Еще недавно был я незаметным, Как райский куст стал теперь стоцветным.
Склонитесь пред венцом моих красот, Я - гордость веры, божий я оплот.
Господня благодать - Аллаха милость Так, как во мне, ни в ком не отразилась.
Хочу я, чтоб отныне всякий знал: Я средь шакалов боле не шакал!"
Его спросили:"Кто ж ты, господин?" Шакал ответил:"Райский я павлин!"
Его спросили: "Райские долины Ты украшаешь ли как все павлины?
Ты излучаешь ли небесный свет?" Шакал подумал и ответил: "Нет!"
"Скажи еще, оплот наш и твердыня, Умеешь ли кричать ты по-павлиньи?"
"Нет, не могу!"-сказал шакала сын. "Тогда ты лишь хвастун, а не павлин.
Ибо никто, бывавший лишь в пустыне, нам не расскажет о святой Медине. (Если я не бродил в пустыне, то что я могу сказать о долине Мина?)
Ты жалкий зверь, который в краску влез, Меж тем краса павлинов - дар небес!"
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу
О том, как горный козел теряет рассудок, завидя козу, как он прыгает через пропасть и как становится порой легкой добычей охотников
Козел в горах пасется высоко, Меж скал, что от вершин недалеко.
Он осторожен, ибо и стрелки, И звери хищные недалеки.
Ему и подобает осторожно Судить: опасность истинна иль ложна?
Но вот он видит горную козу За пропастью на склоне, там, внизу.
И тотчас меркнет свет в его глазах, И корм ему - пустяк, опасность - прах.
Летит он через пропасть, слеп и глух, Как будто пропасть - это лишь уступ.
Но лучники умны, неторопливы, Козлиный знают нрав и ждут поживы.
Им ведомо, что все забудет он, Внезапным вожделеньем ослеплен.
И зверь, чей глас любви подруги кличет, Становится нетрудною добычей.
Ведь и герою собственная страсть Страшней порой, чем прочая напасть.
Дерево и незрелые плоды
Сей мир подобен дереву, а нам Уподобляться суждено плодам.
Пока незрелы на ветвях плоды, Они висят, не ведая беды.
Но держатся на ветках еле-еле Плоды, которые уже созрели.
Всяк норовит сорвать созревший плод, Пока на землю сам не упадет.
Вот так же созреванье человека И означает окончанье века.
Рассказ о ловце змей...
Рассказ о ловце змей, который счел замерзшего дракона мертвым и приволок его в Багдад
Послушай то, что слышал я стократ, В чем скрытый смысл и тайный аромат.
Однажды в горы некий змеелов Пошел, надеясь обрести улов.
Тот, кто избрал в удел исканий путь, Отыщет, что искал, когда-нибудь.
Пускай взыскующий найдет, что ищет, Ибо исканье - для надежды пища.
Охотник змей искал, как ищут клад, В ту пору был обильный снегопад.
И вот во впадине крутого склона Ловец увидел мертвого дракона.
Искал диковинок ловитель змей, Чтоб легковерных удивлять людей.
Хоть мы - цари природы, тем не мене Ничтожность нас приводит в изумленье.
Сам человек себя не познает, За что и низвергается с высот,
На нищенское рубище подчас Меняя драгоценный свой атлас.
Мы змеям продолжаем удивляться, Хоть сами змеи нас, людей, боятся.
Был змеелов своей удаче рад, Когда тащил диковинку в Багдад.
Хоть было тело этого дракона Огромно, как дворцовая колонна.
Ловец пыхтел и думал: всех людей Я удивлю находкою своей,
Скажу, какие претерпел мученья, Чтоб мне щедрей давали награжденье.
И он с трудом по снегу, без дорог, Свою добычу страшную волок.
Однако был живым дракон, чье тело В снегу застыло и окоченело.
Ловец дракона притащил в Багдад, и каждый был взглянуть на чудо рад.
Во многолюдном городе Багдаде Все удивлялись, на дракона глядя.
Все говорили: "Вот какое чудо Отважный муж принес Бог весть откуда!"
На чудище смотреть со всех концов Текли к базару сонмища глупцов.
Чтоб зреть диковинку, валил народ И змеелову приносил доход.
И чернь, и знать, и все, кому не лень, Крича, бежали, словно в Судный день,
Туда, где замертво дракон лежал Под грудою ковров и покрывал.
Ловец, однако, не был простоватым, Дракона крепким окрутил канатом.
Дракон лежал недвижный и слепой, Меж тем вставало солнце над толпой.
Оно взошло на небе и пригрело Огромное диковинное тело.
И шевельнулась, злость в себе тая, Казавшаяся мертвою змея.
Тут люди, видя, что пришла беда, Стеная, побежали кто куда.
Все на пути сметали с перепуга, Топтали и калечили друг друга.
И думал сам охотник, сбитый с ног: "Что я себе на горе приволок?"
Он был как та овца с незрячим оком, Что волка разбудила ненароком.
И проглотил дракон живую плоть, Что так искусно сотворил господь.
И кости всех, которых проглотил, Змей, вкруг столба обвившись, измельчил.
Во льду несчастий, как дракона тело, Тщета души твоей окаменела.
Лед горестей или иное зло Твоим страстям полезней, чем тепло.
Дракон страстей не страшен, спит покуда, Покуда спит он, нам не будет худа.
И ты не пробуждай его теплом, Чтобы весь век не каяться потом.
Рассказ о том, как собака...
Рассказ о том, как собака каждую зиму давала клятву построить для себе дом, когда настанет лето.
Зимой собака бедная всегда Сжимается, становится худа.
Зимою говорит себе собака: "Такой я стала тощею, однако,
Что мне для сократившегося тела Жилье построить - шуточное дело.
Клянусь, что летом я построю дом, Притом, пожалуй, с небольшим трудом.
Но летом сыто и неторопливо В тени собака думает лениво:
"Я дом воздвигла бы, но чья вина, Что стала велика я и тучна,
И не построить дом такой обширный Чтоб уместииться мне, большой и жирной!"
Когда людей несчастия гнетут, Они обеты частые дают.
Построить дом они клянутся, плача, Той самой зимней клятвою собачьей.
А после все обеты забывают, Когда немного беды отступают.
История о том, как суфий...
История о том, как суфий объяснялся в любви висящему на стене дорожному мешку, в котором не было никаких припасов.
Однажды суфий, человек святой, Увидел на гвозде мешок пустой. Увидел суфий эту благодать, И стал в слезах одежды рвать. "Лишь в нем, - воскликнул суфий, - нет коварства! В нем царство нищих и от бед лекарство!" Кричали: "Вот спаситель наш от бед!" Другие суфии за ним вослед. Они порой смеялись и рыдали, Мешок пустой хваленьем восхваляли. У простака вопрос сорвался с уст: "Что прославлять мешок, который пуст?" Ответили ему не без презренья: "Ты здесь к чему, ты чужд воображенья? Ступай отсюда, если ты такой, Что зришь лишь то, что можно взять рукой. В мечтах влюбленный видит днем и ночью Предмет любви, невидимый воочью!"
