— А это, — сказал Олег Медведев, нажав на сенсор голопроектора, — так называемый тарбозавр. Что переводится, как «ящер-разбойник». Длина зубов — двадцать сантиметров.

В воздухе соткалась огромная серо-зеленая туша, стоящая на растопыренных ногах, похожих на куриные. Необъятное брюхо, на мокрой чешуе которого играли отблески мезозойского солнца, как-то незаметно переходило в перепачканный взрыхленной землей хвост, на который это чудище опиралось. Несколько портили впечатление крохотные, ни на что не годные ручки, бессильно висевшие на груди. Выше была шея, за морщинистыми складками которой скрывался пищевод, способный пропустить сквозь себя бегемота в неразжеванном виде.

А на самом верху была Пасть.

Она начиналась сразу от затылка. Когда этот ящер распахивал Пасть, он, собственно говоря, распахивал всю свою башку. Череп тарбозавра состоял, в основном, из челюстей. Лишь где-то ближе к макушке все же угнездились злющие маленькие глазки.

Тарбозавр был запечатлен на слайде с открытой Пастью. Поэтому, хотя в классе было тепло, все ощутили какой-то зябкий сквознячок.

— Ударом своей массивной головы тарбозавр может сломать позвоночник любому, даже самому крупному ящеру, — сообщил Олег, довольный произведенным впечатлением. — Лет пятнадцать назад, когда освоение мезозойской эры только-только начиналось, одна такая зверюга расколола купол исследовательского танка. Между прочим, танк этот раньше работал на Плутоне, и его купол выдерживал прямые попадания крупных метеоритов.

— Ух ты! — коротко вздохнула Тася Новгородцева, не сводя глаз с голографической картинки. — А что было с экипажем?

— В последнее мгновение водитель успел перебросить танк на двести лет вперед. Однако трое все же получили серьезные ранения. Но вопросы потом. Это, — снова легонько клацнул сенсор, — «рамфоринх сордес», что в переводе с латыни означает «нечисть волосатая»…

У Олега есть двоюродный дядя. У дяди имя будто позаимствовано из какой-то оперы, и совершенно не поддающаяся запоминанию сложносоставная фамилия. Зато по профессии он — исследователь темпоральных континуумов. Правда, звучит это как-то слишком скучно. Разведчик времени — по-моему, название более подходящее. Сразу представляешь себе человека, продирающегося сквозь папоротниковые джунгли, где кишмя кишат панцирные, чешуйчатые и перепончатые завры, заврики и заврища. И если б я не был ДОЛЖЕН стать космонавтом, я бы стал разведчиком времени.

— А это, — продолжал объяснять Олег, — снимок животного, науке еще почти совсем не известного. Только один раз исследователи столкнулись с ним. Ракурс съемки был неудачным. К тому же объект стремительно двигался. В общем, это все, что удалось запечатлеть…

Запечатлеть удалось немного. Часть бронированной лапы с растопыренными желтыми когтями и довольно грязный хвост.

— По свидетельству исследователей, натолкнувшихся на этого ящера, он в полтора раза превышает размерами самые крупные из известных нам видов. А самое интересное…

Частичка голографического изображения оконтурилась рамочкой и выросла в размерах. На увеличенном фрагменте мы видели только часть усеянной роговыми наростами лапы. И на лапе этой выделялась какая-то полоска. Присмотревшись, я увидел, что полоска эта кольцом охватывает щиколотку пресмыкающегося. Совсем как повязка. То есть это и была повязка, с легкомысленным бантиком сбоку.

— Так вот, — значительным тоном произнес Олег. — Существует несколько гипотез…

Но я его уже не слышал.

— Итак, путешествие в мезозой на поиски разумного динозавра, — резюмировал Женька. — Теперь нужно взвесить все «за» и «против». Сначала «против». Полной уверенности в том, что ящер наделен интеллектом, безусловно, нет. Это раз. До четырнадцати лет нам расти еще полтора года. Стало быть, к Институту Времени нас и близко не подпустят. Это два. И третье — мы, если даже и попадем в мезозой, рискуем никогда оттуда не вернуться.

