— Если бы она не украла Гладис, ты не стал бы таким, — открывает дверь сеньора Леонор. — Разве я не вижу, что ты извелся по малышке, Панта? Ну иди, ступай же наконец.

— Скорей, скорей, не могу больше. — Пантосик взлетает по трапу «Евы», Пантосик вбегает в каюту, бросается на койку, шепчет: — Ну, как я люблю. В шейку, в ушко. Ты просто щекочешь, а ты кусни потихоньку. Ну-ка.

— С большим удовольствием, Пантосик. — Бразильянка шепчет, Бразильянка смотрит на него без всякого удовольствия, указывает в сторону причала, опускает шторы на иллюминаторе. — Подождем хотя бы, когда «Ева» отчалит. Унтер-офицер Родригес и матросы ходят туда-сюда. Я не о себе забочусь, а о тебе, неуемный.

— Не могу ждать ни минуты. — Панталеон Пантоха срывает рубашку, Панталеон Пантоха сбрасывает брюки, носки, задыхается. — Запри дверь, иди ко мне. Ну, укуси скорее, укуси.

— О господи, какой ты ненасытный, Пантосик. — Бразильянка запирает дверь на задвижку, Бразильянка раздевается, лезет на койку. — С тобой работы больше, чем с целым полком. Как я в тебе ошиблась. Когда увидела в первый раз, подумала, что ты в жизни не изменишь своей жене.

— Так оно и было, а ну, замолчи. — Пантосик задыхается, Пантосик трудится, старается, пыхтит. — Я же сказал, что пытаюсь отвлечься. Ну, давай, в ушко.

— Знаешь, так ты можешь заработать чахотку. — Бразильянка смеется, Бразильянка работает, скучает, разглядывает ногти, спохватывается, наверстывает. — И вправду, худой стал, как доска. И все тебе мало, только распаляешься. Да, да, молчу, ладно, давай ушко.

— Ну вот как хорошо. — Пантосик отдувается, Пантосик бледнеет, переводит дух, успокаивается. — Сердце, того гляди, выскочит, и голова кружится.

— Еще бы, Тигр, что за радость впутывать войска в дела полиции. — Генерал Скавино летит на самолете, генерал Скавино бороздит реки на катерах, предпринимает инспекционные поездки по селениям и лагерям, требует подробностей, шлет донесения. — Потому-то я и терпел до сих пор. Но то, что случилось в селении Второе мая, внушает тревогу. Ты читал рапорт полковника Давилы?

— Сколько раз в неделю, Пантосик? — Бразильянка встает, Бразильянка наливает воды в кувшин, моется, полощется, одевается. — Ты перевыполняешь нормы рабочих единиц. А при отборе новых кандидаток — считать устанешь. Как называется твое нововведение — экзамен по специальности? Ну и свинья ты, Пантосик.

— Не ради развлечения, а ради дела. — Панта потягивается, Панта садится на койке, взбадривается, шаркает в уборную, справляет нужду. — Не смейся, я правду говорю. Ты сама виновата, ты подала мне идею вместо осмотра устраивать экзамен. Я бы не додумался. По-твоему, это легко?

— Смотря с кем. — Бразильянка бросает простыни на пол, Бразильянка оглядывает матрац, встряхивает его, поправляет. — Многих, гляжу, у тебя и желания нет экзаменовать.

— Конечно, таким я сразу от ворот поворот. — Панталеон Пантоха моется, Панталеон Пантоха вытирается, отодвигает задвижку на двери. — Лучший способ отобрать достойнейших. Никогда не подведет.

— Видно, отплываем, «Ева» заплясала. — Бразильянка отдергивает шторку, Бразильянка возится с постелью. — Ну-ка, отойди, я открою окно, а то задохнемся. Когда наконец ты купишь вентилятор? Вижу, опять тебя совесть терзает, Пантосик.

— На центральной площади селения Второе мая распяли старуху Игнасию Курдимбре Пелаес, это случилось в двенадцать ночи, все двести четырнадцать жителей селения присутствовали при этом. — Полковник Максимо Давила диктует, полковник Максимо Давила перечитывает написанное, подписывает и отсылает рапорт. — Двоих жандармов, которые пытались удержать «братьев», избили. Как утверждают свидетели, старуха находилась в агонии до рассвета. Самое худшее было потом, мой генерал. Люди кропили лица и тела ее кровью, говорят, даже пили кровь. А теперь они почитают жертву. Уже появились изображения святой Игнасии.

