Наконец наступил момент, когда оба они – и двуногий и восьминогий – исчезли из вида, исчезли медленно и постепенно, словно недоступный зрению огромный нож слой за слоем резал их тела по вертикали. Из пустоты продолжали торчать только четыре широко раскинутые щупальца да две руки, буквально впившиеся пальцами в щель между соседними плитами.

Затем стали исчезать щупальца – одно, второе, третье… Оставляя на камне кровавый пятипалый след, уползла в неведомую бездну левая рука. Вскоре последнее щупальце Калеки, натянувшись как струна, оторвалось от своей опоры и, быстро укорачиваясь, промчалось по полу к центру зала. Лишь правая рука Стардаха, видная до самого плеча, продолжала борьбу. Казалось, еще мгновение, и скрюченные, как когти гарпии, пальцы разожмутся, однако воля максара к жизни (или к мщению) оказалась сильнее всех стихий неведомого мира. Из пустоты понемногу начала выползать левая рука – сначала пальцы, потом ладони и предплечье.

Плита заскрипела от могучего рывка, и вот уже голова Стардаха – вся обросшая кристаллами льда, дымящаяся, словно на нее плеснули жидким воздухом, – уставилась на них своими сатанинскими буркалами, в которых неизвестно чего было больше: ярости, ненависти, боли или торжества. Надежда вскрикнула и бешено затрясла раму, пытаясь освободиться. Артем, подхватив недействующий клинок, подбежал к этой ненавистной роже и принялся рубить ее – впрочем, с таким же успехом можно было рубить чугунную тумбу.

Стардах уже выбрался наружу по пояс. Рука его приподнялась медленно, с трудом, но тем не менее от первого же удара Артем отлетел в сторону. А затем – впервые после возвращения из небытия – раздался голос максара: низкий, хриплый, заунывный вой. Надежда рванулась так, что ее пястные кости захрустели, а кожа чулком сошла с ладони. Однако это дало ей свободу.

Теперь где-то в неведомом мире оставались только ноги Стардаха. Надежда попыталась столкнуть отца обратно в бездну, но безрезультатно – одежда, за которую она хваталась здоровой рукой, рассыпалась в труху. Зато Стардах в свою очередь крепко вцепился в нее.

– Пойдешь… со мной… – прохрипел он.

– Помоги! – крикнула Надежда Артему. – Тащи его туда! – Она указала на раму.

Вдвоем они кое-как доволокли тяжелое, словно каменное, тело до рамы. Ноги не слушались Стардаха, а пальцы сжимались и разжимались с великим трудом, однако он продолжал ожесточенно сопротивляться. Чтобы взвалить его на раму, пришлось использовать клинки вместо рычагов. Но вот уже защелкнулись захваты на его запястьях и щиколотках, затем на груди, и, наконец, широкий стальной обруч плотно охватил голову.

– Все, – сказала Надежда, тряся изувеченной кистью. – Наша взяла.

– Не… взяла… – пробормотал Стардах. – Не взяла… ваша… Отсюда вам… не уйти…

– Проверь дверь, – приказала Надежда Артему. – Быстро.

Артем хорошо помнил, что дверь открывалась внутрь мертвецкой, однако с этой стороны она даже не имела ручки. Материал, из которого было изготовлено дверное полотно, отвечал на удар глубоким металлическим звуком, свидетельствующим о солидности и надежности этого сооружения. Точно такого же качества была и дверная коробка.

Он простучал все камни в стене, а затем ощупал все мало-мальски заметные впадины и выступы. Ни одна деталь, хоть чем-то напоминавшая потайную кнопку, не ускользнула от его внимания. Сражаясь с дверью, он отбил кулаки и сорвал ногти. Жуткая догадка медленно дозревала где-то в глубине его сознания, но Артем изо всех сил не давал ей вырваться на волю, материализовавшись в вопль отчаяния. Все его попытки найти выход были столь же бессмысленными, как и суета мышонка, угодившего в железную бочку.

– Кажется, эта штука открывается только с одной стороны, – сказал он, сам не узнав своего голоса. – И как раз не с нашей.

– Бедный Иллабран, – задумчиво вымолвила Надежда. – Значит, он погиб безо всякой пользы…

– Здесь должен быть еще один выход… Вспомни, он ведь говорил об этом. – Артем указал на Стардаха.

