Они экономят. Они едут до узла на медленном «зеленом», а там садятся на экспресс и дуют в космопорт. Машинист прикрыл окно кабины, когда показалась станционная платформа, кишащая людьми. На головах — черные повязки с синими глазами; машут руками, у многих — плакаты. ДРУГ СВЯТ, А Я ЧИСТ! ЭНРИК, ТЫ НАШ! Бешеные… надо было запретить Пророку въезд!.. Миниатюрная видеокамера на зеркале заднего обзора зашевелилась, скользя взглядом вдоль толпы. Всех под запись, на учет! Чтоб не устраивали сборищ…

Странно, но камеры на поезд ставили не полицейские. До рассвета в депо пришли трое — и сразу к диспетчеру смены. «Парни, без вопросов. Это люди из безопаски Айрэн-Фотрис. Им надо кое-что прикрутить к кабинам». Работали безопасники проворно… как-то даже нечеловечески проворно…

Поезд, гремя, влетел в Поганище. Скорей бы проскочить эту помойку; здесь развлекаются, подкладывая дымовые шашки и петарды на пути… Камеры методично изучали местность вдоль дороги, считывая все, что попадало на прицел. Всего за ночь было поставлено сорок пять пар таких камер, плюс тридцать семь в прошлую ночь; таким образом, Сид получил возможность круглые сутки вести мониторинг на двенадцати железнодорожных трассах в Городе — именно на тех, которые его заинтересовали. Денщик и Молния суммировали информацию и изменяли режим поиска. Этажи ниже эстакад. Выше эстакад. Незастекленные окна. Окна, открытые на восток. Незатененные стены. Круг поиска постепенно сужался.

Энрик иначе относился к тем, кто ждал его в космопорту. Он отечески любил варлокеров, но, как строгий отец, не был намерен потакать их прихотям. Пророки — не те люди, кого можно зажать толпой. Пророки дружны с богами, и боги им подсказывают, как не оказаться запертым в какой-нибудь подсобке, когда в дверь ломятся безумные фаны. И, наконец, явление Пророка пастве должно быть подготовлено.

Поэтому с орбитального лифта Энрик сошел подчеркнуто скромно. Волосы без затей собраны на затылке. Поперек лица черной полосой — очки-плексы. Белая рубашка, светло-бежевый сюртук, песочного цвета брюки. Ни украшений, ни броских деталей в одежде, ни свиты — секретарь-контуанец и двое бодигардов, с первого взгляда похожих на людей; эти нидэ работали в Федерации и знали все особенности здешней обстановки. Прочие сопровождающие шли отдельно от Пророка.

«Будьте любезны, предъявите медицинские сертификаты», — просит сотрудник карантинной службы. «Засвидетельствуйте ваши страховые полисы», — это агент интерслужбы здоровья. Штатный адаптолог привычной скороговоркой напомнил о том, что приезжие попали в иную среду обитания. Другое атмосферное давление, другое тяготение — «и кислорода в воздухе не столько, сколько вы привыкли ощущать». В первый день возможно слабое недомогание и головокружение. Неважно, прибыли вы по делам или чтоб отдохнуть, — два-три дня вам надо отвести на привыкание.

«Что вы имеете предъявить для досмотра? — Таможенник вежлив, как киборг. — Запрещен ввоз мясных консервов, алкоголя без акцизных марок международного образца и многое другое — ознакомьтесь с перечнем».

— У меня с собой есть препарат, — впервые заговорил Энрик. — Я не знаю, можно ли его ввозить.

Таможенники осмотрели коробок со всех сторон, вынули емкость с приятными на глаз капсулами, развернули инструкцию — и не нашли ни слова на линго, только новотуанский шрифт.

— Это разрешенное лекарство? В какой список регламента оно входит?

— Не знаю. — Энрик был кроток и спокоен. — Мне его выдали по рецепту врача из клиники всех цивилизаций.

Пассажиры лифта просачивались сквозь фильтры космопорта, усаживались в поезда, автобусы — и разъезжались, минуя толпы варлокеров, топчущиеся за ограждением, а Энрик с охранниками и секретарем, приглашенные в служебное помещение, сидели и ждали. Читать по-туански в таможне умели — это по штатным обязанностям полагалось одному из смены, — но вот определить, что же за снадобье привез Пророк, никак не удавалось. Запросили амбулаторию всех цивилизаций; те, в свою очередь, стали наводить справки в главной клинике Города. А время шло и шло… Все, кто прибыл рейсовым лифтом, покинули порт — в том числе и сопровождавшие Энрика. Заскучав, стали уезжать и варлокеры; секретарь несколько раз подходил к окну понаблюдать за этим.

