Он проснулся от прикосновения к плечу. Была непроглядная ночь. Сразу отовсюду доносился варварский ритмичный рокот.

– Учитель, – сказал тот, кто его разбудил, – нас занесло в Терку. Ночью мы здесь не пройдем. Можно рискнуть и бросить якорь, а можно уйти на север, к Еликониде. Распоряжайтесь.

– Как нас вообще могло занести на Терку? – выразил удивление мгновенно проснувшийся Эфрон. Это же Бог знает где в стороне от...

– Южнее – сторожевики, – терпеливо объяснил отважник. – Там пути не было.

– Понятно, – согласился Эфрон. – Правьте к острову. Кстати, как вас звать?

– Меня – Белаш. А его – Йотан.

– Отлично... – И Эфрон внезапно заснул опять.

На остров они высадились в начале сумерек. Уже видны были сомнительными силуэтами сосны на дюнах. Белаш и Йотан выволокли нос ветренки на песок, вынесли вперед и вбили в землю якорь – на случай прибоя. Пока что вода была наитишайшая, как в осеннем пруду. Потом они оба деликатно отошли в сторону и шумно помочились.

Эфрон, стараясь двигаться осторожно, перебрался через борт. Нога не болела, но подгибалась в колене. Вообще во всем теле была противная мягкость – как после приступа малярии. Он знал, что рано или поздно это пройдет.

Если его не убьют раньше... Такой исход был более чем вероятен.

Белаш и Йотан разминали ноги, подпрыгивали, потом провели молниеносный бесшумный поединок на воображаемых мечах. Они были похожи на молодых пардусов.

Он вспомнил то, что видел в Степи. Тысячные хоры высоких и тяжелых, будто отлитых из меди, солдат. Они маршируют – в сапогах из толстой конской кожи, в коротких кожаных юбках, – и дрожит земля, по-настоящему дрожит, пыль течет с потолка... Каждый способен вырвать из земли дерево толщиной с ногу, ударом булавы проломить стену в три кирпича, поднять на плечах коня. Проходит один хор, второй, третий... десятый... Потом идет конница: деревянные щиты на груди коней, из железа и кожи доспехи на всадниках; копья с разноцветными кистями – строго вверх, тяжелые кривые бронзовые мечи, по форме напоминающие древние малхусы, но чуть поуже, заточка на полтора лезвия – у седла с одной стороны; с другой – легкие двугорбые луки и колчаны с белоперыми стрелами... Вся эта силища уже, наверное, грузится на корабли.

Эфрон, тяжело дыша, прошел шагов двадцать и присел на полупогребенную в песке корягу.

Последняя неделя далась ему тяжело. Много тяжелее, чем предшествующие годы опасной двойной службы.

Но сейчас об этом нельзя даже думать. Он тронул рукой шлем на голове. Хорошая защита, но вряд ли стоит испытать пределы ее надежности...

Наверху из леса беззвучно выплыла сова. Села на обломок сука изуродованной ветрами сосны, стала смотреть вниз. Моря она не любила. Но сейчас ее любовь или нелюбовь ни на что не влияли. На песке прыгали и возились два человека. Она видела их ясно и отчетливо. И что-то серое, неподвижное, вроде давно истлевшей кучи тряпья или водорослей, серело почти у самой воды. Она мельком окинула взглядом эту кучу и отвела глаза. Стала смотреть на настоящих людей. Потом то, что заставило ее сюда прилететь, исчезло. Сова некоторое время обалдело крутила головой, потом снялась и полетела обратно в уютный лес. Все происшедшее тут же исчезло из ее темной, но цепкой памяти, и она уже не помнила, где была и что видела.

А Эфрон отметил появление чьего-то тайного присутствия, легкого, как дуновение ветерка, прошедшего мимо, и решил про себя, что посещение проклятого молвой острова было, наверное, ошибкой. Но решил он это, не нарушая внутреннего молчания и не позволяя зазвучать ни единой нотке эмоций... Он чуть не убил меня!

Первой реакцией Алексея было удивление. Он все же успел повернуться боком и рухнуть под стол, но настолько в последнее мгновение, что пуля рванула полу его куртки и оставила ожог на ребрах. Из-под стола он видел все и понимал, что сейчас ничего сделать не сумеет: бандит держит ствол у виска Сани и может успеть выстрелить – тонкая пулька «Марголина» убивает не мгновенно даже при самом убийственном попадании. Тем более что рядом второй, похоже, патологический негодяй. Так рисковать Алексей не имел права.

Самый опасный момент был, когда бандиты покидали погребок: они могли бросить Саню и пристрелить ее – просто так, за ненадобностью. Алексей держал на директриссе того, кто вел девушку, прикрываясь ею от возможных выстрелов. Если он толкнет ее... Но бандит выстрелил куда-то вправо – и быстро, как крыса, скрылся с Саней за дверью.

Алексей метнулся к убитому шериффу, подхватил его выпавший револьвер и распрямился уже перед стойкой.

– Запасной выход?

– Есть. – Виночерпий понял, повернулся и побежал. Алексей перепрыгнул через стойку, вслед за ним одним прыжком пересек по диагонали заставленную черт-те чем кухню, роняя позади себя тарелки и кастрюли, и оказался перед голубой облупленной дверью. Виночерпий дрожащими руками вынимал болт из засова.

– Бал продолжается... – шепотом предупредил он.

– Знаю.

– Вы окажетесь за углом...

– Понял.

Он сразу сделался мокрым: у двери было по колено, сверху будто ведрами лили... Через миг в шаге от него вспыхнули направленные вправо фары, зарычал мотор. Алексей шагнул вперед, под пальцами скользнуло что-то осклизлое и мокрое. Он мертво ухватился за какой-то выступ, его рвануло, поволокло, мотнуло на повороте... Машина остановилась. В свете вспыхнувших на миг стоп-сигналов Алексей заметил прилаженное сзади запасное колесо. Бандит, державший Саню, впихнул ее в машину, сел сам. Алексей встал ногами на бампер, повис на колесе. Так можно было ехать долго. Но такого намерения Алексей не имел... Если бы не тент, он мог бы дотянуться до Сани рукой.

В салон через окошко заднего вида он посмотрел только раз, убедился, что пока все в порядке, и пригнулся пониже. Все же сейчас его было видно лучше, чем ему.

Машина резко тормознула, припав на передние колеса. Дважды пролаял клаксон. Хлопнула дверь дома, потом сквозь шум падающей воды донесся звук шагов. Ты, пидор горбатый, греби скорей! – закричал очкарик, открыв свою дверцу. Слушай, Толян, уйми его, а то я ни за что не отвечаю, – сказал новый голос. Ну-ка, коза, двигайся... а этот что, еще здесь? Да ты на него ноги поставь, сказал третий. Тепло и удобно. Как знал, что вас отпускать нельзя, сказал новый, усаживаясь и закрывая дверь. Потом голоса зазвучали глуше, но на то Алексея и прозвали Ушаном, что слышать он мог самое неслышимое. Только двух последних не мог он различать по голосам, отличал их от очкарика, и все. Бедная девочка, подумал он, ей там – между ними...