— Где-е о-он?!! Где этот грязный хвостатый извращенец?!! Я убью-ю его-о!!! — дико взвыла я, пнув кровать Профессора так, что она перевернулась. Минут за десять, с ревом и проклятиями, я разгромила всю комнату! Проходивший мимо рогатый кентавр заглянул: не надо ли помочь? — и бежал, лишь встретившись со мной взглядом. В тот момент мне было катастрофически необходимо хоть кого-нибудь убить, чтобы не взорваться на месте… Я испустила леденящий душу вой друзей-ирокезов, отломала ножку от стула, рванула в коридор и… столкнулась в дверях с флегматичным Алексом, который как раз собирался войти.
— Где-е о-он?! — Я вцепилась в его рубашку и в припадке ярости трясла его, как грушу.
— Что случилось? — ровно поинтересовался командор, пронизывая меня ледяным взглядом. Увидев в моих руках «Дневник кота», кое-как выкрутил его из моих судорожно сжатых пальцев. — Это же личный дневник агента 013, как ты посмела его даже открыть? Не ожидал, что ты способна и на такое! — Он загораживал двери, даже не думая освободить проход.
— Ах так?! Да вы еще просто не знаете, на что я способна! С дороги, дубина! Мне надо убить это гадкое животное! О, как я жалею, что не кастрировала его тогда, такой случай упустила!
У командора, похоже, где-то в глубине души проснулось любопытство, видимо, такой он меня еще не видел. Пока я активно пыталась протиснуться между ним и косяком или проползти у него между ногами, он раскрыл кошачьи записки и углубился в чтение. Через пару секунд лицо его стало багровым…
Временно прекратив борьбу, я в очередной раз воззвала к его разуму:
— Прочел, представил, оценил? Теперь ты меня понимаешь?!
— Где этот паршивый кот?! Я сам его убью! — взревел всегда внешне спокойный командор, а я откровенно испугалась за его рассудок… Он отобрал у меня ножку стула, прикинул вес, пару раз примериваясь, взмахнул ею в воздухе и бросился вперед по коридору.
Я кинулась вслед с воплями:
— Нет! Не надо! Не трогай его!
Вся моя злость на агента 013 мгновенно испарилась, остался только страх за грошовую кошачью жизнь. Алекса очень трудно разозлить, но успокоить потом еще сложнее — он сам выключится, когда все разнесет. А разнести под горячую руку он может все что угодно. А ведь Алексу котик потом не простит, если тот поднимет его за шкирку или, не дай бог, дернет за хвост! Мне он простит многое, но не напарнику — ох уж эти мужские взаимоотношения…
Поймав любимого за свитер, я какое-то время просто ехала, широко расставив ноги и откинув тело назад, но на повороте он вырвался. За нами уже бежали, радостно подпрыгивая и улюлюкая, какие-то мерзкие зеленые карлики, вездесущие хоббиты, из соседних комнат выглядывали привлеченные суматохой сослуживцы…
Когда мы со всей толпой настигли бредущего в оранжерею Профессора, Алекс испустил рык вышедшего на охоту льва! Кот, обернувшись, разом понял, что дело табак, кинулся наутек, но было поздно. Мы мигом загнали его в угол, настал неумолимый час расплаты…
— Ах ты мелкий прелюбодей! Я же тебя своими руками…
— Пощади-и котика-а! — Обхватив ноги Алекса, я упала перед ним на колени, картинно закатывая глаза и голося в лучших традициях российских вдов, а главное, загораживая от него прижавшегося к стенке Мурзика.
Зеленые глаза кота выражали полнейшее недоумение, пока его затравленный взгляд не остановился на своем личном дневнике, нервно подрагивающем в пальцах командора. Все вопросы стали излишни, теперь Пусика могло спасти лишь красноречие…
— Я не виноват. Это всего лишь сны! — возопил он, в ужасе закрывая голову лапками. — Просто сны! Я их записывал с целью систематизации и самоконтроля над процессами внутренней секреции…
Все, кроме нас с Алексом, навострили уши. Им было интересно, нам уже нет…
— Алина, прекрати, — устало попросил мой герой, пытаясь меня поднять, но я поджала ноги под себя и вцепилась в него еще крепче.
