Вскоре Антоний скончался, и один из его телохранителей отправился с этой вестью к Октавиану. В последние минуты Антоний успел сказать Клеопатре, что ей можно положиться на Гая Прокулея, который был шурином Мецената и одним из приближенных Октавии. Но этот Прокулей вскоре появился перед мавзолеем с приказом Октавиана взять Клеопатру живой и, главное, не дать ей уничтожить свои сокровища. Ведя переговоры у запертой двери, он заметил открытое окно на верхнем этаже, через которое недавно втащили наверх умирающего Антония. Ни до чего не договорившись, он вернулся и рассказал обо всем Октавиану, но тот послал его обратно вместе с Корнелием Галлом. Пока Галл беседовал с царицей, Прокулей принес лестницу, забрался внутрь мавзолея, сбежал по ступенькам и схватил царицу, которая еще продолжала разговаривать с Галлом. Клеопатра выхватила кинжал, но он обезоружил ее, и она стала его пленницей. Тревогам Октавиана пришел конец: сокровищница была цела, Клеопатра стала пленницей. Теперь он сможет купить достаточно земли в Италии, чтобы вознаградить ветеранов, и сможет чеканить серебряную и золотую монету в большом количестве.

Вскоре Октавиан разрешил Клеопатре покинуть мавзолей, чтобы позаботиться о похоронах Антония по египетскому обряду. Но все пережитое надломило дух царицы. Говорили, что Октавиан хочет отвезти ее в Рим, чтобы показать во время своего триумфа. Но царица отвечала своим приближенным, что этого она не допустит. Вот как представлял себе ее переживания Шекспир:

Клеопатра Ну вот,

И рада!

Мы, видишь ли, египетские куклы,

Заманчивое зрелище для римлян.

Толпа засаленных мастеровых,

Орудуя своими молотками,

Собьет помост.

Дышать мы будем смрадом

Орущих жирных ртов и потных тел…

Нет, Ирада, все так и будет.

Ликторы-скоты

Нам свяжут руки, словно потаскушкам,

Ватага шелудивых рифмоплетов

Ославит нас в куплетах площадных,

Импровизаторы-комедианты

Изобразят разгул александрийский,

Антония там пьяницей представят,

И, нарядясь царицей Клеопатрой,

Юнец писклявый в непристойных позах

Порочить будет царственность мою…

Не стану я ни пить, ни есть, ни спать,

И тело смертное мое разрушу [13].

Но едва ли Октавиан действительно хотел демонстрировать Клеопатру как свой трофей. Он помнил, что к ее сестре во время триумфа Цезаря римляне отнеслись даже с сочувствием, а подобная реакция в случае с Клеопатрой вовсе не была ему нужна. Кроме того, ее появление в Риме при таких обстоятельствах могло быть расценено как оскорбление памяти Цезаря, воздвигшего в ее честь статую в храме Венеры-Прародительницы. А главное – неясно было, что делать с царицей потом. Казнив ее, Октавиан нанес бы тяжелый урон собственной репутации, а оставив в живых (даже в заточении), не чувствовал бы себя в безопасности. Для Октавиана лучше всего было бы, чтобы Клеопатра умерла, но так, чтобы он остался как будто ни при чем.

Сохранилось предание, будто Октавиан посещал Клеопатру, но это маловероятно. Для историков и биографов такие предполагаемые встречи играли роль высшей точки повествования, но Октавиану это было совсем ни к чему. Он предпочел послать к царице Долабеллу, одного из членов своей свиты, который симпатизировал Клеопатре. Он должен был частным образом объяснить Клеопатре, что ей будто бы предстоит отправиться в Рим для участия в триумфе Октавиана. Через него Клеопатра попросила разрешения (и получила его) совершить ритуальные возлияния на могиле Антония перед отъездом. Но Октавиан понимал, что царица скорее умрет, чем отправится с ним в Рим. Эпафродит, который ее стерег, получил указания, заметив со стороны Клеопатры попытки совершить самоубийство, закрыть на это глаза. 12 августа она передала через Долабеллу письмо Октавиану с просьбой разрешить похоронить ее рядом с Антонием.

