Однако ребята, несмотря на неблестящую перспективу махать до изнеможения косой, чувствовали себя весьма неплохо. Выходить на поле придется разве что через полчаса, а пока можно плотно позавтракать. Остальное все будет потом. Да честно говоря, и вкалывать не всегда было в лом, потому что, когда разойдешься, и тело начинает двигаться словно само по себе, и к Гришке, и к Олегу приходило какое-то странное ощущение, будто они растворялись в работе. Эти мерные движения справа налево, и печальный шелест падающей травы, и тонкое тиньканье косы приводило их в весьма благостное расположение духа, близкое к восторженному.

Но в тот день трудиться поначалу оказалось непросто. Все-таки руки, ноги и спина ныли довольно ощутимо.

— Хорошо еще башка не болит, — мрачно пошутил Гришка, елозя точильным камнем по косе.

— А чего бы у тебя голова болела? — усмехнулся Олег. — Мы же здесь с тобой не задачки по математике решаем.

— Да уж, — подмигнул Олег, — зато к мускулам кое-чего прибавится.

— Это точно, — покосился на друга Гришка.

Еще пару недель назад Олег выглядел как тщедушный, золотушный городской подросток, которому тотально не хватает всего: и воздуха, и света, и нормальной пищи. Теперь же лицо его загорело, под рубашкой нет-нет да и проступали, пусть пока не стальные, но вполне ощутимо-бугристые мышцы.

Гришка и сам недавно втайне гляделся в зеркало. Правда, на культуриста он еще похож не был, но гордиться уже было чем. Ради этого стоило и косой помахать, и с вилами повозиться. Когда они с Олегом вернутся в школу, по коридору их будет провожать гораздо больше девчоночьих взглядов, чем раньше. По крайней мере, он был почти уверен в этом.

— Ну ладно, хватит болтать, — покосился Гришка на деда, который учесал вперед. — Давай за передовиками труда поспешать.

Дед, как и обещал, отпустил Гришку и Олега на послеобеденный отдых опять же до скирдования. Друзья, попив чайку и уняв жажду, первым делом помчались к забору и стали высматривать Илью. Тот возился рядом с поленницей.

— Илюх, ну ты чего, выйдешь? — стали выкликать его друзья.

— Да вот, надо переколоть тут чушки, — ответил Илья, разваливая колуном березовую плаху.

— А там много у тебя?

— Да на час еще хватит.

— А топор лишний найдется?

— Найдется, — посмотрел кругом Илья.

— Ну тогда мы к тебе, — решили Гришка с Олегом и оглядевшись — нет ли рядом взрослых — перемахнули через забор.

— Ну-ка, дай мне, — подхватил топор на длинной рукоятке и, примерившись к большому комлю, изо всей силы саданул его прямо в середину.

Илья с интересом наблюдал за приятелем, облокотившись на рукоятку колуна. Гришка дернул было топор, чтобы вытащить его и нанести своему деревянному противнику еще один удар, но топор не поддавался. Гришка пыхтел, мотал его вместе с комлем направо и налево, но вытащить не мог.

— Ну и кто же так дрова рубит? — усмехнулся деревенский мальчишка. — Смотри, как надо.

Илья забрал у Гришки топорище, качнул его вниз-вверх, и топор нехотя вылез из гнезда.

— А шарахнул ты его здорово, — завистливо посмотрел на Гришку Илья. — Только тут с умом бить надо. Во-первых, посмотреть, с какой стороны здесь сучки. Поперек ты сучок никогда не разрубишь, хоть убейся. Только вдоль. Ну и потом в середину бить топором бесполезно: черта с два его вытащишь. У меня тоже был опыт, — мотнул он головой в сторону, где лежали нерасколотые дубовые великаны. В одном из них торчала потемневшая ручка топора, намертво засевшая в дереве.

— Вон, даже отец вывернуть не мог. Короче, если рубишь топором, то работай сначала по краям.

Илюха взмахнул топором, но ударил деревяшку не в середину, а ближе к краю, отчего там сразу появилась трещина. Еще двумя ударами он отколол довольно тяжелое полено и принялся обрабатывать деревяшку со всех сторон, как чистят морковку. Вскоре от березовой плашки осталась лишь груда полешек.

— Складывай, что ли, — повернулся Илья к Олегу.

