– Ты неправильно понял. Я имею в виду сверхорганизованный альпинизм, где восходитель ни шагу ни сделает без разрешений, проверок, ограничений, без строгого надзора, где широта его прав зависит от его квалификации… Мы хотим сохранить положение, которое любому человеку дает право ходить в горах, когда ему хочется, где ему хочется, сколько ему хочется и с кем ему хочется.

– Это ваше положение называется правом на самоубийство! Свобода безумцам, психопатам. Мне непонятно, как может общество, которое считает себя гуманным, так легковесно относиться к человеческой жизни?!

– Человек волен распоряжаться собой, как ему вздумается. Хочет повеситься – пусть вешается. Это его право, его личное дело. Общество не должно лишать его такой свободы.

– Самоубийство – результат аномального поведения личности. У нас больных лечат, а не дают им «свободно» умирать. Если б я увидел тебя с петлей на шее, то вытащил бы насильно.

– У тебя бы сил не хватило. Я сильней! — засмеялся Джо.

– Хватило! Потому что мое желание спасти сильнее, чем твое – умереть.

– Но альпинисты не безумцы, не самоубийцы. Напротив, они идут в горы от потребности полнее ощутить жизнь. Они идут сюда, чтобы подышать вольным воздухом, хоть немного отдохнуть от жестоких ограничений жизни. А вы и здесь хватаете за глотку, регламентируете каждый вздох.

– Ты не хуже меня знаешь, что горы – это огонь, что с огнем надо уметь обращаться. И что к нему ни в коем случае нельзя подпускать маленьких детей. Разве можно человека, который прошел двухдневное обучение в вашей сверхскоростной школе, пускать, скажем, на Мак-Кинли, на Эль-Капитан или на нашу Ушбу?! Ведь он рвется туда потому, что в нем сочетается желание мальчишки, возмечтавшего стать героем, с младенческим непониманием, с чем он имеет дело. Точно с таким же непониманием младенец сует палец в огонь. Извини, но позволять такое, по-моему, не только безнравственно, но и преступно.

– И тем не менее ваша восходительская система мне не по вкусу. Она мешает свободному самоутверждению. Она препятствует быстрому развитию таланта – он у вас вынужден проходить все ступени альпинистской иерархии, хотя мог бы перескакивать через две на третью. Ваш порядок порождает бюрократизм и бюрократов. Это не только мое мнение. Альпинисты, побывавшие у вас в горах, не раз говорили об этом в газетных отчетах. Они видели, сколько бумажек – всяческих разрешений и справок – должен собрать альпинист, чтобы отправиться на маршрут. Сколько сезонов – стало быть, лет – нужно провести в горах, чтобы получить право на более или менее серьезное восхождение. Жесткая система.

– Жесткая! И самый ее существенный недостаток в том, что она еще недостаточно жесткая. Вот железнодорожная, авиаслужба или газо-, электроснабжения – хороши! Там военная дисциплина. Потому что эти системы обязаны обеспечить безопасность людей. Нам бы такую жесткость! Что касается бюрократизма… Я бы это скорее назвал формализмом. Разрешения, справки – это мера предосторожности. Они нас тоже иногда раздражают. Но мы в душе понимаем: в таком деле лучше перебор, чем недобор. В вопросах, связанных с риском для жизни, порою уместен и формализм. Впрочем, есть и бюрократы, потому что есть чиновники. Я и сам в свое время переживал из-за них неприятные минуты. Эти люди портят нервы, однако довольно редко решают исход событий. Все это издержки системы – те самые издержки, без которых не обходится ни одно дело, – но не ее порочность.

– Ладно. Хочешь скажу тебе откровенно, без утайки, почему я против того, чтобы альпинизм у нас становился спортом?

– Почему?

– Потому что спорт порождает страсти не только возвышенные, благородные, но и низменные. И возможно, низменные не меньше, чем высокие. Понимаешь, мы боимся черной биржи…

– Справедливо.

– Как только скалолазание станет спортом, к нему тут же прикоснутся дельцы. Распахнутся двери для проходимцев. В горах появятся авантюристы, всякие типы с отмычками, с набором разбойных способов делать деньги. Они осквернят альпинизм.