— А ведь я таким не был. — Панталеон Пантоха садится на койке, Панталеон Пантоха хватается за голову, вспоминает, сетует. — Я ведь не был таким, будь она проклята, моя судьба, не был я таким.

— Ты никогда не наставлял рогов своей верной супруге и вообще быть мужчиной отваживался раз в две недели. — Бразильянка встряхивает простыни, Бразильянка их стирает, выжимает, развешивает. — Наизусть выучила, Панта. А потом попал сюда и распустился. Здорово распустился, — можно сказать: бросился в другую крайность.

— Сначала я во всем винил климат. — Панталеон Пантоха надевает трусы, Панталеон Пантоха надевает рубашку, носки, обувается. — Думал, жара и влажность влияют. А потом обнаружил странную вещь. Оказывается, все от моей работы.

— Хочешь сказать, слишком близко от искушения? — Бразильянка ощупывает свои бедра, оглядывает грудь, Бразильянку распирает тщеславие. — Хочешь сказать, что со мной ты таким шустрым стал? Надо же, какой комплимент.

— Ты этого не поймешь, да и я сам не понимаю. — Панта смотрится в зеркало, Панта приглаживает брови, причесывается. — Просто загадка, такого никогда и ни с кем не бывало. Нездоровое чувство долга, все равно как болезнь. Потому что оно не морального, а биологического, плотского свойства.

— Видишь, Тигр, во что нам обходятся фанатики. — Генерал Скавино садится в джип, генерал Скавино пробирается через топи, присутствует на похоронах, утешает пострадавших, наставляет офицеров, говорит по телефону. — Это не отдельные группки. Их тысячи. Вчера вечером я проезжал мимо креста младенца-мученика в Моронакоче и поразился. Море народу. Даже солдаты в форме.

— Ты хочешь сказать, что способен заниматься этим с утра до ночи из чувства долга? — Бразильянка застывает, пораженная, Бразильянка открывает рот от изумления, хохочет. — Послушай, Панта, я знала многих мужчин, в этих вещах опыта у меня больше. И уверяю, нет на свете мужчины, которому бы чувство долга помогло в постели.

— Но и такого, как я, на свете нет, в этом мое проклятье, у меня все не как у людей. — Панталеон Пантоха роняет расческу, Панталеон Пантоха задумывается, размышляет вслух. — Мальчишкой я плохо ел, совсем аппетита не было. Но как только получил первое назначение— следить за питанием полка, во мне сразу проснулся зверский аппетит. Целыми днями ел не переставая, изучал рецепты, научился стряпать. Перевели на другую должность, и — прощай еда, я заинтересовался портновским ремеслом, одеждой, модами, начальник даже подумал, что я педик. А все потому, что мне поручили ведать обмундированием, теперь понимаю.

— Надеюсь, тебе не поручат сумасшедший дом, Панта, а то первым делом ты бы свихнулся. — Бразильянка кивнула на иллюминатор. — Смотри, эти бандитки подглядывают.

— Убирайтесь отсюда, Сандра, Вирука! — Панталеон Пантоха бросается к двери, Панталеон Пантоха отпирает дверь, рычит, действует. — Пятьдесят солей штрафа с каждой, Чупито!

— Для чего же тогда священники, за что мы платим капелланам? — Тигр Кольасос мерит шагами кабинет, Тигр Кольасос изучает отчеты, складывает, вычитает, возмущается. — Чтобы они бездельничали, брюхо чесали? Как получилось, что гарнизоны Амазонии наводнены «братьями», Скавино?

— Не высовывайся, Пантосик. — Бразильянка берет его за плечи, тащит назад в каюту, Бразильянка запирает дверь. — Ты же полуголый, забыл?

— Забыл тебя?! — Капитан Альберто Мендоса расталкивает матросов и солдат, капитан Альберто Мендоса прыгает через борт на палубу, раскрывает объятья. — Как тебе могло прийти в голову такое, братец? Иди сюда, дай пожать твою руку. Сколько лет, сколько зим, Панта!

— Как я рад, Альберто. — Капитан Пантоха хлопает его по плечу, капитан Пантоха ступает на землю, пожимает руки офицерам, отвечает на приветствия унтерофицеров и солдат. — Какой был, такой и остался, ничуть не изменился с годами.