Кэррадок сидел, пока прочие посетители не разошлись.

— Спасибо, леди Немайн, — сказал на прощание, — что спасла меня.

— Ты об этой глупой грамоте?!

— Не только. Меня там, у рощи, взяли в перекрёстку два десятка луков. А не пять, как я сказал. Меня спасло чудо. Но я не хотел ни лгать, ни признать, что от страха забыл имя Пречистой Девы. Я помнил только тебя — и молился тебе…

Отвесил поясной поклон и шагнул в ночь. Туда же мелькнула от окна неизвестная тень. Михаил Сикамб был прав — шила в мешке не утаишь. Особенно если живёшь в трактире. Особенно, если на тебя собирает материалы церковный суд.

Ярмарка — это не только торг, но и веселье. Даже если на дворе — проливной дождь. Сначала, конечно, желательно переделать дела. А лучше — совместить. Но хозяйственные хлопоты взвалил на себя муж. Анне оставалось развлекаться. И ожидать, пока понадобятся услуги знахарки. Первые два дня особой потребности в травнице не было: народ не успел отравиться, обожраться и упиться. Пока. Хирургические случаи отправлялись к мэтру Амвросию.

Но иногда и к мужу стоило заглянуть. Узнать, как дела, угостить вкусненьким. Заменить промокшее покрывало на сухое. И — нарваться на давешнюю сиду! Подросшую, задумчиво-тихую. Удивительно не похожую на себя полумесячной давности. Только и узнала, что по жеребячьим ушам да оловянным блюдцам глаз.

— Она что, твоя жена? А воск у тебя, случаем, не противосидовский? — улыбочка у неё тоже осталась прежней.

— Воск обычный, — пропела Анна, — вот только зачем он тебе? Для ворожбы аль для подобий? Или для письма? Или для свеч? Большая разница. Свечи у мужа есть готовые.

— Для канцелярских надобностей. Я разве тебя не предупреждала, чтобы ты мне не попадалась? А тут ни здравствуйте, ни извините, а вопросы рядком!

— Так ярмарка же! Что мне теперь, в город не ездить?!

Анна упёрла руки в боки, приготовившись к хорошей сваре. Но сида хмыкнула неопределённо, сгребла несколько палочек воска — на милиарисий, и была такова.

— Она под церковным судом, — сообщил Анне муж, — потому не в настроении. Бенедиктинцы уже собирают свидетелей.

— Бедненькая… — у ведьмы проснулась профессиональная солидарность, — а на чём попалась?

— На сущей мелочи: стоявшая под воротами вражеская армия штаны намочила и ушла. Король, правда, варваров добил… А сиду за это в наш клан приняли. Дэффид удочерил.

Анна поняла — клан получил новую ведьму. Пусть с другой специализацией — но более сильную. Недаром со старой не посоветовались: а кто она теперь такая, чтобы лезть в дела старейшин клана? Травница, лучшая, да не единственная. Ведьма, да не самая сведущая и могучая. Пока — вторая. Ненадолго. Сида возьмёт учениц — куда денется, коли в клан вошла. И быть Анне не первой, не второй, а так… Если бы можно было приткнуть к сиде в науку дочерей! Так не возьмёт же.

Анна уткнулась в мужа и безнадёжно зарыдала. Но когда тот начал гладить по голове — оттолкнула ничего не понявшего дурака! Становиться простой фермершей было рано. Клан предал Анну. Но сохранялась надежда на церковный суд.

На оставшееся время ярмарки Немайн засела в павиллионе Вилис-Кэдманов — продавать страховки. Упорно брала только серебро. Или — собственные расписки. Вскоре выяснилось, что за расписку Немайн можно купить больше, чем за серебряную монету. И что многие их принимают в качестве "страховки".

В результате воры полюбили их ничуть не меньше серебра. А воров на ярмарку приехало немало. Иные внаглую являлись за охранными грамотами — с распиской Немайн в качестве оплаты. Известно, фэйри считают лихих людей да грешников законной добычей. Особенно добрые. Нужно же им на ком-то природную каверзность обтачивать. Как кошкам — когти.

— А откуда у тебя моя расписка, мил человек? — спрашивала Немайн, — Ежели я её другому выдала?

— Мне ею за трёх телочек заплатили.

И поди докажи, что врёт! А многие и не врали. Немайн скрипела зубами, но меняла расписки на страховки. Воры ворами, но создать курс новой валюты казалось важнее, чем поймать одного-двух злоумышленников. И тем более — ошибиться, бросив в застенок честного человека. Единственное, что удалось сделать, так это выдать несколько бумаг нового образца, выписанных не на предъявителя, а на имя заимодавца. На этих расписках было оставлено место для передаточных записей. Пользоваться такой бумагой мог только человек грамотный. Хотя бы на уровне нацарапать своё имя. О том, что грамотность спасает от карманных воров, к концу ярмарки знал весь город.

В результате цена золота немного упала — сказалось, что монеты вдруг получили бумажного конкурента. Серебро устояло оттого, что страховки оплачивались только серебром и бумагой. Дошло до того, что за серебряную марку давали уже не восьмую, а шестую часть золотой.

В выигрыше оказались те, кто приехал на торг с серебром — и те, кто в первые дни получил его в оплату. В том числе и в форме сидовых векселей. Их владельцы — особенно выкупившие векселя за золото — теперь соглашались менять их только по серебряному курсу. Так они выигрывали четверть цены векселя в золоте. Это было больше, чем стоила плата за пользование бумажными деньгами. А потому, не найдя серебра на размен, многие решили сохранить бумаги на руках и после ярмарки.

В особенном барыше оказались торговцы из единственного дружественного саксонского королевства, Мерсии. Воюющая и мобилизованная, Мерсия предлагала только дешёвое сырьё. И — грубоватые копии франкских марок из серебра собственных рудников. Проба была даже получше, чем у монетных дворов майордомов, норовящих подложить друг другу свинью, постоянно портящих металл и недодающих вес. Брали эти монеты со всем удовольствием.

К вечеру третьего дня торгов один из саксов заявился вживе. Выглядел он истинным варваром: кожаные штаны, высокие сапоги на шнуровке, распахнутая — чтобы можно было видеть вышитую шелком льняную рубаху — куртка непристойно обильно отделана мехом. Клирик помотал головой, пытаясь прогнать камбрийские, византийские и ролевые предрассудки. Всё-таки круг общения накладывает ограничения. Сакс прибыл сухим путем, а для всадника его наряд более чем практичен. И выглядит брутально. Что на разбойничьих перевалах Камбрийских гор только полезно.