Чтец остановился. Почесал тонзуру — как раз на темечке.

   — Это он так нашу хранительницу?

   Пирр улыбнулся.

   — В Константинополе святую и вечную августу Немайн именуют кровосмесительным отродьем… что, увы, не ложь, а грубость. Все–таки брак дяди с племянницей — немного слишком.

   — Сиды не демоны! — выкрикнул один монах, и прибавил чуть тише, но отчетливо. — Тупые саксы…

   Особенно тупые — теперь. Ни один камбриец не скажет этого вслух, но все они — кровосмесительные отродья, правда, в далеком поколении. Таково уж происхождение их родоначальника, Брута, что отплыл из горящей Трои для того, чтобы основать новую страну. Он ушел дальше на запад, чем беженцы, выбравшие Родос, чем избравший устье Тибра Эней… В Камбрии эту историю знает каждый крестьянин. Каждый священник скажет, что грех и вина лежат на родителях, а на детях — лишь последствия: более тяжелый путь, чем у прочих смертных, но если одолеть — и более славный. Из таких выходят великие герои, как тот же Брут, великие злодеи, как Мордред, зато надежд на спокойную жизнь у них мало: родительский грех словно притягивает зло, которому можно поддаться — или биться с ним, но не остаться в стороне.

   И у сидов такое случалось, да и у греков…

   Тут и прозвучал вопрос, который Пирр давно ждал. Настолько давно, что почти позабыл о нем!

   — А как сида может быть одновременно и гречанкой? Причем августой!

   Первый ответ — тот, которого обычно хватает.

   — Так сида же… с ними никогда не угадаешь.

   — Стойте! Ну, допустим, ее тут не было века. Могли ее базилевсы удочерить… вот как Дэффид! Но… Святейший Пирр, Немайн в бытность Августиной была ребенком?

   Патриарх кивнул.

   — Взрослой я ее только здесь и увидел. Она была очень умным ребенком… и очень шаловливым.

   Такой и осталась. Ребенком — в том числе.

   Чей–то неуверенный голос:

   — Может, казалась?

   Шиканье со всех сторон:

   — Да не умеет она казаться! Даже золото фэйри делать не умеет! Она даже чудеса — изготавливает! Как суп варит или меч кует.

   Греческие священники могут лишь пожимать плечами и переглядываться. Сказать нечего. Дионисий Пемброукский попробовал вставить:

   — Может, она вообще не сида?

   На что немедленно получил:

   — Но ты же ее видел! Кто же она еще? Лицо, уши… Скорее, не августа.

   — Августа! Ее сестра признала… и, что важней, она сестру! Сиды же не лгут.

   — Забыл, святой отец. Но тогда… Как она могла родиться сразу у двух пар?

   — Да, это даже для холмового народа — слишком. Да что там, даже для греков!

   — Она армянка.

   — Или персиянка.

   — Нет, римлянка!

   — И сида…

   — Причем коннахтская, заметьте!

   — Как это может быть?

   — Да это невозможно!

   — Но так и есть!

   — Черт побери!

   И — трубное, диаконское:

   — Матушка–аббатиса, не поминай нечистого!

   На мгновение наступила тишина… которой патриарх и воспользовался.

   — Позволено ли мне будет вставить слово?

   Встал, сдвинул брови… такому не позволишь. Пророк, готовый остановить солнце.

   — Молчите, значит, согласны послушать.

   Снова только умный старик.

   — То, что я вам теперь скажу — не истина. Всего лишь суждение, умствование скромного служителя божия, один раз уже оступавшегося из–за излишней веры в собственный разум.

   Иные слушатели улыбнулись. Узнали манеру… Хорошо. Пусть видят: ученица не ушла далеко от учителя. Пирр продолжил:

   — То, о чем вы спорите, возможно… Сейчас в Кер–Сиди собирают и записывают старые сказания, среди них многие — о сидах. Некоторые мне прочли — я все–таки боюсь слишком нагружать глаза, даже с большой лупой. Так вот, очень часто бывает, что в странных местах, например, внутри холмов, время идет иначе. Иногда — вспять, иногда — на годы. Насколько я понял, в Камбрии такие случаи считаются почти обычными.