Тот стал собирать поленья и, присмотревшись, каким образом устроена поленница, стал ее дополнять.

— Ладно, — снисходительно повернулся Илья к Гришке. — Бери колун: им легче работать.

В четыре руки справляться с делом оказалось гораздо быстрее. Хотя Гришка несколько раз умудрился и новое орудие труда засадить глубоко в дерево и пару раз просвистел колуном мимо цели, тем не менее работа продвигалась довольно шустро, и уже через полчаса Илья, подобрав щепки, отер пот со лба и радостно улыбнулся:

— Ну вот и все.

— Отлично! — обрадовался Гришка, избавляясь от тяжеленного колуна. — Теперь пошли в лес.

— В лес? — нахмурился Илюха. — Я, ребята, вам вчера хотел сказать, да не стал. Думаю, в лес не надо нам идти. Люди там бродят странные, не историки-археологи… И не черные следопыты, которые оружие немецкое ищут, ордена, медали, а потом их загоняют.

— Да с чего ты взял?

— Чтобы черные следопыты пряжку от немецкого ремня бросили?! Да они за такие вещи удавятся! Это же валюта! Я вчера думал-думал — не могу понять, что они там искать могли. К тому же взрывы не на минные были похожи. Кажись, гранатами кто-то баловался.

— А ты откуда знаешь? — недоверчиво перебил Илью Гришка.

— Да у нас тут, — улыбнулся Илья, — дед Антип где-то в лесу гранаты нашел и на День Победы фейерверк устроить. Половина стекол в деревне вылетела…

Как бы то ни было, ни Гришка, ни Олег отказываться от разведки не собирались. Наоборот, когда в воздухе запахло чем-то из ряда вон выходящим, дело стало выглядеть еще интереснее.

— Ну и что с того, что они в лесу шастают? — уговаривал Илью Гришка. — Мы же по-тихому там будем ходить, никто нас и не заметит. Тем более ты места знаешь.

Эта легкая лесть попала в точку, и Илья то ли из боязни прослыть в глазах городских ребят трусом, то ли из врожденного, как и у них, авантюризма, согласился на вылазку. Поскольку все дрова были уложены на место, Илья спрятал инструмент, сбегал к дому, получил добро на то, чтобы развеяться перед обедом, не уточняя, где именно и с какой целью он будет нагуливать аппетит, и троица быстрым шагом пересекла луг и растворилась в лощине…

Петр Ефремович Мещеряков находился на пенсии уже третий год. Однако пенсионером он почувствовать себя никак не мог. Хотя утро не начиналось у него, как в прежние годы, с силовой зарядки, холодного душа и диетического завтрака — давал знать возраст — Петр Ефремович садился все же за свой любимый рабочий стол, сработанный мастерами-краснодеревщиками еще в прошлом веке, и погружался в бумаги. А бумаг у Петра Ефремовича было ой, как много!

Ранее работал он в одной весьма уважаемой как в России, так и за ее пределами организации и заведовал отделом по розыску военных преступников. А под военными преступниками в первую очередь в те далекие годы, когда Петр Ефремович еще был в полной силе, подразумевались в первую очередь фашисты, избежавшие суда в Нюрнберге. На всю эту когорту у Петра Ефремовича был особый, достаточно богатый материал, который частично, после многочисленных переименований организации, где он работал, осел у него дома. Может быть, со временем товарищ, а ныне господин Мещеряков и забыл бы обо всех этих архивах, но однажды он натолкнулся на один весьма любопытный документик.

Документик этот касался гибели в бою немецкого генерала. Некий политрук ссылался на снайпера своей роты, уверявшего, что «снял» офицера, у которого на шее висел самый настоящий железный крест. Да, железный крест, украшенный дубовыми веточками и алмазами. Такая штука не могла принадлежать ни низшему офицеру, ни тем более рядовому.

Основательно поворошив архивы, как доступные, так и недоступные простым смертным, Петр Ефремович пришел к выводу, что это вовсе не выдумка. Может быть, на эту историю он не обратил бы внимания, поскольку сам железный крест, даже усыпанный бриллиантами, его, конечно, заинтересовал, но уж никак не в плане солидного заработка. Но вдруг во всей этой истории стали проглядывать деньги. Причем колоссальные.