– Зачем?

– А ни за чем. Просто хотела проверить, не тебе ли адресовано вот это. – И я бросила талисман на стол.

Он испугался, как и прочие до него. Но не только. Талисман его притягивал. Твайту безумно хотелось взять его в руки и повертеть. Однако он не решался.

– Что сие значит?

– А я надеялась, что ты мне это объяснишь.

Твайт сполз с кресла, придвинулся к столу, потирая руки, а может он сам себя удерживал. Потом покосился на меня.

– В общем, я так понимаю, – сказал он после долгой паузы, – раз ты могла миновать все преграды и даже не заметить их – ты существо не вполне обыкновенное и с тобой можно говорить открыто… но все же я хотел бы знать, откуда у тебя камень Великой Матери, и как ты нашла меня?

– Камень попал ко мне случайно, а к тебе меня направил Хошан. (Это было тайное имя колдуна из-за перевала. Не для меня, конечно , тайное.)

– Так. – Твайт задвигался вокруг стола. Его прямо-таки распирало от любопытства и страха. – Ты не ошиблась! Я знаю много, очень много… здесь древние знаки… тысячи лет прошли с тех пор, как умерли те, кто ими пользовались, а они были нашими общими учителями… Все забылось о всем обитаемом мире есть лишь несколько человек. знающих малое количество этих знаков, может быть, я один… – Он бросился к полкам, стал копаться в книгах, смел кучу ни на что не похожих отрывков. – Где же я видел? У Гермеса… нет, не у Гермеса, хотя Трисмегист знал все… и не в «Сефер Йецира», точно… именно у саисцев… – Он хлопнул себя по лбу. – Вспомнил! «Шу» и «Тефнут» – вот как читаются знаки. Они трактуются, как символ единства сил… мужское и женское… движение и дыхание… но почему? – он опять впал в забытье, как в первое мгновение, бормоча: – Ведь для этого есть другие знаки, столь же могущественные, но более употребляемые? Почему не обычный гексагон? Почему не звезда Соломона? Почему? – он уже обращался ко мне, будто я сама вырезала надпись на камне.

– Матерь Божья, я и слов-то таких не слышала!

И этим я его добила окончательно. То ли «Матерью Божьей», то ли своим невежеством. Я уж думала, что мне придется приводить его в чувство, но он с трудом вымолвил:

– Как тебя зовут?

– Ирруби.

– Странное имя… Тайное или явное?

– У меня одно имя.

– Вот как, – снова молчание. – И что ты, Ирруби, вообще умеешь?

– Почти ничего. Заговор снять. Бородавки вывести.

– А как ты добралась до Хошана?

– Никак. Я велела ему, и он пришел.

Твайт поднялся, – хламида по полу, ручки подъяты к потолк, заменяющем небеса, сам – мне по плечо.

– Все прекрасно! Ты правильно сделала, придя ко мне. Немного усилий, Ирруби… и ты будешь управлять миром!

«Семь светил проходят по дорогам Олимпа, и лучами их соткана вечность, Солнце, дающее смех, это свет вдохновенья, Луна, создающая боязнь, молчание и память, Сатурн, отец справедливости, Юпитер, дарующий удачу, мир и производительность, Марс, отец порывов и борьбы, Венера, подарившая людям желание и наслаждение, от нее же они получили улыбку для смягчения их доли в мире падения, Меркурий, который дает человеческой природе мудрость, слово и убеждение, он же послал им изобретательность.»

Зубрили Тримегиста. «Изумрудную скрижаль» я уже помнила лучше, чем святоша «Pater noster». Теперь я принялась за «Деву мира».

