Покоя не даёт оружие, виденное на поясе базилиссы. Одно к одному — славянское имя приёмыша, камнемёт, рассуждения о Дунае. Теперь вот и кривой меч, получивший прозвище, схожее со славянским словом, обозначающим кровь. Изо всех соседей Рима таким оружием пользовался только один народ. Авары. Те самые, которые возглавляли славянские орды, затопившие балканскую часть империи. Те самые, отвратить которых от стен Константинополя смогло только чудо. Потому что стены они уже разнесли в щебёнку! Те, что во время очередной осады на Пасху пропустили в голодающую Солунь обозы — вроде как поздравили. Это язычники! Солунцы ждали подвоха. Не оказалось! Ни спрятанных воинов, ни яда, ни заразы. Авары, что сидят на дунайской торговле и получают от неё гораздо больше, чем платит откупающаяся от набегов империя. Мир же с таким соседом недёшев, особенно когда другие границы не просто пылают — несутся к столице, как пожар в поле. То-то Немайн, как она себя зовёт, всё твердит, что платить дань нельзя никому и никогда. Начиналось-то с сущих медяков… Те самые, чей каган Баян стал регентом империи при малолетнем сыне Ираклия — как раз тогда, когда тот отправился в свой персидский поход. И чей данник, болгарский хан, был назначен наблюдать за передачей власти после смерти императора. С ханом император и породниться был не против, старшую дочь в жёны наследнику предлагал. Сговорились, багрянородная выехала — да тут у болгар случилась усобица… Тут вам и свадьба, и гарантии, и вспомогательные силы против славян! Только свист кривых мечей да арканов у низовий Дуная — теперь болгарам своих невест пристроить некуда.

А багрянородная была слаба здоровьем, да вскоре после неудачного путешествия своего умерла. Эмилий хмыкнул. Слухи и эту смерть приписывали Мартине. Вот уж не в её стиле деяние. О, как рвал на себе волосы начальник разведки, когда зачитали завещание, назначавшее вдовствующую императрицу регентшей! Боялся, что та пойдёт по стопам Юстиниана и отменит разведку в принципе.

Эмилий оглянулся, словно мог рассмотреть августу за несколько миль и сквозь полдесятка холмов. Кривой клинок. Осадные машины. Имена. Уж не готовили ли её в невесты степняку? Если так — зря. Такую не стыдно и на собственный трон. А что женщины, по римской традиции, не допускаются к власти, так традицию можно и обойти. Или проще — сломать. Вот только сама августа заниматься этим не хочет. Ей проще построить новую империю и новую традицию.

Нашла провинцию, отпавшую после очередной гражданской войны лет двести назад, да так и не возвращённую. И теперь решает всё те же вопросы, что и в Константинополе пришлось бы. Пополнение казны. Торговля. Разбойники. Варвары на границах. И пока — справляется.

Пела Немайн теперь только во сне. Стоило сомкнуть глаза, как, минуя улицы, коридоры, двери, рисовался консерваторский класс. Впрочем, одними упражнениями на укрепление голоса дело не ограничивалось. То попытка выбраться в музеи — самые интересные залы оказались на реставрации, и пришлось Немайн пялиться на экспонаты, которые она и так хорошо помнила. Впрочем, несколько мелких деталюшек всё-таки подсмотрела. Например, подъёмные шверты на бортах модели голландской херрен-яхты. Для судёнышка, ходящего и по морям, и по рекам — самое оно.

То прогулка в Петродворец, где довелось вместо Самсона, разрывающего пасть льву, увидеть «БелАЗ», разрывающий кардан «Катерпиллеру». «Призрак» назвал сию кошмарину дивным образчиком конструктивизма, бегал вокруг, охал, ахал, да так, что забыл насчёт кормить даму пирожными — сладкими, и критикой — кислой с горчинкой. До самого пробуждения!

На этот раз всё оказалось проще. Отворилась дверь, в которую заглянул сухопарый седовласый джентльмен. Замдекана.

— Мы пошли вам навстречу, — сообщил, невозмутимо дослушав очередную невысокую — «у тебя проседает середина, девочка! Её и тренируй», — трель. — Тем более, расписание позволяет. Так что, вместо фортепиано теперь будете ходить на арфу. Кстати, если вы намерены петь ирландскую и валлийскую народную музыку, сразу разочарую. Современная арфа от традиционной отличается как рояль от клавира.

