Тем временем другой аист спустился на землю. Он почистил клювом свои лапы, пригладил перья и подошел к первому аисту. А оба новых аиста поспешили приблизиться к ним и услыхали, к своему удивлению, следующий разговор:

- Доброе утро, госпожа Долгоногих, в такую рань уже на лугу?

- Благодарю вас, дорогая Клювоцокалка! Я устроила себе легкий завтрак. Не угодно ли вам четвертушки ящерицы или лягушачьего бедрышка?

- Покорнейше благодарю. Сегодня у меня нет аппетита. Я пришла на луг совсем по другому делу. Сегодня мне предстоит танцевать перед гостями отца, и я хочу немножко поупражняться.

И молодая аистиха зашагала по полю, выделывая диковинные колена. Калиф и Манзор изумленно глядели ей вслед. А когда она в живописной позе стала на одну ногу и изящно помахала при этом крыльями, оба не смогли совладать с собой: безудержный хохот вырвался из их клювов, и отдышались они от него не так-то скоро. Первым пришел в себя калиф.

- Такая потеха, - воскликнул он, - дороже всякого золота! Жаль, что эти глупые птицы испугались нашего смеха, а то бы они, конечно, еще и спели!

Но тут великий визирь вспомнил, что смеяться, когда ты превратился в животное, запрещено. Он сообщил о своем опасении калифу.

- Ах ты, Мекка-Медина! Это была бы скверная потеха, если бы я остался аистом! Постарайся-ка вспомнить это дурацкое слово! Оно вылетело у меня из головы.

- Нам нужно трижды поклониться на восток и произнести при этом: му... му... му...

Они повернулись к востоку и принялись кланяться, чуть ли не касаясь земли своими клювами. Но увы! Волшебного слова они не помнили, и, сколько калиф ни кланялся, сколь истово ни восклицал при этом его визирь "му... му...", оно им никак не приходило на память, и бедный Хасид и его визирь так и оставались аистами.

III

Грустно бродили по полям заколдованные калиф и Манзор. Они понятия не имели, как помочь этой беде. Избавиться от обличья аистов они не могли, вернуться в город, чтобы там их опознали, не могли тоже; ведь кто поверил бы аисту, что он калиф? А если бы кто и поверил, то разве захотели бы жители Багдада, чтобы калифом у них был аист?

Так слонялись они много дней, скудно кормясь полевыми плодами, которые им, впрочем, из-за их длинных клювов было неудобно употреблять в пищу. Ящерицы же и лягушки не возбуждали у них аппетита, ибо они боялись испортить себе желудок такими лакомствами. Единственное удовольствие в этом печальном положении доставляла им возможность летать, и они часто летали на крыши Багдада, чтобы поглядеть, что там делается.

В первые дни они замечали большое беспокойство и уныние на улицах. Но день этак на четвертый после своего превращения они сели на дворец калифа, и тут они увидели внизу на улице пышное шествие. Гремели барабаны и трубы, человек в златотканом ярко-красном халате, окруженный блестящими слугами, восседал на разукрашенном коне. Пол-Багдада бежало следом за ним, и все кричали: "Да здравствует Мицра, владыка Багдада!" Тут аисты на крыше дворца переглянулись, и калиф Хасид сказал:

- Ты теперь догадался, почему меня заколдовали, великий визирь. Этот Мицра - сын моего смертельного врага, могучего волшебника Кашнура, который в один недобрый час поклялся мне отомстить. Но я еще не теряю надежды. Вперед же, мой верный товарищ в беде! Мы отправимся к могиле пророка. Быть может, в священном месте и чары спадут.

Они поднялись с крыши дворца и полетели в сторону Медины. Но с полетом дело не заладилось, ибо оба аиста еще не успели как следует поупражняться.

- О повелитель, - заохал через несколько часов великий визирь, - я, с вашего разрешения, долго не выдержу... Вы слишком быстро летите! Да и вечер уже, и не худо бы нам поискать пристанища на ночь.

Хасид внял просьбе своего слуги. И поскольку он увидел внизу в долине какие-то развалины, которые сулили приют, то они и полетели туда. Место, где они остановились на эту ночь, было, по-видимому, когда-то дворцом. Среди обломков стен возвышались прекрасные колонны, многие помещения, довольно хорошо сохранившиеся, свидетельствовали о былом великолепии этого дома. Хасид и его спутник стали обходить галереи в поисках сухого местечка. Вдруг аист Манзор остановился.

- Владыка и повелитель, - прошептал он тихонько, - глупо, конечно, бояться привидений великому визирю, а уж аисту и подавно! Но меня жуть берет, ибо здесь рядом ясно слышны были вздохи и стоны.

Калиф тоже остановился и отчетливо услыхал тихий плач, наводивший на мысль скорее о человеке, чем о животном. Полный надежды, Хасид хотел пойти туда, откуда доносились эти жалобные звуки. Но визирь схватил его клювом за крыло и стал умолять не пускаться в новые, неведомые и опасные приключения. Тщетно! Калиф, в чьей груди и под аистовым крылом билось храброе сердце, вырвался, потеряв несколько перьев, и поспешил в темный проход. Вскоре он достиг двери, которая показалась незапертой, и из-за нее до него явственно донеслись стоны с легкими подвываньями. Он клювом распахнул дверь, но в изумлении остановился на пороге. В полуразрушенном помещении, скудно освещенном лишь оконцем с решеткой, он увидел на полу большую ночную сову. Густые слезы катились из ее больших, круглых глаз, а из крючковатого клюва лились хриплые стоны. Но, увидав калифа и его визиря, который между тем тоже подкрался сюда, она подняла громкий радостный крик. Она изящно вытерла слезы крылом в коричневых крапинках и, к великому удивлению обоих, воскликнула на хорошем человеческом арабском языке:

- Добро пожаловать, аисты! Вы - добрый знак моего спасения. Ведь когда-то мне было предсказано, что благодаря аистам мне привалит великое счастье!

Оправившись от удивления, калиф склонил длинную шею, придал своим тонким ногам изящное положение и сказал:

- Ночная сова! Судя по твоим словам, ты наша подруга по несчастью. Но увы! Твоя надежда спастись благодаря нам напрасна. Ты сама признаешь нашу беспомощность, если услышишь нашу историю.

Сова попросила его рассказать ее. Калиф принялся рассказывать и поведал все, что мы уже знаем.

IV

Когда калиф изложил свою историю сове, та поблагодарила его и сказала:

- Услышь и мою историю и узнай, что я не менее несчастна, чем ты. Мой отец - царь Индии, меня, его единственную, несчастную дочь, зовут Луза. Тот самый волшебник Кашнур, который заколдовал вас, вверг в беду и меня. Он явился некогда к моему отцу и потребовал отдать меня в жены его сыну Мицре. Но мой отец, человек вспыльчивый, велел спустить его с лестницы. Этот негодяй, приняв другое обличье, умудрился пробраться ко мне снова, и однажды, когда я в своем саду пожелала освежиться прохладительными напитками, он, переодетый рабом, поднес мне питье, которое превратило меня в эту мерзкую птицу. Когда я от ужаса лишилась сознания, он доставил меня сюда и страшным голосом крикнул мне прямо в уши: "Безобразная, отвратительная даже животным, ты останешься здесь до самого своего конца или до тех пор, пока кто-нибудь по доброй воле не пожелает взять тебя в жены даже в этом страшном обличье. Так отомщу я тебе и твоему гордому отцу".