— Даже не сомневаюсь, что портрет получился, — кивнул я. — Как с Кристиной?

— Нормально. Правда, виделись за эти дни только один раз, мне Виталий Борисович строго-настрого запретил, кроме Суриковки, появляться где-либо еще.

— Потерпи ещё чуть-чуть, Сашка, — улыбнулся я. — Отца моего сегодня утром видел?

— Видел, — кивнул он. — Они с Прохором и Иваном в гостиной очень веселые сидели. У меня вообще сложилось впечатление, что они с ночи не ложились.

— Ценю твою тактичность, дружище! Просто мы вчера с отцом несколько перебрали, вот он остановиться и не может…

— Да я слышал, как вы с Александром Николаевичем ночью приехали, — хмыкнул он. — И как вас Вика с Владимиром Ивановичем на третий этаж спать вели укладывать. Лёшка, — он посерьезнел, — я все понимаю и никуда не лезу, так что можешь мне ничего не объяснять.

— Ценю, дружище! Очень ценю.

Отец появился внизу только около пяти вечера, тут же открыл изъятую из бара бутылку красного сухого и уселся с ней в столовой. Увидев мой укоризненный взгляд, указал мне на вино:

— Эта на сегодня последняя, Лешка, вечером в баню. Надо в себя понемногу приходить. Кстати, государь не желает со мной общаться, но через брата передал, что завтра в Кремле в полдень состоится совет рода. Обязаны присутствовать я, ты и Прохор с Иваном. Михаил Николаевич поедет туда отдельно, его тоже вызывают.

— Ну, вызывают, значит, поедем… — пожал я плечами.

— Меня пугает твое спокойствие.

— Меня тоже. Слушай, а может, не ездить?

— Можно и не ездить, — кивнул он. — Но ты же знаешь деда, он в гневе такой же, как и ты, таких дел может на ворочать, потом не разгребем. Так что, Лёшка, лучше уж явиться. Как говорится, пять минут позора — и ты снова человек.

— Ладно, пять минут я как-нибудь выдержу. Но не больше. У меня, знаешь ли, тоже проблемы с управлением гневом имеются…

— Чего в дверях застыл, Мишаня? — Император вышел из-за стола и направился навстречу князю Пожарскому, который, вытянувшись, стоял около входа в кабинет. — Ты обиделся, что ли?

— Никак нет, ваше императорское величество!

— Понял, князь. Проходите, присаживайтесь.

С минуту император наблюдал, как лучший друг демонстрирует ему свою обиду.

— Князь, во-первых, приношу свои самые искренние извинения за то, что вынужден был поместить вас в Бутырскую тюрьму. Причины, по которым вы там оказались, вам прекрасно известны и без меня. Во-вторых, завтра состоится совет рода Романовых, на котором вам тоже придётся присутствовать. А в-третьих, чтобы для вас, князь, завтрашнее решение совета рода не было неожиданностью, я его решил вам озвучить прямо сейчас. А звучать оно будет так: великий князь Алексей Александрович переводится из университета на учёбу в нашу с вами альма-матер, а именно в военное училище.

— Это огромная ошибка, Коля! — вскочил Пожарский. — А я же тебе говорил, что Лёшка с детства там мечтал учиться, а у него со стихиями ничего не получалось! А потом отболел! И в университет он сам поступил, готовился, старался! А ты опять свои интриги плетешь! Оставьте наконец парнишку в покое!

Пожарский нагнулся, оперся на стол и уставился на императора, который продолжал сидеть с невозмутимым видом.

— Коля, а ты в курсе, что Алексей ночью по пьянке Сашке в глаз засадил?

— И даже знаю за что.

— А что я после этого сделал, доложили?

— Доложили. Ты сказал, что больше не намерен участвовать в делах рода Романовых, и ушел.

— Я сказал, пусть Романовы сами разбираются. И это моё окончательное решение. Коля, мы с тобой лучшие друзья, так избавь меня от этих ваших разборок! Да, Алексей — мой внук, я его воспитал как мог. А теперь вы этим занимайтесь, я же снимаю с себя всю и всяческую ответственность. — Пожарский выпрямился. — Разрешите идти, ваше императорское величество?

— Секундочку, князь. — Николай опять никак не отреагировал на тираду Пожарского. — Как у Алексея с Сашкой?.. Начало налаживаться?