Несмотря на холод, царивший в мертвецкой, лед уже таял на лице хозяина цитадели, и казалось, что несгибаемый максар плачет.

– Пустое. Если выход действительно существует, он никогда не укажет его нам. Какой ему от этого прок? Ведь, уходя, мы все равно не захватим его с собой, и Стардах это отлично понимает. Я могу, конечно, пообещать ему жизнь, но никогда не выполню своего обещания, потому что безумием было бы выпускать на волю собственную смерть.

– Значит – все? – Холод, проникший во все его клетки, уже был холодом смерти.

– Наверное. – Голос Надежды был убийственно спокоен. – Первым умрешь ты, затем я. Стардах, думаю, немного переживет нас. Возможно, он даже сможет перегрызть свои лапы и уйдет отсюда живым. Но нам это уже будет безразлично.

– Ты лжешь! Это неправда! – заорал вдруг Артем. – Мать, носящая в своем чреве ребенка, не должна так говорить! Зачем ты издеваешься надо мной?

– Молчи. – Она повела на него пустым, равнодушным взором. – Молчи. Так и быть. Я сделаю для ребенка то, что никогда бы не сделала для себя. Молчи и не мешай.

Надежда подошла почти вплотную к двери. Голова ее была опущена, руки расслабленно висели вдоль тела, но тем не менее во всей фигуре ощущалось огромное внутреннее напряжение. Несомненно, она что-то задумала и вот-вот должна была приступить к выполнению своего плана.

А затем Надежда пошла – пошла, ни на йоту не продвинувшись вперед. Это была ходьба на месте, впрочем, полностью сохранявшая иллюзию целеустремленного и осознанного движения. Вскоре характер шагов изменился. Теперь она как бы ставила ноги на что-то, расположенное ниже уровня пола.

Да она же спускается, догадался Артем. Спускается вниз по винтовой лестнице!

Пятьдесят полуприседающих осторожных шагов по кругу и снова – вдаль. Поворот налево. Потом направо. Полчаса энергичного притопывания. И снова спуск, но уже куда более долгий.

Надежда снова шла подземным путем, тщательно имитируя каждый шаг, повторяя каждый поворот и каждый спуск, а где-то по реальным галереям и реальным лестницам двигался кто-то другой, безошибочно направляемый ее волею и памятью.

Несомненно, этим другим мог быть только Яшт.

Путь ему предстоял нелегкий – по враждебному и неведомому лабиринту, через залы, где на качающихся рамах гнили человеческие останки и где рыскали обезьяноподобные уроды, сквозь пугающий мрак и сквозь свет, еще более кошмарный, чем мрак. Дело осложнялось еще и тем, что Стардах не замедлил включиться в эту жуткую игру. Сознание мальчишки двоилось и троилось, ведь сразу два чужих могучих разума выбрали его неокрепшую душу ареной для схватки – одна звала вперед, заставляя забыть об опасности и самосохранении, другая гнала назад, внушая самые кошмарные видения. Силы, перед каждой из которых в отдельности не смог бы устоять ни один человек, буквально разрывали юного жестянщика, но тем не менее он продолжал свой путь, ибо сила любви и веры превосходила в нем силу страха.

Помимо воли рука Артема коснулась пояса, где хранился подарок Генобры. «Надо убить его, – подумал он о Стардахе. – Засуну яд прямо ему в пасть. Пусть при этом он откусит мне пальцы. Но смогу ли я убить скованного по рукам и ногам пленника, даже если это будет сам Сатана?»

Вдруг Надежда застыла и вытянула обе руки вперед. Словно актер в пантомиме, она навалилась всем телом на какую-то невидимую преграду. Раздался протяжный скрежет, и дверь начала понемногу приоткрываться. Артем кинулся к ней и, едва только его пальцы смогли проникнуть в образовавшуюся щель, изо всей силы потянул железную створку на себя. Пахнуло затхлым теплом, и в следующее мгновение он увидел перед собой Яшта, вернее, нечто внешне напоминающее собой прежнего Яшта, но на самом деле имеющее с живым человеком куда более отдаленное сходство, чем разбросанные поблизости окоченевшие трупы.

Психика жестянщика явно не выдержала обрушившихся на нее испытаний, но тем не менее он дошел, вернее, его довели.