— Нашли, — промолвил таможенник, глядя в экран. — Это витамины. Они лицензированы в шести Ц, включая нас. Но почему не наклеили марку лицензии при вывозе?..

— По забывчивости. — Энрик легко поднялся. — Надеюсь, я не слишком задержал вас. Могу ли я вызвать воздушное такси прямо сюда? — поглядел он в сторону балкона, больше похожего на террасу. — Да, — заметил он, уже входя во флаер, опустивший трап на балкон, — вы можете передать охране там, внизу, что опасности больше нет…

Пепс, секретарь Энрика, родился на КонТуа в семье нанявшихся по контракту и настоящее небо над головой увидел лет в двадцать — и то на Атларе, куда полетел совершенствоваться в языках и интеробщении. Бывал он и на Яунге, и на ЛаБинде, и даже на Ранкари, где приезжим иномирянам напыляют на кожу защитный слой, чтоб ее не обожгло голубое светило. Удивить Пепса было трудно, но над Городом он испытал потрясение. Лес биндских высотных домов, стволами уходящих в облачное небо, просторные и низкие строения вара с блестящими от солнечных батарей крышами, прихотливая архитектура яунджи, казавшиеся хрупкими светлые и легкие сооружения планетарных туанцев, похожие на крепости атларские жилища, приспособленные к долгой зимней ночи, — все это меркло перед геометрически правильными бесчеловечными блоками, плотно стоящими рядами и густыми скоплениями уходящими во все стороны, до горизонта. Пепсу казалось, что он летит над городом, который роботы построили для роботов, — потому что людям невозможно жить в столь подчеркнуто искусственной среде. Даже круглые в плане или волнообразно изогнутые дома выглядели прихотью кибер-конструктора, ошибкой, сбоем в программе градостроительства, вымышленной машинным интеллектом. И люди… Все промежутки между домами были переполнены людьми — текучей, пестрой живой массой тел и автомобилей; им было тесно там, внизу, — и город выжимал их вверх, заставляя использовать пустоту воздуха над трассами и крышами, где роились флаеры. Пепс почувствовал какой-то слабый, безотчетный испуг, и у него в самом деле начала кружиться голова.

А Энрик взирал на лежащий под ним Город с нежностью. Кочуя с планеты на планету, он всегда стремился сюда, в мир свинцово-тяжелого серого цвета, густо покрытого кричаще яркими и липкими пятнами рекламной плесени, мир, где человек рождается в столпотворении, учится жить, проворно лавируя между себе подобными, и умирает, устав и упав, затоптанный другими, бегущими по кругу за удачей. Родной город — всегда любимый, как бы плох он ни был.

— Трудно смотреть? — спросил он Пепса, заметив, как тревожно тот косится вниз.

— Признаться — да, — кивнул секретарь.

— Это с непривычки, — успокоил Энрик. — Скоро ты освоишься; сам удивишься, как ты мог бояться Города. Дыши глубже — надо впитать его запах; слушай без напряжения, чтобы почувствовать все его звуки. Может быть, ты его успеешь полюбить… Здесь есть занятный вид туризма — путешествовать по Городу без карты, наобум. Я тоже этим увлекался, и представь — не заблудился ни разу. Я всегда возвращался домой…

Он присмотрелся к плывущим под ними пейзажам, словно хотел найти что-то знакомое.

— В двенадцать лет я выиграл конкурс красоты «Мальчик Города», в двадцать два стал «Парнем года». А между этим было еще восемьдесят семь других конкурсов… Я любил Город и хотел, чтобы он тоже полюбил меня. Похоже, кое-чего я добился — по случаю моего приезда заседает комиссия в парламенте… — Энрик слабо улыбнулся. — Знаешь, почему я стал Пророком?..

— Нет, — Пепс навострил уши; столь интимные риторические вопросы Энрик задавал чрезвычайно редко, и к ответам стоило прислушиваться.

— Потому что Город мне велел. Я не уезжал; он был со мной всюду — его стены, его люди, его напряжение и его голос: «Почему?» Он спрашивает всех централов, а ответить за всех должен был я. Все, что я сделал до сих пор, я сделал для них, вон для тех, — Энрик показал в пол салона. — У них нет ни имен, ни лиц, ни тел, но есть души — грязные, умалишенные, больные. А я — один из них. Поэтому они меня и поняли.