(вижу цель)
отметил точное место крестом в пыли и вернулся обратно на платформу. Сюда уже вряд ли кто поднимется до бала: лампы, что должны освещать панно и сцену, где будут короновать
(уж я их откороную сукиных детей)
короля и королеву бала, включались на пульте за сценой. И эти же лампы ослепят любого, кто посмотрит со сцены вверх. Его приготовления обнаружат, только если кто-то заберется за чем-нибудь наверх. Что мало вероятно. Как говорится, риск в пределах допустимого.
Билли открыл сумку и достал пару резиновых перчаток, надел их, затем достал один из двух металлических воротков, купленных днем раньше. На всякий случай он покупал их не в Чемберлене, а в Боксфорде, где его никто не знал. Зажав губами несколько гвоздей, он достал молоток и, мыча все ту же мелодию, приколотил вороток к углу платформы, затем вогнал в доску рядом шуруп с ушком.
Спустившись по лестнице, Билли прошел за сцену и поднялся по другой лесенке недалеко от того окна, через которое залез в школу. Теперь он оказался в чердачном помещении, где лежал всякий ненужный хлам: старые школьные журналы, изъеденные молью комплекты формы школьной спортивной команды, старые, погрызенные мышами учебники.
Слева в луче фонарика можно было разглядеть металлический вороток на платформе, справа тянуло свежим воздухом с улицы из вентиляционного отверстия в стене. Билли достал второй вороток и прибил его к полу.
После этого он спустился вниз, вылез через окно и достал из машины ведра со свиной кровью. Прошло, наверно, с полчаса, но они нисколько не оттаяли. Подхватив ведра, Билли подошел к окну — в темноте его вполне можно было принять за фермера, возвращающегося с утренней дойки. Он поставил ведра за окно и влез сам.
Идти по балке с ведром в каждой руке оказалось гораздо легче. Добравшись до креста, он поставил ведра на балку, еще раз взглянул на разметку внизу, удовлетворенно кивнул и вернулся на платформу. Выбираясь к машине, он подумал было, что надо обтереть ведра — там будут отпечатки пальцев Кенни, Дона и Стива — но потом решил, что не станет этого делать. Возможно, в субботу утром их тоже ждет небольшой сюрприз… От этой мысли губы у него чуть дернулись в мимолетной улыбке.
Последним из сумки появился моток прочной веревки. Билли прошел по балке к ведрам и привязал веревку за обе ручки, затем пропустил ее в ушко шурупа, через вороток и, перебросив моток в чердачное помещение, пропустил через второй вороток. Видимо, даже его самого не позабавило бы, что сейчас, в полумраке чердака, перемазанный пылью и с клочьями паутины на голове, и без того похожей на воронье гнездо, он здорово напоминал сгорбленного безумного изобретателя, колдующего над каким-то адским приспособлением.
Билли бросил конец веревки в вентиляционную шахту, спустился в последний раз по лестнице и отряхнул руки. Дело сделано.
Он выглянул в окно, влез на подоконник и спрыгнул на землю. Опустил раму и, вставив фомку, закрыл, как сумел, задвижку. Затем направился к машине.
Крис сказала, что скорее всего выберут Томми Росса и эту сучку Кэрри, так что под ведрами окажутся именно они — Крис даже подговорила втихую кое-кого из своих подруг, чтобы голосовали за них. Что ж, отлично. Впрочем, Билли было в общем-то все равно, кто это будет.
Последнее время он даже думал, что, окажись там сама Крис, тоже вышло бы неплохо…
Билли сел за руль и поехал домой.
Из книги «Меня зовут Сьюзен Снелл» (стр. 48):
За день до бала Кэрри виделась с Томми. Она ждала его у аудитории после занятий, и Томми сказал, что выглядела она ужасно — словно боялась, что он вдруг накричит на нее, чтобы не таскалась за ним и не путалась под ногами.
Кэрри сказала ему, что должна вернуться домой самое позднее в одиннадцать тридцать, а то мама будет беспокоиться. Она добавила, что не хочет портить ему вечер, но будет нехорошо заставлять маму волноваться.
Тогда Томми предложил заехать после бала в «Келли фрут», где можно перехватить пива и гамбургеров: все остальные собирались либо в Вестоувер, либо в Льюистон, так что они будут там скорее всего одни. По словам Томми, она прямо лицом посветлела и сказала, что это, мол, будет замечательно. Просто замечательно.
И это девушка, которую упорно называют не иначе как чудовищем! Я хочу, чтобы вы твердо усвоили: девушка, которая чтобы не беспокоилась мама, после единственного в ее жизни школьного бала соглашается на гамбургер и пиво…
Первое, что поразило Кэрри, когда они вошли в зал, это Великолепие. Не «великолепие», а именно с большой буквы. Прекрасные силуэты в шифоне, кружевах, шелке и сатине, шелестящие вокруг. Сам воздух был пронизан запахом цветов. Девушки в туфлях на каблуках, в платьях до пола, с низкими вырезами на спине и на груди. Ослепительно белые смокинги, камербанды, начищенные до блеска черные ботинки…
Несколько пар — пока еще не много — кружились в неярком освещении по залу, словно бестелесные призраки. Ей даже не хотелось думать о них как об одноклассниках — пусть лучше это будут прекрасные незнакомцы.
Томми твердо поддерживал ее под локоть.
— Панно хорошо вышло, — сказал он.
— Да, — слабым голосом согласилась Кэрри.
Свет оранжевых ламп наверху окрасил панно нежными неземными тонами. Гондольер застыл, лениво облокотившись о румпель, всполохами цвета разлился вокруг закат, и, словно переговариваясь, стояли над водами канала дома, Кэрри вдруг поняла, что это мгновение, такое ясное и четкое, останется у нее в памяти навсегда.
Вряд ли все остальные, подумалось ей, ощущают то же самое: им это не впервой, — но даже Джордж умолк на минуту, когда они остановились, оглядывая зал. Его убранство, сами люди, запах цветов, музыка, льющаяся со сцены, где группа играла смутно знакомую тему из какого-то фильма, — все это запечатлелось у Кэрри в душе, казалось, навеки, и она вдруг успокоилась. Душа ее познала покой, как будто ее расправили и отгладили утюгом.
— Я балдею, — воскликнул Джордж и потащил Фриду в центр зала, где под звучащую старомодную музыку принялся выделывать нечто похожее на джиттербаг. Кто-то заулюлюкал. Джордж, не останавливаясь, бросил на насмешника комично-свирепый взгляд и, скрестив руки, пустился вприсядку, едва не шлепнувшись задом на пол.
Кэрри улыбнулась.
— А Джордж — забавный, — сказала она.
— Конечно. Отличный парень. Тут полно хороших людей. Хочешь, пойдем сядем?
— Да, — ответила Кэрри благодарно.
Томми прошел к входу в зал и вернулся с Нормой Уотсон; по случаю бала та сделала новую прическу в виде огромного взрыва.
— Ваш столик на той стороне, — сказала она, с ног до головы ощупывая Кэрри взглядом своих ярких глаз в поисках какого-нибудь дефекта: вдруг где лямка торчит или прыщи выступили — одним словом, чего угодно, о чем можно будет рассказать у дверей, когда она туда вернется. — У тебя просто замечательное платье, Кэрри. Где ты его купила?
По пути вокруг площадки для танцев к столику Кэрри рассказывала ей о своем платье. От Нормы пахло мылом, духами и фруктовой жевательной резинкой.
У столика стояли два складных кресла, увитые лентами из все той же гофрированной бумаги. Столик тоже был накрыт бумагой — школьные цвета. На бумажной скатерти стояла бутылка из-под вина с воткнутой свечой и две бумажные гондолы с жареными орешками.
— Я просто не могу прийти в себя, — продолжала Норма. — Ты ну прямо совсем другая стала! — Она мельком взглянула Кэрри в лицо, и почему-то ей стало немного не по себе. — Ты буквально светишься! В чем тут секрет?
— Я — тайная любовница Дона Маклина, — ответила Кэрри.
Томми прыснул, но тут же умолк. Улыбка у Нормы вдруг застыла, и Кэрри сама удивилась своему остроумию и смелости. Вот как люди выглядят, когда подшучивают над ними — будто пчела в зад ужалила. Кэрри решила, что ей нравится, когда Норма так выглядит — пусть даже это определенно не по-христиански.