Для Твайта я была подарком судьбы. Он действительно знал много, но распорядиться своими знаниями не умел, главным образом из-за недостатка решимости. Поэтом он не занял заметного места среди чернокнижников, не говоря уже о Высоком Доме. И тут являюсь я – одаренная, но невежественная. Я буду управлять миром, а он будет управлять мной. Таковы были его устремления, хотя он сам себе не отдавал в них отчета. Мне, впрочем, было все равно. Я вступила в мир, где все черпалось из книг. Ничего здесь не было общего с прежним деревенским ремеслом, когда распускают волосы и машут веревкой, чтобы вызвать бурю, или дают беременной женщине съесть первый плод с дерева, чтобы был хороший урожай. Упущенные знания нужно было наверстать. С самого начала я прикидывалась дурой большей, чем была, потому что Твайту это было приятно и подстегивало его учительское рвение. «Сила без мудрости – ничто» – говаривал он. И он меня ею напичкивал. Мудрость греческая, мудрость римская, мудрость египетская, мудрость иудейская, мудрость коптская, мудрость сиро-халдейская – меня скоро должно было начать рвать мудростью!

– Ты перестала слушать, – сказал Твайт. – Нельзя отвлекаться, когда речь идет о столь важных вещах. Vir sapiens dominatur astris. [2]

– А я не vir, a virgo. [3]

– Если ты будешь со мной спорить, то никогда не научишься ничему, кроме как выводить бородавки!

– Тоже неплохое занятие, – огрызнулась я. – От него-то польза есть.

В дверь постучали, и я подошла к окну глянуть, кто. Это был Руфий, каноник от св. Бригиты, баловавшийся тайными науками, и потому заглядывавший к Твайту. Хозяин приказал впустить, а самой убираться куда-нибудь. Он всегда боялся, что кто-то прониательнй разглядит во мне нечто иное, чем простую служанку. Я с удовольствием оторвалась от колодца знаний, подхватила корзину и отправилась в торговые ряды. В околотке у нас говорили: «Наконец-то Твайт решился завести домоправительницу» и понимающе ухмылялись. Совершенно, между прочим, напрасно. Никаких поползновений на мой счет Твайт не предпринимал, отчасти по причине своего преклонного возраста, а также потому, что продолжал меня бояться.

Шел снег. В этом году зима настала рано, и люди по привычке с опаской ждали установления льда, ибо в это время обычно возобновлялись военные действия. Но пока ничего такого не было слышно. Видно, потеряв независимость, город получил-таки передышку. И голода здесь не было. Во всяком случае, в лавках было что выбирать, а выбирать мне приходилось тщательно, даже если путь мой не лежал дальше пекаря. Причиной привередливости был Твайт, который следил, как бы я не съела чего нечистого. Это тоже было новшество, раньше я ела только для утоления голода.

Я вернулась с наступлением темноты. Каноник ушел. Не знаю, о чем они говорили, по-моему Твайт всегда морочил ему голову, но в этот раз вид у него был озабоченный. Мне он ничего не сказал, только сообщил, что ночью решил повторить опыт с зеркалами, хотя все предыдущие были неудачными. Должно быть, несмотря на самоуверенность, Его терзала неопределенность, и он хотел, чтобы я увидела в магическом зеркале какие-нибудь указания относительно своей судьбы. Отсюда и его отчаянные попытки составить мой гороскоп. Я считала это занятие бесполезным, так как не знала времени своего рождения, но Твайт, хоть и твердил строку Вергилия Мага насчет мудреца, повелевающего звездами, в то же время все ставил в зависимость от этих звезд. Звезды, числа, буквы – все у него мешалось, и одно подменяло другое.

Необходимые приготовления он сделал сам. У него были сомнения относительно праведности производимых манипуляций, а я, пока не прошла всех испытаний, должна оставаться незапятнанной. Твайт расставил зеркала, начертил на полу неполный круг и зажег свечи, которые так же сделал сам. Когда я в чистой льняной одежде вступила в круг, он его замкнул. Конечно, этих книгочеев «круг» означал совсем иное, чем сборище деревенских колдунов. Я стала смотреть, как обычно, в центральное зеркало. Твайт, перед тем, как отойти, проверил, прочно ли заперты ставни – по городским законам все огни в этот час должны быть давно погашены. Потом засел в углу со своими вычислениями.

Время шло, чародейские свечи таяли, а я по-прежнему ничего не видела за тусклым стеклом, кроме собственного лица – широкие скулы, короткий нос, зелено-карие глаза, серые волосы в скобку. За эти месяцы я налюбовалась на них больше, чем за всю предшествующую жизнь. Потому что дома у меня не было зеркала.

– Ну, что? – не выдержал Твайт.