превратилась рука. Даша объясняла, для чего нужно такое неудобное чудище. Потом Эле снова заснула. Спала хозяйка много – сказывались последствия грубого наркоза и потеря крови.