Вибрации камня стали беспокоить кобольда лишь в тот миг, когда Эгле намеревалась уже закончить свое пение, отнимавшее у нее немало и душевных, и физических сил. На самом деле он вполне мог потерпеть и неприятное жжение в ноздрях, и легкие судороги, волной пробегающие по его лохматому телу, и даже весьма ощутимые спазмы в желудке, породившие у него несколько рвотных движений. Но желудок кобольда был уже пуст, а его сухие позывы фэйри, привыкшего есть самую причудливую пищу, от которой человек мог надолго потерять не только аппетит, но и сон, не особенно беспокоили. Гораздо серьезнее сейчас были разговоры, которые он, хотя и был отделен от людей приличной глубиной и скальными породами, все-таки слышал, хотя и не очень отчетливо. Выручало особое устройство его ушных раковин, позволяющих издалека распознать шум камнепада, рокот надвигающейся горной лавины и гул обвала в старой заброшенной шахте или подмоченной штольне. Люди сейчас говорили о том, что уже давно серьезно тревожило кобольда, чего он не без оснований опасался и что обходил стороной. Поэтому кобольд слушал, затаив дыхание.

– Почему ты считаешь, что скальный фэйри может разыскать такую же тайную дверь в скале или камне, как и у него, но запечатанную чужим заклятием, досточтимый Травник?

Гуннар беседовал с Травником, проверяя крепость скалы крепкой палкой. Палка глухо стучала, срывая с камней лишайниковый дерн и распугивая насекомую мелюзгу, спешащую немедленно укрыться в трещинках и расщелинах.

– Обитатели скал и Горный народ очень чувствительны к магии, – ответил Зеленый друид, внимательно оглядывая камни, разбросанные вокруг. – Особенно, когда дело касается волшбы, связанной со звуком, музыкой, пением, даже просто громкими криками. Гномы и кобольды ощущают сотрясение горных пород, вибрацию камня. Хотя вибрации воздуха они тоже отлично чувствуют – сказывается жизнь под землей. Они ведь – настоящие отшельники!

– А может, его вообще тут нет, этого заморыша? – осведомился Збышек, ковыряя утес носком сапога.

В ту же секунду его нога по щиколотку ушла в глубокую черную дыру, неожиданно открывшуюся в скале, и Збышек едва не провалился туда. Оттуда немедленно послышалось глухое угрожающее ворчание. В следующую минуту из дыры вырвался спертый воздух, так что стоявшая рядом Эгле отчаянно закашлялась и схватилась рукой за горло. Вонь была терпимая, но крепкий запах мускуса и немытого тела довершал остальной букет – через мгновение девушка была уже в добром десятке шагов от потайной двери в пещеру кобольда. Когда она открылась, Коростель тоже попятился. Збышек брезгливо зажимал нос кусочком оленьей замши, которой он всегда чистил лезвие своего охотничьего ножа. И только Травник сохранял спокойствие, лишь ноздри его расширились и слегка трепетали, как от возбуждения. Гуннар же, по всей видимости, был привычен к ароматам своего необычного приятеля, поэтому оставался спокоен и сосредоточен. Его волевое лицо сохраняло каменное выражение невозмутимости.

Миазмы стали слабее, зато доносившееся из дыры недовольное ворчание переросло в злобный рык, и оттуда, как пробка из бутылки со скисшим вином, выскочило темное, заросшее клочьями шерсти существо, лишь отдаленно напоминавшее человека. Это и был фэйри – скальный кобольд. А если верить Гуннару – просто Хрум, что немедленно и подтвердилось.

– Хр-р-р-ум-м-м, – громко хрюкнуло существо, с шумом втягивая свежий лесной воздух. – Это кто же, интересно мне знать, хрум, тут заморыш? А-а-а? Не обо мне ли речь, часом? Хрум и хрум!!! Кому-то жить надоело? То есть, как я понимаю, совсем и окончательно? Или, может, кто-то тут смерти не боится? А может, – фэйри аж затрясся от злости, – тут кто-то, хрум, больно умный?

Последнее обвинение, по всей видимости, было самым страшным в устах кобольда, потому что он тут же изобразил страшную гримасу. При этом Хрум вывернул до чрезвычайности свое и без того весьма подвижное лицо, более всего напоминавшее тощую свиную морду с пятачком вместо носа и живыми, бегающими глазками. Гуннар шагнул к нему и успокоительно поднял руку.

