— А чего тут искать? Бадаев все подробно по телефону описал.

— Мне о вас Алеша очень много хорошего рассказывал.

— Так, — кивнула Лина, вспомнив про бабу с пустыми ведрами. Что это Бадаев мог про нее хорошего рассказать? — Вам привет от Мариши.

— А! — заулыбался старик. — Как же, как же, замечательная женщина, я у нее всегда парное молоко беру.

— Она меня почему-то за вашу внучку приняла.

— Ходит ко мне тут одна молодка, — старик хитро прищурился. — Чтоб не болтали, я ее внучкой представил. А что я вас в сенях-то держу? Проходите.

В горнице было накурено, пыльно, душно. Воздух был такой спертый, что Лина даже закашлялась. На грязном, усыпанном хлебными крошками, столе валялись пустые упаковки из-под полуфабрикатов, стояли пивные бутылки. На столе сидел рыжий жирный кот и доедал какие-то объедки.

— Брысь, поганец! — замахнулся на кота Иван Федорович. — Извините за бардак! — виновато улыбнулся он. — Работаем, некогда убраться.

— Да уж, — покачала головой Лина. — Мужиков одних даже на неделю нельзя оставить. А где Алексей?

— Работает, — Иван Федорович ткнул пальцем в пол.

— А мне можно туда?

— Пожалуйте, — старик откинул половик, поднял крышку погреба. Лина по лестнице спустилась вниз. Отделанный деревянными панелями подпол, был ярко освещен. Тихо гудели лампы дневного света. В отличие от горницы здесь царили чистота и порядок. На большом металлическом столе стояли два плексигласовых бокса с небольшими отверстиями для перчаток и мощный микроскоп. Над микроскопом склонился Бадаев. Он изучал какую-то какую-то миросхему.

— Садись! — приказал он Лине, не отрываясь от окуляров.

Лина опустилась на стул рядом с лестницей. Закончив с микросхемой, Бадаев обернулся, сверкнув стеклами очков. — Привет! Привезла?

— Вы что тут, пьете? — спросила Лина, доставая из сумки полиэтиленовые пакетики.

— Иногда пьем, иногда работаем, — отозвался Бадаев. Он подошел к Лине, дежурно поцеловал в щеку, забрал пакетики. В пакетах были микросхемы — крохотные невесомые пластинки со множеством позолоченных концов. Бадаев надел очки помощнее, принялся через полиэтилен изучать маркировку на пластинках.

— И зачем было забираться в такую глухомань? — поинтересовалась Лина, разглядывая подпол.

— Иван Федорович, все равно, никуда бы отсюда не поехал. Он — сыч. Сама знаешь, если гора не идет к Магомеду… Схемы где?

— Забыла, — Лина вынула из сумки бумажки с ксерокопиями схем, протянула Бадаеву. — А он кто, колхозник?

Бадаев рассмеялся.

— Ага, фермер! Пасеку держит. Золотые пчелы ему мед приносят. Иван Федорович, Линочка, ученый, каких на всю страну, может, больше и не сыщешь. Доктор технических наук, почти академик. Три года назад большой кафедрой заведовал, пока на пенсию не ушли. Знаешь, сколько у него изобретение и открытий? Ты ему шкалик поставь, он тебе сам похвастается.

— Алкоголик, значит?

Бадаев пожал плечами.

— Раньше был, это да. А сейчас навряд ли. Трудоголик, как какой-нибудь японец. Тот за деньги корячится, а этот за идею. Трясется, как работать хочет. Сутками может сидеть. Ничего вокруг не замечает. Наивный человек. Всему и всякому с полуслова верит. Я ему предложил поддержать престиж науки на международной арене.

— Дуешь, значит, старикана?

— Не то болтаешь! — рассердился Бадаев. — Я ему столько плачу, сколько он в своем сраном университете за десять лет заработать не сможет! Его государство опустило до нищенского состояния, выпнуло из системы, хоть с сумой по миру иди, а я ему помогаю. Он тут в деревне без работы загибался: кур пас, пчел доил. Не знал, куда руки приложить. Думаешь, если он старый, ему ничего не надо? Знаешь, сколько у него детей?

— Не знаю, — пожала плечами Лина.

— Пятеро. И внуков — вагон и маленькая тележка. Раньше на шее сидел, а теперь гордый ходит. Приедут к нему в гости, а он так небрежно бабки отстегивает. Сам видел. Мол, примите от щедрот моих, опять я людям нужен стал! Еще любовница у него молодая. Он как запрется с ней в каморке, всю ночь спать не дает!

— Знаю я, — сказала Лина. — Старик — стариком, а глаз горит. Меня тоже всю оглядел. Слушай, Бадаев, а не слишком ли много народу здесь пасется? Какая-нибудь дрянь случайно поинтересуется.

— Не поинтересуется. Они здесь люди не любопытные, в чужие дела нос не суют. На вот тебе еще заказ, — Бадаев порылся в бумагах на столе и протянул Лине бумажку, на которой были записаны характеристики микросхем.

В подполе появился Иван Федорович. Он сиял, как начищенный самовар.

— Ребятки, я тут сбегал за маленькой. Давайте уж за Линин приезд. Не каждый день бывает.

Они поднялись из подполья в горницу. За то время, пока Лина была в подполе, комната неузнаваемо преобразилась: стол был застелен белой скатертью, пол подметен, пивные бутылки испарились, будто их и не бывало. Первым делом Иван Федорович выставил на стол бутылку “Перцовки”, затем стопки, а уж потом закуски в банках, хлеб и прочую снедь. Он разлил водку и произнес в честь Лины длинный и витиеватый тост, что, мол, для него нет большей радости, чем видеть в своем доме столь прекрасную и очаровательную барышню.

Бадаев был прав, подвыпив, Иван Федорович стал рассказывать о себе, какой он заслуженный и маститый ученый. На столе появились сертификаты, дипломы, свидетельства.

— Видите, даже японцы меня признали, а у себя я никому, кроме Алеши не нужен. Такая беда! — говорил Иван Федорович, тряся большой бумагой с золотым тиснением.

— Я с ним в Японии и познакомился, — шепнул Лине Бадаев. — Тогда еще понял — голова у мужика золотая, да дуракам досталась.

Бадаев с Линой почти ничего не пили, а Иван Федорович довольно быстро “накидался”, раскраснелся, разгорячился и каждые пять минут стал подсаживаться к Лине с предложениями остаться на ночь. Мол, в тесноте, да не в обиде.

— Я уж лучше в Москву поеду, — отнекивалась Лина. — А то еще ваша внучка заявится, греха не оберешься. Волосы повыдергает, глаза выцарапает.

— Да что нам внучка! Мы и сами еще ничего! — бил себя в грудь Иван Федорович.

С трудом отделавшись от назойливого старика, Лина с Бадаевым вышли на крыльцо. Мухтар натянул цепь, грозно рыча, но Бадаев прикрикнул на него, и пес успокоился.