— Уж не ты ли сам создашь такую возможность?

— А почему бы и нет! Мы сейчас находимся на борту «Аржелеса», и, если предположить, что месье Дардантор упадет в море…

— Что, что? Надеюсь, ты не намерен выбросить его за борт?..

— Нет, конечно, но все же… Допустим, он падает в море… Ты и я, мы оба бросимся за ним, словно ньюфаундленды.[42] И вышеозначенные ньюфаундленды, после того как спасут месье Дардантора, становятся приемными собаками… то есть приемными сыновьями.

— Говори лишь о себе, Жан! Ты-то умеешь плавать! А я нет, и если мне представится только такой способ принудить этого замечательного человека усыновить меня…

— Хорошо, Марсель! Я буду действовать на море, а ты — на суше! Но давай договоримся: если ты станешь Марселем Дардантором, я не буду тебе завидовать, а если мне предстоит носить сие блистательное имя, то… Но лучше бы, чтобы он усыновил нас обоих…

— Я не хочу даже отвечать тебе, мой бедный Жан!

— Избавляю тебя от этого… при условии, что ты позволишь мне действовать, как я сочту нужным.

— Вот это-то и беспокоит меня, — возразил Марсель. — Ты ведь высказываешь мысли одна другой безумней, притом с серьезностью, которая за тобой никогда не водилась…

— Потому что над этим стоит задуматься. А вообще не волнуйся: я буду все воспринимать с веселой стороны, и если даже моя затея не выгорит, пулю в лоб не пущу.

— Да осталось ли еще что-нибудь в твоей голове?

— Кое-что еще есть.

— Повторяю, ты просто спятил!

— Оставь!

На этом и прервался их разговор, которому, впрочем, Марсель не придавал никакого значения. Затем, покуривая, друзья стали прогуливаться по юту. Подходя к поручням, молодые люди не раз замечали слугу Кловиса Дардантора, неподвижно стоявшего у корпуса машины в безукоризненной дорожной ливрее.

Что он здесь делал, чего ждал, не выказывая при этом нетерпения? Оказывается, караулил, когда проснется его господин. Такой вот человек состоял на службе у месье Дардантора — оригинал ничуть не меньший, чем хозяин. Правда, между ними существовали и большие различия.

Патрик — так звали слугу, хотя он и не был шотландцем — вполне заслуживал свое имя, унаследованное от патрициев Древнего Рима: изысканные манеры этого сорокалетнего мужчины, отменно воспитанного и столь же приличного, контрастировали с бесцеремонными ухватками перпиньянца, которому он служил по воле одновременно доброго и злого случая. Гладкое, всегда чисто выбритое лицо, несколько скошенный лоб, не лишенный гордости взгляд, полуоткрытые губы, за которыми поблескивали отличные зубы, тщательно причесанные белокурые волосы, хорошо поставленный голос, благородная осанка — далеко не полная и чисто внешняя характеристика Патрика, державшегося с таким видом, будто он член английской палаты лордов. Находясь в услужении у богатого перпиньянца пятнадцать лет, он не раз испытывал желание расстаться с ним. Точно так же и у месье Дардантора не раз возникала мысль указать слуге на дверь. В действительности же они не могли обойтись друг без друга, хотя трудно было вообразить натуры более противоположные. Не жалованье, впрочем довольно большое, привлекало Патрика, а убежденность, что хозяин доверяет ему абсолютно, что было вполне оправданно и заслуженно. Но его самолюбие очень страдало от фамильярности, болтливости и чрезмерной экспансивности южанина, отличавших господина. На взгляд слуги, месье Дардантору недоставало хороших манер, и он к тому же и не хотел вести себя с тем достоинством, какого требовало его социальное положение. Например, то, как хозяин здоровался, знакомился или выражался, сразу же выдавало в нем бывшего бочара. Ясно, месье Дардантору не хватало соответствующего воспитания, да и как он мог его получить, изготовляя, стягивая обручами и выкатывая из своих магазинов тысячи винных бочек?! Но с подобными вещами мириться нельзя, считал Патрик и не раз пытался втолковать это своему работодателю.

