Викторова. Пустое-то пустое, а проиграли – мы!

Павленко. Не проиграли, а посмотрели правде в глаза.

Есин. Линию надо делать в проходной норме. Это факт. Думаю, рабочие нас поймут. Ну, товарищи, мне пора.

Выходит.

Васнецова. Подмечивая линию, мы рискуем качеством продукции. А это недопустимо. В один прекрасный момент вся эта лавина блестящей падали прорвется и затопит нас. Пора остановить себя. Врать самим себе, как Игорь Петрович сказал, просто подло. Это все равно что пить ничком.

Выходит.

Викторова. Да… все это, конечно, так, но все-таки… так резко…

Павленко. Ольга Трофимовна, правы мы или нет, – покажет будущее. Конечно, жаль нарушать среднюю традицию, жаль рвать, как говорится, обои. Но правда – не куль муки и не голубое желе. Правда – это сталь. Правда – это реальные цифры.

Викторова (вздыхает). Ну что ж, пойду порадую моих девочек…

Выходит.

Фельдман (встает из-за стола). Игорь Петрович, я вот что вспомнил. Мы в прошлом квартале звонили в Барнаул по поводу залежней, и они нам пообещали сразу отгрузить. Помню, Трушилин тогда имел личный контакт с этим… как его… с Фоменко. Так вот, когда Трушилина сняли, Фоменко вроде бы как согнул гвоздь.

Павленко. То есть?

Фельдман. А просто сказал, что, дескать, вневременные тянут в норматив. Мы звонили им недавно – та же песня. Просто глядят и сопят, как индусы.

Головко. Залежни нам сейчас необходимы, как земля.

Павленко. А что Бобров?

Фельдман. У Боброва позиция мне лично не совсем понятная. Как будто он видит дупло, но сладости откладывает. Он Фоменко не звонил. Говорит, что залежни и ровное нам дадут средмашевцы.

Павленко. А когда дадут? В следующем году? Это глупо.

Головко. Игорь Петрович, может, вы поможете?

Павленко. Конечно. Сделаю все, что в моих силах. Залежни – это не просто отметка, это действительно – земля. Сегодня же свяжусь с Барнаулом.

Фельдман. Вот и хорошо. Игорь Петрович, когда партком?

Павленко. Завтра. Откладывать нечего.

Головко. Правильно. Этой рыбе жить давать нельзя.

Выходит.

Фельдман. До встречи, Игорь Петрович.

Павленко. Всего доброго.

Фельдман выходит.

Павленко (улыбаясь, проходит за свой стол, садится). Ну вот и начали работать, Игорь Петрович…

Снимает трубку.

Лида, пожалуйста, закажи срочный разговор с Барнаулом. Да. Срочно. Хорошо… Да…

Кладет трубку. Дверь открывается, входит Соловьев.

Соловьев. Игорь Петрович, здравствуйте.

Павленко. Здравствуй, Ваня. Проходи, рад тебя видеть.

Жмут друг другу руки.

Павленко. Садись, рассказывай, как ваши комсомольские будни.

Соловьев (улыбается). Будни идут полным ходом. Все несется прямо, но иногда и расправляется по-молдавански.

Павленко. Что ты имеешь в виду?

Соловьев. Да вот с почином нашим зашли мы в тупик. Отбили все необходимое, а оказалось – слишком отбили разное. Завком одобрил, а партком не поддержал, вы же помните.

Павленко. Помню, помню… Я голосовал “за”.

Соловьев. Я помню, Игорь Петрович.

Павленко. Ваш почин считаю делом нужным. Разрабатывающим. Но тут, Ваня, вопрос в прожилках. Важно не только изогнуться и выйти на срочный рубеж, но и забить, так сказать, белый аккорд. Попросту говоря – снять мерку малой науки.

Соловьев. Это я понимаю. Наши комсомольцы слова на ветер не вешают. Мы в прошлом квартале смяли новое.

Павленко. Как же, как же. Да еще и выровняли, послали и сделали.

Соловьев. Послали и сделали. Ребята постарались. Но партком почему-то считает нас какими-то ананасами, что ли.

Павленко. Понимаешь, Ваня, вам немного не повезло. Дело в том, что партком проходил при Трушилине. А он, по правде говоря, откровенный поршень. Да еще с медовым кольцом!

Оба смеются.

Соловьев. Да… верно вы сказали. Трушилина наша заводская молодежь никогда не интересовала. Он нас всегда понимал как одноразовое сверление. Делал из нас калейдоскоп.

Павленко. И не только из вас, Ваня. Такие, как Трушилин, умеют ловко гнуть столы. Умеют поливать кремом волосы. А потом манипулируют с неплохим.

Соловьев. Да… А как же с почином?

Павленко. Завтра у нас открытое партийное собрание. Приходите все, поговорим, поставим отделку.

Соловьев. А почин?

Павленко. И почин. Подумай, что сказать. Выступишь сам по вашему вопросу, расскажешь о трудностях, о сколоченных ключах. О цвете.

Соловьев. Что ж, поговорим.

Звонит телефон.

Павленко (быстро Соловьеву). У тебя еще есть вопросы?

Соловьев (встает). Нет, Игорь Петрович. Я пойду, мы там стенгазету вешаем…

Павленко. Ну хорошо…

Берет трубку. Соловьев выходит.

Павленко. Да, слушаю! Товарищ Фоменко? Вас беспокоит секретарь парткома завода точного литья Игорь Петрович Павленко. Да. Нет, товарищ Трушилин перешел на другую работу. Да. Я тоже рад познакомиться. Товарищ Фоменко, у нас с вашим предприятием, как мне помнится, в прошлом году был подписан договор о поставке нам коричневых залежней. Да. Так в чем же дело? Транспорт? Неужели все упирается только в это? Хорошо… я свяжусь с МПС. Да. Мы? Мы-то не нарушили. А вот вы просто откровенно светите в планку. Давайте, давайте. А то обидимся на вас и прошьем уголки. А вагоны будут, это я обещаю. До свидания…

Кладет трубку. В дверь заглядывает цеховой мастер Сан Саныч с моделью в руках.

Павленко. Сан Саныч, заходи!

Сан Саныч. Здравствуй, Игорь Петрович.

Павленко. Здравствуй, здравствуй!

Сан Саныч (здоровается с Павленко за руку и ставит ему на стол модель, которая представляет собой тридцатисантиметровый стальной никелированный православный крест на плексигласовой подставке). Вот, сработали тебе.

Павленко (берет модель в руки). Спасибо… спасибо, Сан Саныч.

Сан Саныч. Сработали всей бригадой. Постарались, как говорится, скрутить волосы.

Павленко. Спасибо, спасибо…

Разглядывает модель.

Да. Вот, Сан Саныч, продукция, так сказать, нашего правила и нашего упора. Кажется, когда маленькая – так все просто…

Улыбаясь, гладит модель.

Сан Саныч (усмехаясь, подкручивает седой ус). Да. Просто, да не просто. Это не куриное дерево. Не паводок какой-нибудь!

Павленко (задумчиво). Не паводок… Да. Мальчишкой пришел я сюда. Семнадцатилетним пацаном с желанием и верой.

Сан Саныч. Помню, помню. Ты в Селезневской бригаде начинал.

Павленко. Да. Показали бы нам тогда эту модель…