Немайн распахнула глаза шире обычного. Совершенно не ожидала, что ей уступят. И только собралась поблагодарить, как замдекана оглянулся, юркнул в класс, плотно затворил дверь, заговорщически зашептал:

— Пой. Арию. Из тех, что тебе разрешают. Или со вступительного.

При этом седой живчик словно ниже ростом стал. Точно — подогнул коленки. Как за прикрытие присел.

— Чего ради? — удивилась сида.

— Пой, кому говорят! — вот уж не ожидала, что можно прикрикнуть шёпотом. — Потом объясню… Ну! Быстро!

— Мне нужно работать середину, — напомнила Немайн спокойно. — Вот её я и буду распевать.

И продолжила упражнения, как ни в чём не бывало. Певец-математик между тем чуть на стену не лез. Говорить и даже шептать уже не осмеливался — зато устроил пантомиму. Много махал руками: выше, выше! Но Немайн вверх не лезла, упорно пропевая заданные куратором ноты. И с интересом разглядывала солидного человека, лицо которого вдруг исказилось, подобно театральной маске скорби, а руки метнулись к горлу, изобразив сцену самоудушения. Потом замдекана разом превратился в себя обычного, укоризненно покачал головой. Осторожно приоткрыл дверь.

— Ушёл, — выдохнул, — ушёл. Ну просил же я… А ведь заглядывал настоящий ценитель. Нет, вру. «Настоящих» и «истинных» — как грязи. А этот… Профессиональный, вот. Проходит иногда мимо классов, чтоб узнать — кого можно будет сходить послушать годика так через три в театре-студии. А если он придёт на студентку больше раза — все уже знают, это звезда… Что с вами?!!

Немайн выскочила из класса — как бросившаяся на добычу хищница. Уж ей ли не знать манеру Клирика! Увы — среди струящихся под ногами лестниц и смазанных от быстрого бега стен она так и не увидела знакомого ей силуэта. Не догнала! Может, потому, что часто оглядывалась. Боялась не узнать со спины того, кого знала лучше себя самой…

Граф Роксетерский старался не подавать вида, что ему не по себе. Его люди уже дважды отгоняли от колодца разъезды саксов. Кто-то из варваров догадался подкрепить конницу лёгкой пехотой. Лучниками и метателями дротиков. В результате бездоспешные диведцы стали действовать очень осторожно. А его отряд терял лошадей. Но с главной задачей справлялся — продвижение саксов задерживал. Вот только делать это приходилось не только мечами и копьями — но и насосом.

Идею об отравлении колодцев он выдвинул сам. Способ — простейший и верный: кусок гнилого мяса. Камбрийцы переглянулись. И сказали, что получить войну с братьями-бриттами им вовсе не хочется. А отравления своих вод бежавшие или спрятавшиеся жители Глиусинга не простят. Король же у них рано или поздно снова заведётся. Скорее всего, Артуис. Хороший вояка, получше отца. Другое дело, если удастся сделать воду непригодной только для саксов. Тогда — никаких политических проблем. Тут всё уставились на Неметону. А на кого ещё? Кто лучше в воде разбирается? Та подёргала ушами и спросила, устроит ли командование, если воды просто не будет некоторое время. Или будет — но очень мало, для саксов недостаточно.

Вот теперь и приходилось защищать ровно половину городской пожарной команды — вторая половина осталась в городе на случай осады, — которая, пыхтя, наполняла пожарные рукава водой, убегавшей ручейком в сторону ближайшей речки.

— Быстрее! — граф обернулся. Десятник пожарных, несмотря на прохладу, скинул рубаху — и то блестел от пота, как и все его люди. — Быстрее, лошаки!

Прикрытие о помощи он не просил — случись ещё раз саксы, кто мечами махать будет? Но это не означало, что он останется совсем без поддержки. Окта не был христианином. И виды колдовства делил надвое: полезные ему лично и вредные. А потому решил рискнуть. Иные страшные слова, которые говорила Неметона, напутствуя передовой отряд, граф запомнил. И как они цеплялись друг за друга — тоже. А если от повторения заклинания у глиусингцев не будет в колодце воды лишнюю неделю — переживут. К соседям побегают.