Панкратов задумался. Ну да, волосы его впечатлили. Но и без длинных локонов было бы неплохо.

– Лицо? – ласковым, убаюкивающим голосом продолжала Манюня. – Глаза? – Панкратов подозрительно посмотрел на нее. – Да, глаза у Петюни удивительные, воистину зеркало души. Вы очень хорошо можете прочитать в них эмоции. Вы нашли это привлекательным?

Панкратов отвел взгляд.

– Шея? – продолжала сыто мурлыкать Манюня. – Изящной ее можно назвать?

Панкратов задумался. Ну, допустим, для барышни, ничего тяжелее кисточки для пудры в руках не державшей, она крепковата. А так очень даже ничего. В меру длинная, гибкая, да, пожалуй, привлекательная. Панкратов посмотрел на Манюню, напоролся на изучающий взгляд и неопределенно дернул плечами.

– Плечи? Крепкие, в меру округлые, переходящие в сильные руки? Талия? Бедра?

Чем больше Панкратов слушал и размышлял, тем больше убеждался, что Петюню очень даже запросто можно назвать привлекательным.

– Ноги? – съехала на драматическое контральто Манюня. – Вы вообще знаете, что у мужчин ноги длиннее, чем у женщин? Итак, Петюнины ноги вас привлекли? Длинные сильные ноги, да еще на шпильках?

Панкратов непроизвольно сжал бедра посильней и еле удержался, чтобы не заерзать. Маскарадная юбка на Петюне была скорее слегка обозначена, чем являлась полноценным предметом одежды, и в полной мере открывала взорам любопытствующих, коих Панкратов отметил немалое количество, причем обоих полов, ровные стройные ноги. И сапожки! И шпильки! Шпильки, Локи их забери!

– А модель поведения? – все гнула свою линию Манюня. – У Петюни ведь не тикало в мозжечке, что тушь потечет, пудра осыпалась, пуш-апы в бюстгальтере выбились, колготки съехали. Он просто наслаждался своим свободным временем, не так ли? Вы нашли это привлекательным?

Панкратов улыбнулся. Да, Петюня зажигал, как патриций в термах Помпей. И не лазил ни декольте поправлять, ни юбку одергивать, ни за зеркальце не хватался каждые полторы минуты. Отличное поведение, ничего не скажешь.

На этой оптимистичной ноте в комнату ворвался переодетый и умытый Петюня со слегка примятыми после парика волосами. Остановившись неподалеку от входа, он оглядел присутствующих: Манюню – подозрительно, Панкратова – настороженно, и, помявшись, сказал:

– Можно допрашиваемого забрать?

Манюня царственно кивнула головой.

– А с тобой, Петюня, я послезавтра свяжусь, – только и сказала она, а затем неподвижно и в молчании созерцала, как Петюня и Панкратов убирались восвояси. Дверь за ними захлопнулась, и Манюня злорадно заухмылялась.

– Не бывает гетеросексуальных людей, бывают невыясненные параметры привлекательности, – торжественно сказала она себе и потопала в душ.

Лето закончилось, началась осень, а с ней слякоть, дожди и сильно отсроченное начало отопительного сезона. Панкратов продолжал доблестно нести службу на почве безопасности всех и вся на доверенных ему объектах, Петюня продолжал работать в качестве офисного работника исключительно широкого профиля, что объясняло порой его присутствие во многих местах одновременно, и судьба сталкивала их не то, чтобы слишком часто, но Панкратов уже привык не удивляться, наталкиваясь на Петюню практически каждый день, причем на самых разных этажах, а также на входе-выходе в самое разнообразное время. Шеф Петюни прослыл не совсем законченным скрягой, и вместо того, чтобы нанять отдельно секретаршу, отдельно курьера и отдельно переводчика, он радостно взвалил все эти обязанности на Петюню, ограничившись прибавкой к зарплате и время от времени подбрасывая премию, когда Петюня начинал красноречиво листать в обеденный перерыв газеты с объявлениями о найме на работу. Петюня, сталкиваясь, но без особого членовредительства, с Панкратовым, радостно здоровался, интересовался погодой, тем, долго ли еще идти ремонту, как поживает его машина, дружелюбно отвечал на такие же ни к чему не обязывающие вопросы Панкратова, при этом глядя на него такими горящими глазами, что внутри у сурового начбеза разливалось неизъяснимо приятное тепло, а настроение удивительным образом повышалось. Поэтому когда Панкратов к концу третьего дня ни разу не напоролся на Петюню, он озадачился. Задержавшись у кабинки, в которой заседал вахтер дядя Миша, считавший своим священным долгом коллекционировать сплетни, он коварно вывел вахтера на размышления о молодежи, а затем и о благочестивом молодом человеке Петюне Арсеньеве. Вахтер печально признал, что не может сказать о нем ничего плохого, за исключением слишком ярких рубашек, даже обувь у него всегда начищена. А не появляется он уже четвертый день, потому что заболел. Грипп у него. За этим мероприятием последовало следующее, под названием: разведай адрес конспиративной квартиры. Получилось. И в семь часов вечера Панкратов, вооруженный решимостью и пакетом с киви и медом, жал на кнопку звонка Петюниной квартиры.