– Но что поделаешь? А футбол, хоккей, бокс?? Не упразднять же их из-за этого?! Во всем есть своя оборотная сторона. Если судить по-твоему, то человечеству следует отказаться, скажем, от такого домашнего животного, как корова, и только потому, что из-под нее приходится убирать навоз.

– А мы не приучены к молоку. Мы его не знаем и не хотим знать, поскольку пьем продукт более ценный:

амброзию. Спрашивается, зачем нам корова с ее навозом?! Да, мы – спортсмены. Но в первородном понимании этого слова – когда «спортсмен» и «джентльмен» были почти синонимы. Мы вправе считать себя спортивной элитой, покуда наш альпинизм не получил статус спорта. Мы считаем себя элитой, потому что наши горы и наши души не осквернены мелкими, пошлыми страстишками. Мы держим наши горы в чистоте и не хотим превращать их в плацдарм для мышиной возни.

Джон Икс прошелся, прижег сигарету и, пристально посмотрев на меня, как бы оценивая, можно ли говорить, пойму ли правильно, продолжал:

– Я почти уверен, что появится некий тотализатор от скалолазания. На нас будут ставить как на лошадей. Отсюда шулерство и шулеры. А для таких типов человеческая жизнь гроша не стоит. Пойми: это не прогноз труса – вывод просто напрашивается. Если понадобится, нас не задумываясь станут убивать. Это не хоккей и даже не скачки. В горах убить человека – плевое и безнаказанное дело. Пойди докажи, что восходитель не поскользнулся, что камень упал ему на голову не случайно или что веревка оборвалась не сама по себе. Дальше. Представь себе, что альпинист наслышан о случаях, когда в связку подставляют наемных подонков. Ведь подозрительность буквально забьет все его поры. Разве можно выходить на маршрут без полного доверия к своим спутникам?! Отсюда неуверенность. Отсюда снижение альпинистского мастерства.

Джон, конечно, явно перебрал черной краски в нарисованной им перспективе. Он сделал крайние выводы, забывая хотя бы о том, что на каждый яд всегда найдется противоядие. Однако мне показалось, что определенная правда в его речах все же звучит. Я тогда подумал: им, в конце концов, лучше знать, что им годится, а что нет.

Толя Непомнящий, занятый до сих пор только ролью переводчика, обращаясь ко мне, сказал: «Жаль,– нет здесь Виснера. Может, понял бы после такого разговора, что социальный след на спорте куда более четок и глубок, чем ему кажется».

…На другой день с утра снова шел дождь. После обеда прояснилось, и мы отправились в Джексон. В магазине альпинистского снаряжения мы напомнили себе тех женщин, что подолгу стоят у прилавка, невзирая на легковесность кошелька и вообще отсутствие каких-либо шансов на покупку. Провели здесь часа полтора и отправились бродить по аккуратному симпатичному городку. В городской парк входила арка, удивившая нас своим странным видом. Никак не могли понять: из чего она сделана? Переплетение ли тропических лиан, или это оголенные древесные корни? И поразились, когда узнали, что сие – оленьи рога. Их здесь тысячи. В былые времена арку можно было принять за символ богатой охоты. Но теперь, зная, как строго охраняют природу в национальных парках Америки, следовало сделать обратный вывод: смотрите, люди, на деяние своих рук и стыдитесь!

На одной из улиц по обочинам дороги толпились люди. Мы задержались здесь, и не зря. Актеры, возможно местные, разыграли сцену из жизни города еще времен «золотой лихорадки». В запряженной тройкой карете, сопровождаемой верховыми в ковбойской одежде, едет молодая женщина. Неожиданно экипаж подвергается нападению бандитов. Пальба из пистолетов, крики, ржание лошадей… Но все кончается хорошо. Ковбои отбивают нападение, захватывают вожака банды и собираются его линчевать, но милосердная героиня просит о помиловании. Потом мы отправились в кино. В альпинистском городе, понятно, демонстрируют альпинистские фильмы. Нам показали ленту «Акция на Эйгер». Детектив, добротно сделанный не только кинематографически. Он достоверен и поучителен в альпинистском смысле. И все-таки я не стал бы о нем говорить. Но в нем смоделирована ситуация, которой так опасался Джон Икс. А главное, она, на мой взгляд, очень правильно, правдиво решена.