Как известно, в теории познания Нового времени была идея, которая затем исчезла и которую пришлось вновь восстанавливать в XX веке усилиями операционалистов. Идея такая. В Новое время всегда говорили об эмпирическом опыте, а точнее, о науке как таком знании, которое является только опытным, основанным на эмпирических принципах. Но потом это выветрилось, т е. исчезло понимание того, что сам опыт эмпиричен. Что не только предметы измеряются эмпирическими принципами достоверности, но и сам факт того, что мы познаем эмпирически, тоже в свою очередь является эмпирическим событием. Например, можно учиться и не научиться. Если научился, то это эмпирическое событие – опыт извлечен. А скажем, в состоянии той же пляски св. Витта ничему научиться нельзя. В ней есть лишь повторяемость в последовательности и поэтому не происходит того эмпирического события, о котором говорил Декарт. То есть извлечения опыта – научились, не научились. Когда извлекли опыт, тогда можно сказать: да, я это знаю, понял. Это и есть реальное событие, которое случается на основаниях, не совпадающих или не тождественных его содержанию. Содержание излагается в теории, а сам факт события не исчерпывается содержанием события. К факту события относится то, о чем я все время говорю, – собранный субъект, являющийся в свою очередь событием в мире, которое может случиться, а может и не случиться. И когда случилось, то мы уже как бы изнутри содержания знания проецируем знания в мир, эксплицируем и раскладываем их. И нам кажется, что это познание, а в действительности это экспликация. Или, как сказали бы немцы, Erklдrung, поскольку сам факт и акт познания от нас ускользают в изложении содержания узнанного. Ускользают по той причине, что при этом требуется некий дополнительный шаг. Эту феноменологическую абстракцию понять трудно, но, не поняв ее, мы не можем двигаться дальше.

Итак, амплификация (или усиление) происходит не во времени. Противоположное Декарт отвергал, кстати, и на уровне своей религиозной грамотности, полагая, что своим наглядным представлением мы ставим другое, более сильное, чем мы, существо в конец нашего движения, называя его Богом, и, как я уже говорил в прошлый раз, по мере движения к нему у нас даже может появиться экстравагантная затея самим стать Богом. А это ересь – не просто в обыденном, а в техническом смысле этого слова.

Рассмотрим само усиление. Но вначале маленькая ассоциация. В письме Гиперасписту, разъясняя роковую проблему бесконечности (в контексте отличения позитивной бесконечности от неопределенности, т е. нашей неспособности остановиться), Декарт говорит о позитивной бесконечности как первичной идее. Что сама бесконечность, выступающая обычно как неопределенность, появляется лишь на фоне уже имеющейся идеи позитивной бесконечности, и потому надо эту позитивную бесконечность (поскольку в самом слове «бес-конечность» содержится отрицание, и этим оно уже неудачно, ибо получается, что есть какая-то конечность, а бесконечность – это преодоление конечности, т е. бесконечность вторична), так вот, вместо этого, пишет он, стоило бы «бесконечное существо» – для усиления, без отрицательной частицы – называть ensamplissimum. To есть наиполнейшее существо[30].

Обратите внимание: а разве амплификация, которая фигурирует в нашем рассуждении, потребность в ней, возникла не тогда, когда мы начали говорить о том, что же нам делать с образами, которые есть в душе? Ведь мы решили, что их нужно амплифицировать, увеличить, как в фотографии мелкие черты или детали. Дать их в другом масштабе. И Декарт далее замечает, что эти «увеличенные идеи вещей», т е. увеличенные в пространственном смысле слова, так же как есть увеличение в фотографии (и наша способность их увеличивать), – все это не могло бы быть в человеке или в духе, если бы сам дух не имел своим источником и не происходил бы от Бога, в котором действительно существуют все те perfections (т е. совершенства), до которых может дотягиваться, или растягиваться, или увеличиваться амплификация. И вот тут мы и выходим к сути того, как организуется наша машина мышления, действием которой вообще может образовываться новая мысль или извлекаться опыт. То есть совершаться реальное событие познавания, которое как событие не совпадает с его содержанием и с экспликацией этого содержания по следующей причине: потому что экспликация содержания всегда совершается на уровне обратимых логических связей мышления.