   Пирр остановился, перевел дух.

   — Я верно понял?

   Нестройный хор согласия. Уточнения: например, совершенно точно есть такие острова. Или если вступить в хоровод Добрых Соседей, то можно проплясать сотню лет… Один король пропировал полвека в холме. И, в отличие от танцоров, в прах потом не рассыпался. Сверг внука–бездаря, и отправил еще лет двадцать — пока саксы не пришли… Патриарх поднял руку. Дождался тишины, продолжил.

   — Значит, может быть, бежав с Родоса, базилисса Августина попала на такой остров или в холм. Дальше… Нужно спрашивать филидов и друидов — упоминается ли Немайн в древних легендах как ребенок? Если нет… то она, и правда, может быть той самой. Августой, удочеренной парой из народа холмов. Но это — только пример того, что могло быть. Сама она не говорит…

   Один из аббатов пожимает плечами.

   — Я некогда числился в гильдии филидов. Знал две сотни больших историй, и малых без счета, имел право на девять человек свиты. Так вот — я говорю совершенно точно — во всех дошедших до нас историях Немайн — взрослая!

   Пирр улыбнулся.

   — Но ведь могли быть и не дошедшие до нас истории, не так ли? Как бы там ни было, сама мысль о том, что наша Немайн — демон, смешна. Читай дальше, сын мой.

   — … демоницей Немайн, прежде почитаемой глупцами за богиню, я полагал, что случилось всего лишь отпадение от Церкви и обращение к дряхлому язычеству. Увы, я ошибся. Когда войско простодушных язычников–хвикке, вступило в отдавшийся под покровительство сил тьмы край, их простому оружию были противопоставлены силы ада! Хвикке народ молодой и не испорченный в своей наивности. Они еще не приняли щит истинной веры и оказались бессильны против великого зла, от какого их могла бы спасти лишь сила креста. Их встретило чудовище с синей кожей, звериными ушами, рыбьими глазами и голосом, подобным зловонию виверн. Сильные от него становились слабыми, слабые погибали на месте. Не будь явлена сила Сатаны, саксы не бежали бы от бриттов!

   Чтецу снова пришлось остановиться — слушать было некому. Рты хватают воздух, руки придерживают животы, даже строгая аббатиса меленько хихикает в кулак. Ну да, никогда… Как будто алые хоругви короля Артура не реяли победно при горе Бадон и еще в одиннадцати битвах, как будто Кадуаллон не разбил «христианнейших и равноапостольных» королей Нортумбрии, отомстив за резню тех, кого они надменно называли «полухристианами». Как будто Господь не показал своего благоволения Камбрии, послав победу в решающей битве прошлой кампании именно в день светлого своего Рождества. Как будто «страшный демонский крик» не оказывался на деле то — молитвой, то доброй воинской песней, призывающей, помимо чести и правды, отстоять на поле брани святую веру…

   Когда веселье чуть стихло — новые перлы.

   — Она обучила колдунов и ведьм, и они метали камни, слишком большие для греческих машин — или слишком быстро. Она проходила сквозь стены городов и проводила за собой армии, и вот Хвикке более нет, а на их землях вместо народа, готового принять проповедь святой веры, поселились отступники из Диведа и закоренелые язычники Мерсии…

   Смех. Кто тут отступники? Да Дивед крещен на триста лет раньше, чем Рим — и назло тогдашней языческой империи. Саксонскому же христианству сто лет в обед! Что до Пенды… У короля–язычника жена и дети — христиане. А сам закоренелый язычник настолько требователен к исповедающим христианство, что не исключено — выйдут святые! [9]

   — Она искушала людей ересями. Монофелитством, ибо уверяла, что человек может стать Богом.