Поужинали подгоревшей, но все равно вкусной чечевичной кашей. Дашу не тошнило. Она вообще не чувствовала никакого раскаяния. Нецивилизованный вы человек, Дарья Георгиевна. Ни стыда, ни сочувствия к убиенным. Наверное, потому что сама мертвая. Только усталость, да какое-то смутное удовлетворение, словно после большой и трудной уборки. И чуть-чуть гордости. Сказала – сделала. Ну и что, что дура и морда корявая. Зато не стыдно перед собой. Убийца ведь. А-а, – с мертвой-то, какой спрос?

Лохматый глотал что-то из кружки. Отдувался. Предложил, но Даша только головой помотала. Хватит, в прошлый раз темного пива перебрала, как малолетка глупая. Хотя чего-то крепкого глотнуть хотелось. Во рту вкус крови так и остался. Грязная. Платье теперь вообще не отстираешь. Да и куда его такое укороченное?

После ужина полукровка заявил, что будет ходить кругом дозором и охранять. Можно спать и не беспокоиться. Если что – завоет, разбудит. Вообще, после битвы дарк явно почувствовал себя увереннее. Даже сопеть носом стал по-другому. Тоже – снайпер короткопалый.

Полукровка отправился патрулировать. Костяк подозрительно огляделся и прошептал:

– Знаешь, Даша, что-то я его побаиваюсь. Где это видано, так камнями швыряться? Ладно бы, какой-нибудь великан был. Об этих полудиких чего только не говорят.

– Он на нашей стороне дрался, – заметила Даша, глядя в огонь костра.

– Сегодня на нашей, завтра на своей собственной. Я чего не понимаю, тому и не доверяю.

– Меня, значит, хорошо понимаешь? – вяло спросила девушка.

– Нет, – признался лохматый. – Ты страннее любого дарка будешь.

– Ну и иди тогда в лодку, один спи, – порекомендовала Даша. – Тебе спокойнее будет. У меня уже глаза слипаются, – вдруг во сне тебя придушу?

– В лодке спать неудобно, – обиженно отказался лохматый.

Спали спина к спине. Плащей в лагере хватало, а под низко натянутым тентом было сухо. Даша вроде бы умирала, так спать хотелось, а легла – никак не спалось. От плащей чужими мужчинами пахнет. Мертвыми. Не по себе. Череп разбитый чудится, глаза – жижа черная. Вроде бы лишнее всё это. Ненужное. Лохматый совершенно неслышно дышит, – еще хорошо, что теплый. Живой. На реке кто-то трубно вопит, плещет. Полукровка сгинул. Стражник-невидимка.

Даше вдруг захотелось, чтобы лохматый повернулся. Пусть обнимет, что ли? Вообще-то, ни к чему такое, но ночь сегодня все равно неправильная. Что ты, девочка, сегодня наделала? Душегубка. Забудешь такое?

Когда лохматый повернулся и прижался к ее спине, Даша возражать не стала. Сделала вид что спит. Руки у парня были осторожные, словно мотылька обнимал. Пах Костяк привычно – кожей сыромятной. Вообще, лохматый всегда бережный был. Даже трогательно. Вот дурачок – не понимает, что ей это вообще не нужно. Дотрагивается, как будто мина под одним плащом с ним дремлет. Даша не выдержала, подвинулась удобнее. Пусть. Спокойно в теплых объятиях. И покачиваться спокойно, даже уютно. До полной луны еще неделя. Глупости все это. Секс – совершенно кисельное слово. Даша и действительно почти дремала.

Солнечный восход Даша проспала. Проснулась, когда уже дождик накрапывал. В кустах перекрикивались обиженные попугайчики. Костяк уже закончил прятать вещи. Полукровка сидел у костерка, поджаривал ветчину, навитую на прутики какими-то сложными спиральками.

Вежливо поинтересовался у девушки:

– Вы с перцем будете?

– Что ж мне его теперь всю жизнь не есть? – фыркнула девушка и пошла приводить себя в порядок.

Когда вернулась, Костяк укладывал в мешок оружие, поглядывал на подругу обеспокоено. Вот чучело, – не было ничего, – разве не понял? Сон в зимнюю ночь у реки. Поллюция.

Пылкий любовник вроде понял сердитый независимый взгляд подруги, принялся мешок затягивать. Вот и хорошо.