Иными словами, по глубокому переживанию Декарта, событие познавания, которое имеет какие-то дополнительные основания, не совпадающие с содержанием познанного, необратимо. Когда мы находимся на уровне события познавания, мы заброшены в поток и у нас нет времени ждать, пока мы соберем все знания, относящиеся к делу. В этом случае мы теряем возможность тянуть мысль или держаться на прямой линии. Повторяю, если не произведена феноменологическая абстракция, и мы находимся внутри содержания и его глазами смотрим на мир, который расписан в размерностях этого содержания, значит, мы включены в рамки обратимых связей мышления. К примеру, если мы находимся в слое обратимости, то для нас не помеха узнать что-либо об алгебраических кривых, так же, кстати, как и о трансцендентных кривых, там, где заложены все проблемы дифференциального и интегрального исчисления. А для Декарта – помеха. Декарт считает: или ты знаешь алгебраические кривые и не знаешь трансцендентные, или знаешь трансцендентные, но знаешь их на уровне эмпирического искусства. А я, говорит он, не могу принять то, что известно на уровне эмпирии, поскольку это не собственные мои данные для законорожденного состояния мысли (если, конечно, оно является таковым). Эти данные вносят какой-то элемент в пространство преобразований, которым я не могу владеть. А именно «состояние» – лишь оно позволяет проводить преобразования. В этом смысле пространство состояний есть пространство преобразований, пространство для мысли. И амплификация, которая ведет к состоянию (и о которой я буду еще говорить), ее основные принципы, согласно которым движется мысль, – контрфактуальны. То есть Декарт познает что-то именно потому и так, что принцип термина «необходимо, что…» не задается в познаваемом фактами безразличной эмпирии или прямо противоречит им и, следовательно, предполагает выбор, а не навязывается однозначно. В непреобразованном виде эмпирия не может войти в познаваемое, не является «данностью». Она будет «данным», только если примет виртуальную форму моего пространства преобразования (или будет, как выражается Декарт в юношеской латинской записи, «сенсибилией, годной для олимпийских познаний»). Эмпирически, например, ко времени Декарта были известны и сам факт, и свойства трансцендентности некоторых геометрических кривых. Но он не принимал их в состав своей геометрии: в ней он не мог бы их произвести. Поскольку всякая форма как возможность структуры, как организованное движение мысли, в котором структурные соображения играют решающую роль, конечна. И надо выбирать.

Отсюда ясно, что усиление происходит не в пространстве прогрессии и безразличных прибавлений, а создает или предполагает какое-то свое пространство и время. И теперь мы знаем, какое пространство: вертикальное, как бы «веером» растянутое иди умопостигаемо сворачиваемое в «естественном свете» разума, укорененного в я-когито. Оно связано с порождением возможных форм, заглушая или, как волной, стирая какие-то другие возможности. То, что усилено до внятности и умопостигаемости, то, что преобразовано в этом смысле, – исключает то, что такому преобразованию не поддалось. Это и есть разум, «естественно освещающий» нашу душу.

Само его существование в виде бытийствующего сознания мы получили в пространстве, вертикальном или перпендикулярном к нашему линейному, горизонтальному взгляду, с выборкой из последнего «чистых мыслей». Мыслей, полноактных в независимое мгновение «настоящего» (в «момент, когда») и умопостигаемо соединимых в вертикальном сечении «вечности» или вневременной способности снова и снова воспроизводить и размножать самих себя в целости всех своих моментов. И мы уже знаем, что это за пространство. Это пространство феномена сознавания. Например, зарождающая клеточка всей геометрической мысли Декарта в вопросе о кривых (ее можно изобразить на плоскости так называемой логарифмической спиралью) – явный артефакт, рожденный из этого феномена. А у артефактов свои морфогенетические поля…