— А теперь «за», — попросил я.

— Тут только одно «за». Тебе очень хочется совершить научный подвиг и войти в историю прикладной палеозоологии. Точнее, до невозможности захотелось прокатиться в мезозой и своими глазами увидеть живых динозавров.

— И тебе тоже.

— Кто б от такого отказался? — согласился Женька.

На этом мы закончили военный совет и приступили к подготовке экспедиции. Прежде всего, нужно было обзавестись машиной времени, каким-нибудь, пусть даже плохоньким, времеатроном. Только, по-моему, получить в личное пользование межпланетный рейдер на ионной тяге — и то задача не такая трудная.

— Остается одно, — сказал Женька. — Нужно сконструировать времеатрон самим.

Мы сидели в креслах из мягкого пласидианского мельхиора. Сколько я себя помню, эти кресла всегда стояли в моей комнате. И лет этак восемь назад я сдвигал их в кучку, накрывал верблюжьим пледом, долго и торжественно прощался с самим собой, потом нырял под плед, командовал «Ключ на старт!», приглушенно вопил, изображая рев ядерного пламени в дюзах, и возносился к Фомальгауту, а иногда и к Мирфаку.

Обо всем этом я поведал Женьке и посоветовал безотлагательно приступить к созданию времеатрона из уже опробованных материалов.

Женька мою шуточку не оценил. Без тени улыбки он направился к полке, где хранились фильмокниги. Быстренько перерыл все диски и с презрением в голосе изрек:

— Ну конечно! У тебя здесь ни одного труда по кибернетике. Ни одного диска по теории темпонавтики. Квантовая физика — в популярном переложении для дошкольников. Я думаю, твоя инженерная мысль не способна объять что-либо масштабнее раскладушки.

— Сам больно умный! — возмутился я.

— Ах, это я больно умный? — переспросил Женька. — А мне показалось, что это другой титан интеллекта сначала предложил поохотиться на динозавров, а потом стал шуточки шутить, когда другие уже взялись за дело.

— Извиняюсь, — сказал я. (Одна из моих самых привлекательных черт — умение признавать свои ошибки.) — Не будем ссориться. Что ты предлагаешь?

— Самый простой путь — проштудировать «Основы темпонавтики», «Единую Теорию Поля», «Аксиомы киберсинергетики» и еще десять-пятнадцать фундаментальных работ. Чувствуешь ли ты в себе достаточно мужества, чтобы пойти этой дорогой?

— Нет. (Я честен, это тоже моя привлекательная черта.) — Может, все-таки попробуем как-нибудь пробраться в Институт Времени? Выдадим себя за четырнадцатилетних, сядем в хронокапсулу — и вперед, за этим самым длинным завром.

— Длиннозавром?

— А что, подходящее название. Надеюсь, он травоядный.

— Ты сегодня какой-то не такой, — сказал Женька. — Ты меня сегодня раздражаешь. Говори прямо, будешь дело делать или шутки шутить?

Я ответил, что постараюсь его больше не раздражать своим природным остроумием, и Женька набрал на видеофоне код городского хранилища фильмокниг. На экранчике появилась фильмотекарша.

— Центральное хранилище на связи, — сказала она. — Будете делать заказ?

До начала каникул оставалась неделя. Женька все еще пытался вместить в своей голове роты, батальоны и полки формул, выстроившихся в образцовом порядке и отражающих все атаки. А у меня начинало гудеть в ушах только при упоминании какого-нибудь хроноинвертора обратного хода или субпространственного поляризатора. Вместо того, чтобы вникать в киберсинергетику, я обдумывал способы похищения времеатрона со списанной хронокапсулы, планы ночного проникновения в Институт Времени и осваивал пожилой четырнадцатилетний голос. Но первым сорвался не я, а Женька. Скрипнув зубами, он аккуратно извлек из проектора диск фильмокниги, поставил аппарат на полку и сказал: