— Это правда, — добавила мисс Дежардин. — И я хотела сказать, Кэрри… все, что было в прошлом… это все забыто.

— Я не могу ничего забыть, — ответила Кэрри, поднимая глаза. Здесь вроде бы требовались другие слова — «Я никого больше ни в чем не виню», — но она вовремя остановилась. Сказать так — значит солгать. Она по-прежнему не могла простить им всем того, как поступали с ней раньше, и наверно, никогда не простит, однако ей не хотелось ни говорить сейчас об этом, ни лгать. — Но все теперь в прошлом. Все в прошлом.

Мисс Дежардин улыбнулась, и в ее глазах, словно живые искры, забегали отражения мягких огней зала. Она перевела взгляд на танцующих, и Кэрри посмотрела туда же.

— До сих пор помню свой выпускной бал, — тихо сказала мисс Дежардин. — Парень, который меня пригласил, был ниже меня на два дюйма, потому что я была на каблуках. Цветы, что он мне подарил, совсем не шли к платью. Выхлопная труба в его машине сломалась, и мотор… ну, в общем, треск стоял жуткий. Но мне все равно казалось, что это сплошное волшебство — я даже не знаю, почему. У меня ни разу больше не было такого свидания… — Она посмотрела на Кэрри. — Наверное, тебе тоже так кажется?

— Здесь очень мило.

— И все?

— Нет. Гораздо больше. Но я не хочу об этом рассказывать. Никому.

Мисс Дежардин улыбнулась и чуть сжала ее руку.

— Ты никогда не забудешь свой выпускной бал. Никогда.

— Наверно, вы правы.

— Надеюсь, ты славно проведешь время, Кэрри.

— Спасибо.

Мисс Дежардин двинулась к преподавательскому столу, и тут вернулся Томми с двумя пластиковыми стаканчиками пунша.

— Что это она? — спросил Томми, осторожно опуская стаканчики на стол.

Кэрри посмотрела ей вслед и сказала:

— Мне кажется, она хотела попросить прощения.

Да, и Кэрри ждала этого.

— Посмотри-ка, — сказал Томми, когда они встали.

Несколько человек вытаскивали из-за кулис троны короля и королевы бала. Мистер Лавай, отвечавший за все школьное имущество, размахивал руками и показывал, где их установить. Кэрри подумалось, что они будто из времен короля Артура — ослепительно белая обшивка, живые цветы и огромные знамена над спинками.

— Красиво, — выдохнула она.

— Это ты красива, — сказал Томми, и Кэрри вдруг решила, что сегодня не случится ничего плохого; может быть, именно их и выберут королем и королевой. Подумав об этом, она даже улыбнулась.

Девять часов вечера.

Сью Снелл сидела в гостиной, подшивала платье и слушала «Лонг Джон Силвер» в исполнении «Джефферсон Эйрплейн». Пластинка была старая и сильно запиленная, но музыка успокаивала.

Родители ушли к кому-то в гости. Сью не сомневалась, они знают, что происходит, но у них хватило такта не затевать глупые разговоры о том, как, мол, они гордятся Своей Девочкой, или как они счастливы, что она наконец Повзрослела. Ее оставили в покое, и Сью это вполне устраивало, потому что она по-прежнему не была уверена в мотивах своего поступка и попросту боялась разбирать их слишком тщательно — дабы не открылся вдруг мерцающий уголек эгоизма в черном сумраке подсознания.

Что сделано, то сделано — и довольно об этом.

(а вдруг он в нее влюбится)

Она вскинула голову — будто слова эти произнес кто-то в холле, — и на ее губах появилась чуть испуганная улыбка. Да уж, тогда получится прямо как в сказке: Принц наклоняется над Спящей Красавицей и целует ее в губы.

«Сью, я не знаю, как тебе об этом сказать, но…»

Улыбка растаяла.

Месячные запоздали почти на целую неделю. Хотя раньше все было как по часам…

Щелкнул механизм, сменяющий пластинки, и на проигрывателе завертелся новый диск. В наступившем коротком молчании Сью вдруг услышала, как шевельнулось что-то у нее внутри. Возможно, всего лишь душа.

Часы показывали девять пятнадцать.

Билли подогнал машину к стоянке и, развернув к выезду на шоссе, остановил в дальнем конце. Крис собралась выйти, но он рывком усадил ее на место. Глаза его в темноте светились адским блеском.

— Какого черта? — взвилась она.

— Короля и королеву объявят в микрофон, — сказал Билли. — А затем одна из групп исполнит школьный гимн. Вот тогда они точно уже будут на тронах — прямо там, где нужно.

— Я и так это знаю. Отпусти. Мне больно.

Он сдавил ее руку еще сильнее, чувствуя, что маленькие косточки вот-вот захрустят — ощущение вызвало у него прилив злорадного удовлетворения. Однако она даже не вскрикнула. В самообладании ей не откажешь…

— Послушай, крошка. Я хочу, чтобы ты точно знала, во что влезаешь. Когда запоют гимн, ты дернешь за веревку. Сильно дернешь. Она провиснет между воротками, но не много. А когда почувствуешь, что ведра опрокинулись, дуй оттуда. Не вздумай стоять там и ждать, когда они завизжат или еще что. Это тебе не детские шуточки. Это уголовное дело, понятно? Тут штрафом не отделаешься. Если поймают, посадят за решетку и ключ выкинут.

Для него это была огромная речь.

Крис молча сверлила Билли колючим непокорным взглядом.

— Тебе все ясно?

— Да.

— Вот и отлично. Когда ведра опрокинутся, я даю ходу. В машину — и сразу вперед. Если ты успеешь сесть, едешь со мной. Если нет, я тебя брошу. Ей-богу брошу, но если ты сболтнешь хоть слово, я тебя убью. Понятно?

— Да. Убери грабли.

Билли отпустил ее руку, и на губах его промелькнула тень улыбки.

— Ладно. Все будет в порядке.

Они вышли из машины.

Времени уже было почти девять тридцать.

От школы донесся усиленный микрофоном добродушный голос Вика Муни, президента выпускного класса:

— Итак, леди и джентльмены, пожалуйста, занимайте свои места. Пришло время голосовать. Мы выбираем короля и королеву бала!

— Этот конкурс оскорбителен для женщин! — выкрикнула Мира Крюс с вызовом, но немного смущенно.

— И для мужчин тоже! — не замедлил откликнуться Джордж Доусон.

Все рассмеялись. Мира молчала: протест свой она выразила, правила игры соблюдены.

— Рассаживайтесь, пожалуйста, по местам! — Вик у микрофона улыбался и отчаянно краснел, в волнении расковыривая пальцем прыщик на подбородке. Огромный венецианский лодочник глядел из-за его плеча в зал задумчивыми глазами. — Время голосовать.

Кэрри и Томми сели. Тина Блейк и Норма Уотсон раздавали отксерокопированные бюллетени и, подойдя к их столику, Норма выдохнула: «Удачи!». Кэрри взяла листок в руки и вдруг застыла с открытым ртом.

— Томми, мы тоже тут есть!

— Да, я видел, — сказал он. — Школа выдвигает отдельные кандидатуры, а те, с кем они приходят, вроде как попадают за компанию. Так что, добро пожаловать в наш клуб. Или ты хочешь отказаться?

Кэрри прикусила губу и посмотрела на Томми.

— А ты?

— Боже, нет, конечно, — ответил он беспечно. — Если кто побеждает, им нужно просто просидеть в этих тронах, пока исполняется школьный гимн и все танцуют следующий танец. Сидишь себе, помахиваешь скипетром и выглядишь полным идиотом. А тебя еще и фотографируют для школьного ежегодника, чтобы все остальные тоже видели, как ты разыгрывал из себя идиота.

— И за кого же мы будем голосовать? — спросила Кэрри, неуверенно переводя взгляд со списка кандидатов на маленький сувенирный карандашик рядом с наполненной орешками бумажной гондолой. — Они все, скорее, из твоей компании. — Она невольно усмехнулась. — Впрочем, у меня вообще нет никакой…

Томми пожал плечами.

— Давай проголосуем за нас. И черт с ней, с ложной скромностью!

Кэрри рассмеялась в голос и тут же закрыла рот ладонью — чужой для нее, совсем непривычный звук.

Не давая себе времени передумать, она взяла маленький карандашик и обвела их имена в третьей сверху строке.

Карандашик сломался от нажима, и, уколов палец об один из обломков, Кэрри коротко втянула в себя воздух: на пальце выступила крошечная капелька крови.

— Ты укололась?

— Нет, ничего, — ответила она с улыбкой, хотя теперь ей вдруг стало трудно улыбаться. Вид крови сразу испортил настроение. Она промокнула капельку салфеткой и добавила. — Но я сломала карандаш, а это ведь на память. Вот глупая.