Октавиан понял, что это означало ее желание уйти из жизни, и послал во дворец своих людей. Они застали Клеопатру уже мертвой. У ее ног умирала верная Ирада. Хармиона, также близкая к кончине, пыталась поправить корону на голове своей госпожи. На вопрос одного из воинов: «Хармиона, неужели это произошло?» – она успела ответить: «Произошло то, что подобает царице из такого древнего рода» (см. Плутарх. Антоний).

Клеопатра отравилась. Представители александрийской медицинской школы, включая личного врача царицы Олимпа, конечно, хорошо разбирались в ядах, однако на этот раз точно определить характер яда оказалось невозможно. Древние авторы нашли для этого романтическое объяснение. Историк и географ Страбон, первый по времени, кто писал об этом, колебался между версиями отравления змеиным ядом и каким-то снадобьем. Врач Гален, живший во II веке н.э. предполагал, что Клеопатра нанесла себе ранку и ввела в нее яд. Дион Кассий утверждал, что на руке царицы было всего лишь две едва заметные ранки.

Согласно Плутарху, змею принес ей египетский крестьянин в корзине с фигами; она была спрятана под листьями, закрывавшими корзину сверху, поскольку Клеопатра велела сделать так, чтобы змея бросилась на нее внезапно. Царица, сказав: «Будь что будет», обнажила и подняла руку, чтобы змея ужалила ее. Другие же говорят, будто эта змея сидела в кувшине и Клеопатра вызвала ее оттуда, ударяя по кувшину золотым веретеном. Но подлинной правды не знает никто – рассказывали также, будто царица всегда носила с собой яд; однако ни воспаления, ни иных следов отравления не было найдено на ее теле: Да и самой змеи никто не нашел в мавзолее, хотя будто бы видели ее след на песке с той стороны, где окна выходят на море. Некоторые еще утверждали, что видели на руке царицы две едва заметные ранки. Октавиан же, очевидно, поверил в этот рассказ, потому что во время триумфа в Риме его люди пронесли статую Клеопатры, вокруг которой обвилась змея.

Версия об укусе змеи в конечном счете оказалась господствующей, тем более что змея считалась одним из символов Исиды, и, возможно, во время триумфа римляне видели в действительности статую Исиды со змеей, поскольку богиня отождествлялась с самой Клеопатрой.

Египетские кобры, почитавшиеся как божества в дельте Нила, считались покровительницами фараонов, и их диадемы были украшены изображениями змеи, угрожавшей врагам царей, а иногда двух змей. Отсюда, вероятно, родилась легенда, будто Клеопатру укусили две змеи, а не одна.

Гораций и Вергилий говорят не об одной, а о двух змеях. В целом рассказ о гибели Клеопатры от укусов змеи (или змей) понадобился для того, чтобы показать, что она ушла из жизни как настоящая царица, приняв кончину от яда змеи – эмблемы царской власти.

Враги Клеопатры утверждали, будто бы она, прежде чем выбрать способ ухода из жизни, наблюдала, как убивали осужденных на смерть преступников на александрийской рыночной площади. Однако сам Октавиан не пишет ни о чем подобном. Победив своих врагов и добившись их ухода из жизни, готовясь занять трон Птолемеев, он теперь позволил себе быть великодушным. Во-первых, возникла версия, будто Октавиан, услышав о самоубийстве Клеопатры, послал к ней заклинателей змей, чтобы они высосали яд из раны (это, очевидно, правда, так как подобную ложь было бы легко опровергнуть). Однако заклинатели опоздали, что вовсе не огорчило Августа. Октавиан также разрешил похоронить царицу с царскими почестями, вместе с Ирадой и Хармионой, рядом с могилой Антония, и даже распорядился достроить мавзолей. Кроме того, он дозволил своим сторонникам и окружению восхищаться силой духа ушедшей царицы. Вергилий, относившийся к делам Клеопатры с глубокой неприязнью, все же красочно изображает печаль бога Нила, к которому Антоний, Клеопатра и их сторонники вернулись после Акция:

… Как уносили ее дуновенья япитского ветра,