Наскоро позавтракали и отправились в дорогу. Лодку и большую часть вещей Костяк спрятал в тростнике, – потом за ними вернется. С собой взял только мешок с самыми ценными трофеями. Новость о найденном количестве серебра Даша встретила равнодушно. Бандитам и положено награбленное иметь. Выбрасывать кровавое серебро смысла, конечно, нет. Пусть добычу лохматый забирает, не зря же он в такую даль перся?

Даша знала, что насчет лохматого несправедлива, – за ней, холодной-высокомерной, парень понесся. Рискнул, помог, не бросил. Ну и что теперь, рыдать от счастья? Друзья так и поступают. Только друзья между собой не трахаются. Это уже извращение какое-то. Или любовь, или дружба. Какой из лохматого возлюбленный? Пародия и юмореска. Даша и сама-то… чучело чучелом. Нет, нужно что-то с собой сделать. И вообще больше о жизни думать.

Полукровка вынырнул из кустов впереди отягощенного мешком Костяка, огляделся. Шнырял полудикий на своих коротких ногах на удивление ловко. Действительно, головное охранение, боковое, и еще какое бывает? Даша забыла. Хм, индеец Зоркий Камень.

Даша завела разговор издалека:

– А, простите, вы не скажете, как этот шашлычок делаете? Очень вкусно получается. Как же он замариноваться успел?

– Шашлычок? – не понял дарк. – А, палочки-жарочки. Свинятину я первый раз делал. Вы и не поверите, как вкусно из козлятины получается. Берете листочки кислого злыдня, натираете осторожно, потом луковку островерха…

Даша слегка заслушалась. Действительно интересно, о половине упомянутых трав она в Каннуте и не слыхивала. Костяк косился на кулинарную дискуссию с некоторым страхом. Наверное, гадает – из кого, кроме коз, хогмены на своих диких праздниках яства готовят? О народе Холмов разные слухи ходили. Собственно, эта тема и Дашу интересовала.

– Вы так много всего знаете насчет хозяйства, – неуверенно спросила она. – Это, наверное, от мамы вашей уважаемой? А от папы что-то перешло?

Полукровка глянул мрачно. Настроение у него явно упало:

– Я понимаю, почему вы спрашиваете. Камни, да? Я ведь в Холмах не жил никогда. Так, гостил только. С мамой жил, пока ферму наших хозяев не сожгли. И мама сгорела…

– Сочувствую, – искренне сказала Даша. – Я тоже маму и папу потеряла.

– Да, сироты мы, – печально признал дарк. – Плохо без родителей.

Костяк невежливо фыркнул:

– Я тоже сиротка. Только вилять не умею, уж извините. Прямо спрошу – ты жутко ловко камнями швыряешься, где научился?

Даша сердито посмотрела на парня и сказала дарку:

– Вы внимания не обращайте. Он иногда тупым бывает и невежливым.

Полукровка кашлянул:

– Вообще-то, мне всегда вежливым тоже трудно быть. Насчет камней – это у меня природное. Только вы, Аша, не обижайтесь, что я вас тогда на Земляном валу не защитил. Я – непостоянный.

– Это как? – не выдержал лохматый. – Один день – одному в голову швыряешь, другой день – другому?

Дарк недобро посмотрел ему в спину и сказал:

– Ты не волнуйся, я твой черепок разбивать не стану. Не нужно мне. А Аше объясняю как разумной. Во мне две крови – одна дикая, другая домашняя. Они смешиваются плохо. Дом, хлев, очаг – это брауни. Камни, следы, охота – это хогмены. Хогмены всегда племенем живут, и на войне, и на охоте. Один хогмен не бывает. Вот и я один драться не умею. Обязательно войско должно быть. Как вчера, – маленький дарк мрачно засопел, – вчера первая битва была, в которой я участвовал. Я вам благодарен. Даже тебе, Костяк, хотя ты мне не веришь. Вчера ведь во мне не сомневался, да?

Костяк перекинул мешок на другое плечо:

– Ты извини, если я свои сомнения честно показал. Я – вор простой, грубый, да непонятливый. Это Даша правильно сказала. А вас, диких дарков, разве поймешь? Я лично тебя обидеть не хотел.

Полукровка промолчал, только выразительно глянул на Дашу.

Перед паромом Даше пришлось взять мешок с оружием. Во второй мешок влез полукровка. Вчера его Костяк так и волок через город в мешок упакованным.

На пароме девушка перехватила задумчивый взгляд лохматого обращенный на мешок стоящий у перил. Ну да, один пинок, и больше никогда не будет мелкий индеец камнями швыряться.