Дверь через изрядный промежуток времени открыл Петюня, с замотанной шеей, красными глазами и изрядно опухшим носом. Несчастно посмотрев на Панкратова, он поздоровался сиплым голосом и спросил:

– Вы уверены, что настаиваете на проникновении в этот рассадник заразы?

– Прямо-таки и рассадник, – скептически хмыкнул Панкратов.

– Да я просто чувствую, как у меня в легких микробы делают свои грязные дела, плодятся, расползаются по закоулкам и продолжают заниматься тем же, чтобы удваивать популяцию каждые пять минут, – грустно сипел Петюня, глядя, как Панкратов осторожно поворачивается в крохотной прихожей. – Вы точно настаиваете?

Вместо ответа Панкратов протянул пакет с «витаминно-лечебным комплексом» и сказал:

– Чаем хоть напоишь?

Петюня высунул нос из пакета, взглянул на Панкратова, заулыбался и сказал:

– С удовольствием!

Начбез стоял у входа в помесь гостиной и спальни и смотрел, как Петюня разгребает место, на которое предстояло приземлиться Панкратову. Плед, толстовка, шарф и полотенце полетели на сложенный диван, груда журналов была пристроена рядом с компьютером, словари перенесены на полку. К креслу Петюня пододвинул столик и спросил:

– Чай? Или кофе? Я могу сварить.

– Свари. – усмехнулся Панкратов.

Петюня побрел на кухню, а Панкратов осмотрелся. Комната была так себе. Ремонт не помешало бы сделать лет двадцать назад. Мебель сменить примерно тогда же. А еще совсем не мешает навести порядок в этом бардаке. Но сколько у Петюни было печатной продукции! Журналы лежали стопками, книжные шкафы, закрывшие всю внешнюю стену, были под завязку забиты, да еще и наверху стопки лежали. Панкратов присмотрелся: книги читали. Он пробежался по заглавиям, прислушался к тому, что Петюня делает на кухне, пролистал пару журналов и заглянул на кухню. Петюня стоял у плиты и следил за кофе в джезве. Панкратов с трудом сдержал улыбку: взъерошенный Петюня с бледным лицом, замотанным горлом, в двух свитерах, выношенных в ветошь джинсах и огромных лягушкотапках был невероятно домашним и уютным. Так и хотелось потискать его и зарыться лицом в волосы. Петюня оторвал взгляд от плиты, посмотрел на начбеза и радостно улыбнулся.

– Я скоро! – весело пообещал он.

Панкратов пожал плечами и прислонился к стене.

– Ты откуда расстегаи-то взял?

– Понравились? – стрельнул на него хитрыми глазами Петюня. – Отсюда и взял.

–Только не говори, что сам делал. – воскликнул Панкратов и, когда Петюня посмотрел на него, явно размышляя, обидеться или почувствовать себя польщенным, добавил. – Однако! Здорово ты готовишь! Я чуть язык не проглотил.

– Знаю, – хихикнул Петюня, снимая джезву с плиты и отставляя ее в сторону. – Только сейчас вы в исключительно неудачный момент пришли, у меня из съестного только макароны и киви.

– Да я и не есть пришел, – отозвался Панкратов, наблюдая, как Петюня процеживает кофе в чашку и ставит ее на поднос.

– Молока нет. – предупредил Петюня, вручая поднос Панкратову и кивком головы указывая на комнату.

Панкратов поставил поднос и сел сам. Петюня ввалился в комнату следом, неся кружку с чаем и смешно переставляя ноги в своих примечательных тапках. Плюхнувшись на диван, он потянулся за чаем, сделал глоток и печально вздохнул.