Иногда Кловис Дардантор, у которого, как уже отмечалось, была страсть разглагольствовать, выслушивал замечания слуги. Он хохотал, насмехался над ментором[43] в ливрее и находил удовольствие в том, чтобы дразнить его своими выходками. А бывало и такое, когда по причине плохого настроения перпиньянец посылал подальше непрошеного советника и давал ему восемь традиционных дней перед увольнением, но этот восьмой день так никогда и не наступал. По сути же, если слугу тяготило служение такому антиджентльмену, то хозяину, наоборот, лестно было иметь в услужении столь благовоспитанного человека.

В это утро Патрик не видел оснований считать себя довольным. Он узнал от метрдотеля, что во время вчерашнего обеда месье Дардантор опять предавался непозволительным речевым излишествам, наговорил Бог знает чего и оставил у обедавших самое нелестное впечатление об уроженце Восточных Пиренеев.

Да, Патрик не был доволен и не собирался это скрывать. И поэтому он довольно рано постучал в дверь каюты под номером тринадцать, хотя его и не звали.

Поскольку первый стук остался безответным, он постучал второй раз, уже более настойчиво.

— Кто там? — проворчал сонный голос.

— Патрик.

— Иди ты к черту!

Слуга удалился, — хотя и не туда, куда его послали, — очень уязвленный таким непарламентским ответом, к которому он, казалось бы, должен был привыкнуть.

— Никогда ничего хорошего не сделаешь из такого человека! — прошептал он и, как всегда, полный чувства собственного достоинства, неизменно благородный и похожий на английского лорда, возвратился на палубу, чтобы там терпеливо дожидаться своего господина.

Ожидание продлилось добрый час, поскольку месье Дардантор вовсе не торопился покинуть каюту. Но вот дверь все же скрипнула, открылась, и в ней появился герой нашей истории.

Жан и Марсель, которые стояли, облокотившись на поручни, сразу же заметили своего нового знакомого.

— Внимание! Наш папаша, — прошептал Жан.

Услышав такое определение, столь же забавное, сколь и преждевременное, Марсель, не удержавшись, громко расхохотался.

Патрик размеренным шагом, с недовольным выражением лица и мало расположенный принимать хозяйские распоряжения, направился к месье Дардантору.

— А, это ты разбудил меня среди глубокого сна, когда меня убаюкивали золотые грезы?..

— Сударь согласится, что мой долг…

— Твой долг — ждать, когда я позову тебя звонком.

— Сударь, наверное, полагает, что он сейчас находится в своем доме на площади Лож…

— Я знаю, где нахожусь, — отрезал перпиньянец, — и если бы в тебе нуждался, то послал бы за тобой… Ты плохо отремонтированный будильник!

Патрик слегка нахмурился и произнес серьезным тоном:

— Я предпочитаю не слышать сударя, когда он выражает свои оскорбительные мысли и к тому же в столь неподобающей форме. Замечу также, пассажиру первого класса не приличествует носит такой берет, что на вас.

И действительно, головной убор, сдвинутый на затылок месье Дардантора, к первоклассным не относился.

— Выходит, Патрик, тебе не по вкусу мой берет?

— Так же, как и тельняшка, которую напялил на себя сударь под предлогом, что во время плавания ему надо выглядеть настоящим моряком!

— Что правда, то правда!

— Если бы я помогал вам одеваться, то наверняка помешал бы вырядиться подобным образом.

— Ты помешал бы — мне?

— Да, у меня есть обыкновение не скрывать от сударя свое мнение, даже когда оно может его раздражать, и то, что я делал в Перпиньяне, в вашем доме, я, естественно, продолжаю делать и на борту этого судна.

— Когда вам будет угодно замолчать, Патрик?

— Хотя эта фраза прозвучала отменно вежливо, — продолжал слуга, — я должен признать, что сказал отнюдь не все из того, что хотел. Прежде всего, мне придется заметить, что вчера во время обеда сударю надлежало бы получше следить за собой…