— Начало, — буркнул тот.

— Спасибо, порадовал. Можешь идти, Миша, и прости еще раз…

Когда за Пожарским закрылась дверь, император встал, подошел к окну и принялся еще раз обдумывать сложившуюся ситуацию. Как он ни крутил, получалось все равно одно — Алексея необходимо воспитывать в нужном ключе, этого требовали государственные интересы, которые невозможно было смешивать с обычными человеческими чувствами и привязанностями.

— Ладно, придется опять становиться ненавистным сатрапом, а не добрым дедушкой… — пробормотал Николай Третий. — Ты мне, Алексей, потом еще спасибо скажешь…

Подготовка к поездке в Кремль на совет рода у нас в особняке началась с самого раннего утра и продолжилась до одиннадцати часов дня. Отец сегодня выглядел вполне прилично: он вчера, как и обещал, после той бутылки красного сухого больше алкоголя не пил, не употреблял он и в бане, как и после нее. Они с Прохором и Иваном звали париться и меня, но я отказался и провел вечер в обществе Сашки Петрова и Виктории, которая сразу же по приезде передала мне привет от генерала Орлова.

— Вика, скажи Василию Ивановичу, что я его сам наберу. А то у меня, сама понимаешь, пока вообще ничего не ясно.

— Передам, — кивнула она. — Пойду-ка я Прохора найду, а то он своей Решетовой давно не звонил, надоело уже его, подлеца, прикрывать от Катерины.

Ночь прошла без происшествий, а после завтрака и отъезда Вики в Ясенево, а Сашки на учебу в Суриковку, особняк засуетился: Михеев убежал инструктировать прибывших дворцовых отца и проверять машины кортежа, мы все попали в цепкие руки двух вызванных из Кремля парикмахеров, а после стрижки отец, Прохор и Иван в последний раз решили проверить свои еще вчера приготовленные костюмы, рубашки и галстуки. Заставили и меня заранее продемонстрировать сегодняшний лук:

— А то с тебя, Алексей, станется, — улыбался Прохор. — Так и заявишься в Кремль в том же, в чем таскаешься на учебу, в этих своих джинсах, рубашонке и легкомысленном модном пиджачке без галстука!

— Да я бы вообще туда в спортивном костюме пришел, — отмахнулся я. — Думаю, на результат очередных посиделок Романовых это бы никак не повлияло.

— Ну а вдруг? — Надежды, впрочем, в голосе воспитателя слышно не было. — И не забывай, мы как бы тоже по твоей милости приглашены, вот и можем попасть под горячую руку императора. А так, смотришь, и амнистюшка какая перепадет…

— Прохор, ты вроде большой уже, а в сказки веришь! — улыбался я. — Твоя главная амнистия — это то, что Романовы прекрасно знают, что я за тебя им глотки перегрызу! Так что не переживай, все будет нормально, удар возьму на себя. Кстати, по вашим каналам не слышно, как именно меня собираются раком ставить?

— В смысле, раком ставить? А-а-а, наказывать? — Я кивнул. — Не-а, тишина. Даже Сашка, насколько я понял, ничего не знает. О, а вот и он, можешь сам спросить.

— Чего спросить? — вошедший в гостиную отец критически оглядел мой прикид. — Уже новые шить надо, вон и в плечах чуть жмёт, да и верхнюю пуговицу на пиджаке переставлять надо.

Я и сам заметил, что все костюмы мне становятся малы, даже несмотря на то, что в воскресенье ночью на нервах явно скинул пару-тройку совсем не лишних килограммов. Как еще в августе отметил портной Пожарских, я становлюсь плотнее.

— Так чего там у меня спросить тебе надо было, Алексей?

— Какое наказание мне придумали? Нисколько не сомневаюсь, что это вопрос уже решенный.

— Никак ты о последствиях совета рода задумался? — усмехнулся отец. — Значит, нервы все же не железные.

— Да я так, ради интереса, — пожал я плечами. — Можешь не говорить, пусть будет приятным сюрпризом. И вообще, пошли они все со своим советом рода… — Я начал стягивать галстук.

— Э-э-э, Лешка! — улыбка мигом слетела с лица отца. — Если тебе на меня с Иваном наплевать, хотя бы о Прохоре с Михаилом Николаевичем подумай! Если ты на совет не явишься, я даже представить не берусь всех последствий…