— Пощади! Я лучше сама его убью… попозже…
— За что?! Я же ученый, я изучаю подсознательное, — держась за сердце, разволновался кот. — Смилуйтесь! Я больше не буду…
— Алина, не надо, а? Ладно, прости меня, — наконец сдался Алекс. — Я дурак и хам, я виноват, очень. Прости меня, пожалуйста… а кота мы усыновим, если хочешь…
К тому времени собравшаяся толпа насчитывала уже нехилое количество праздношатающихся, и выражение лиц у всех было выжидательное…
— Этого-то я от тебя и ждала, — снисходительно-довольным тоном заметила я, позволяя себя поднять, поцеловать и поставить на ноги. Наверное, впервые Алекса не смутило скопление посторонних наблюдателей — пока он меня целовал, народ дружно захлопал в ладоши! Только воздушных шариков и конфетти не хватало, а так — просто праздник какой-то…
Агент 013 был прощен, хотя сам долго в это не мог поверить и все ждал возмездия, которое могло нагрянуть в любую минуту, но не нагрянуло… Уже через день Профессор снова разгуливал с характерным для него самоуверенным и самодовольным видом.
На третий день отдыха с утра мы должны были приступить к подготовке материалов по новому (или, вернее, старому) делу. Меня угнетало чувство вины, ведь тогда во Франции я скрыла от ребят некоторые обстоятельства судьбы жеводанского оборотня, или Волчика, как я его про себя называла, с противоречивыми чувствами вспоминая серого разбойника. Мне хотелось, чтобы обо мне все и всегда думали только хорошее, а как ни верти, недоговоренность — та же ложь…
Так что выбора не было. И поэтому, когда мы все собрались в библиотеке, а кот, нацепив очки на нос, уже открыл толстую папку с материалами дела, я со смиренным видом попросила слова. И все им рассказала, одним махом…
Про то, что наш Волк благополучно скрылся, решив начать новую жизнь с белого листа там, где его не знают. Про то, что их было не два (считая Зверя, убитого командором), а неизвестное количество, условно обозначенное Волчиком в письме таинственным словом «несколько». А в заключение призналась, что я плохой агент и сентиментальная дурочка, заслуживающая самого сурового взыскания, но полна готовности искупить, так сказать, и…
Алекс, против моего ожидания, отнесся к заявлению спокойно, только ехидно кивал с улыбкой на губах и с ревностью в глазах. Меня это, честно говоря, сильно нервировало, хотелось пнуть его хорошенько, лишь бы прекратить эти противные кивания. Однако чувство вины было сильнее, и я сдержалась…
А вот наш кот, мой добрый Пушистик, никак не выбился из свойственной ему манеры поведения в таких ситуациях. Он начал орать, стучать лапами по столу, выкрикивая обвинения в предательстве, безответственности, неуважительном отношении к товарищам и тому подобный бред… Мне пришлось внимать ему с ярко выраженным раскаянием на лице. Вступать в конфронтацию бессмысленно, хотелось покончить с этим небольшим грузом на совести раз и навсегда.
При иных обстоятельствах я бы, конечно, заметила, что, дескать, надо и вам быть умнее, мальчики… Доселе неуловимый Волк слишком легко был повержен. Надо было копнуть поглубже, но все-то вам лень, вы понадеялись на удачный случай… Да-а, русский менталитет…
За всеми этими мыслями я продолжала усердно изображать глубокое раскаяние.
Постепенно и сам кот понял, что виновата не я одна, и, неожиданно угомонившись, признал:
— Ладно, Алиночка, твое чистосердечное покаяние зачтется. Теперь, наконец, займемся делом, ведь после обеда нам уже отправляться на задание, а мы еще не разработали первичную стратегию.
Я хотела удивленно вэкнуть, что никаких стратегий у нас никогда и не было, но командор, отложив какую-то старую газету, которую углубленно читал, пока кот изощрялся в попреках, знаком попросил меня не накалять обстановку, если я не хочу, чтобы все пошло по второму кругу. Знак этот выражался в тоскливо-жалостливом взгляде, верчении пальцем у виска и был принят мной безоговорочно…
— Перво-наперво нам надо будет найти этого Волка, — изрек Профессор, многозначительно посмотрев на меня.
— Само собой, за волком нас и отправляют, — робко согласилась я, испугавшись за душевное состояние серо-белого агента.