– Успокойся, ради всего святого, Хрум, дружище! Поверь, здесь никто тебя не считает ни заморышем, ни чем-нибудь другим, столь же обидным для тебя.

Существо покосилось на приятеля и фыркнуло.

– Если оно, положим, и так, то следите за своими языками, господа волшебники. Между прочим, вовсе не стоило меня будить вашими завываниями – я музыку люблю только после обеда. И кстати – зачем я вам понадобился?

– Ты нам нужен, чтобы помочь найти и открыть тайную дверь в скалах, – сказал Травник. – Там прячутся наши общие с тобой враги.

Гуннар только сокрушенно покачал головой.

– Как зовут наших общих врагов? – осведомился кобольд тоном убеленного сединами профессора, вещающего с любимой кафедры начинающим студиозусам. При этом он медленно обводил взглядом друидов, словно размышляя, не включить ли и эту компанию в вышеупомянутый неприятный круг.

– Это зорзы, если ты знаешь, о чем идет речь, – ответил Травник.

Кобольд наклонил голову, то ли соглашаясь, то ли просто в задумчивости.

– А вы кто такие? – изрек кобольд, по-прежнему внимательно изучая окруживших его людей.

– Мы – Зеленые друиды. Зорзы – враги и для нас, и для тебя, – сказал Травник. – Они держат в плену наших людей, и, боюсь, кого-то уже убили. Мы пришли их наказать.

– Месть – плохой советчик, – заметило существо и лениво почесало круглое волосатое пузо.

– Мы не ищем советов, – отрезал Симеон. – Мы просто ищем помощи, потому что, по нашему мнению, время останавливается, досточтимый фэйри. Думаю, ты уже это тоже почувствовал.

Кобольд помолчал, прикрыв глаза и задумчиво расчесывая брюхо. Затем открыл один глаз, который блеснул холодным желтым огнем на Травника.

– Если я вам помогу, какая мне за это будет награда?

– Наградой будет твоя дальнейшая спокойная жизнь на этом острове, – уверенно заявил друид. – В противном случае здесь скоро яблоку будет негде упасть от очень неприятных существ, которые тебе и не снились.

– Почему? – последовал вопрос.

– Потому что придет смерть, – ответил Травник. – И зорзы приведут ее очень быстро. Но сначала выкурят тебя из твоей норы, как кролика. Им не нужна тут ничья другая магия, даже такая безобидная, как твоя, и скоро здесь останется место лишь для одной магии – магии Перехода из Жизни в Посмертие. Как фэйри, ты ведь знаешь, что это такое?

Кобольд весь напрягся, но ничего не ответил, хотя друид и так знал ответ.

– Весь остров превратится всего лишь в ступеньку для дороги в Посмертие, и зорзы будут ходить по нему туда и обратно, как на базаре. А заодно и водить мертвецов. Тебя устраивает такое положение вещей, фэйри?

– Мое дело – сторона, я никого не трогаю, и меня никто не беспокоит, – быстро ответил встревоженный кобольд. – А в мир уснувших кобольдов они, часом, не собираются заявиться, эти зорзы? – тут же спросил он, и его насупленные глазки враз ожили, забегали под мохнатыми, кустистыми бровями.

– Думаю, это не составит для них труда, – заключил Травник, и Гуннар сделал друиду какой-то предостерегающий знак.

– Тогда это отвратительно, хрум, – скривилось существо. Было заметно, что оно очень взволновано, даже потрясено, но его мимика совсем не соответствовала человеческой – у кобольда как-то по-другому были устроены лицевые мышцы.

– Это, хрум-хрум, мерзко, – повторило существо. – Нельзя нарушать покой уснувших кобольдов – иначе нарушится равновесие во всем мире.

Оставив без внимания весьма самоуверенные позиции кобольда, явно считающего свой народ центром мироздания, Гуннар подошел к Хруму и дружески положил ему руку на мохнатое плечо. При этом Збышек поежился, Коростелю тоже стало не по себе, а брезгливую Эгле откровенно передернуло.

– Используй свою магию, дружище, и мы поможем друидам, а они помогут нам.

– Если просит Гуннар, я ему помогу, – заявил кобольд. – Но если просит друид, я подумаю.