– Ну, и что? – возразил Мастер кукол. – У нас в балагане Хозяина много говорящих кукол, не один только я. Что это нам доказывает?

– Тем более, – усмехнулся деревянный философ. – Во все эти куклы вложена душа. Ясно? Спрашивается, кем?

– Кем? – озадаченно переспросил Старшина.

– Тем, кто их изготовил, очевидно, – заметил Гвинпин. – Только человек может сказать о себе или своем сородиче: он вкладывает во что-то там Душу. Понимаешь? Только человек, и никто больше.

– Ну, пожалуй, – согласился Старшина. Он, похоже, уже начинал понимать, куда клонит его более сообразительный приятель.

– Посуди сам, Мастер, – предложил Гвин. – Ты когда-нибудь слышал, чтобы какая-нибудь однажды кукла сказала: я вкладываю в него свою душу? Ты вообще это хотя бы представить можешь? Чтобы кукла добровольно отдала часть своей бессмертной души?

– Упаси нас Создатель, – пораженно пробормотал Старшина кукол и так и сел обратно на траву. – Не приведи никогда никого и во веки веков!

– Совершенно верно, – подхватил Гвинпин. – Только люди на всем этом свете настолько глупы и безрассудны, что могут позволить себе разбазаривать направо и налево собственные души, и к тому же – кому ни попадя!

– А ведь ты прав, – прошептал потрясенный Старшина. – Но, почтенный Гвиннеус, ведь в таком случае получается, что Кукольник – это вовсе и не кукла?

– Ты сам сказал, – заметил довольный Гвинпин. – Он, безусловно, человек. Это видно хотя бы по его глупости и безрассудству при изготовлении этого театра. Смотри, сколько он наплодил говорящих, слышащих, все чувствующих кукол? Прорву! И на каждую он затратил частичку своей бессмертной души…

Старшина кукол помолчал, затем задумчиво взглянул на их безучастных пленников и тихо сказал:

– Может быть, люди и сами не замечают, как порой раздают другим свои души… И ведь не боятся, что самим-то может не хватить… Мы, куклы, наверное, никогда не сумеем их понять. Ведь это противно всякому здравому смыслу!

– Наверное, – откликнулся Гвинпин. – Очень даже может быть. И знаешь, уважаемый Мастер, мне почему-то кажется, что я даже знаком с такими людьми. Правда, их не так уж и много.

Старшина посмотрел на Гвинпина с нескрываемым страхом, затем медленно поднялся с травы и кивнул на деревянных пленников.

– Ну, и что мы с ними теперь будем делать?

– Понимаешь, это как птичье яйцо: оболочка твердая, а внутри – жидкое. Снаружи кажется – одно, а разобьешь – совсем другое. Вот так же и с ними, – уверенно заявил Гвиннеус.

– Выходит, обманула их старая ведьма? – задумчиво пробормотал Старшина кукол.

– Может быть, обманула, – предположил Гвинпин. – А может быть, и нет.

– Как это? – не понял Старшина.

– Может быть, она и сама обманулась, кто знает, – ответил Гвин. – Могло такое быть? Еще как! Я уже на собственном носе убедился: магия – это такая штука, что с ней никогда не можешь ни в чем быть уверен. Сегодня – так, а завтра, глядишь – уже этак. Вот ведь штука-то!

Обе куклы задумчиво шмыгнули носами и, ошеломленные таким не случайным совпадением, переглянулись.

– Старуха как могла заменила души актеров и кукол, и после была в полной уверенности, что все так и случилось, – продолжил Гвиннеус. – А мне теперь кажется, что тогда она сумела перенести не всю душу, например, Кукольника, а так… только какую-то ее часть. Как скорлупу от яйца. А внутри-то все так и осталось жидким! Или – как одежду. Она только переодела души, пусть и наглухо застегнула им все пуговицы…

Гвинпину самому понравилось это сравнение с одеждой, и он победоносно взглянул на Старшину, ожидая минимум комплимента. Но Старшина кукол молчал, взвешивая внутри на незримых весах все доводы Гвинпина и собственного рассудка. Наконец он пристально посмотрел на своего собеседника и решительно встал.

– Не знаю, зачем сюда явилась эта ведьма, не знаю, чего она хочет от Кукольника и Коротышки, но я обязательно должен с ними поговорить. – И после некоторой паузы твердо добавил, – По крайней мере, с одним из них.

– Хочешь открыть ему глаза? – скептически ухмыльнулся Гвиннеус Пинкус, самая рассудительная и осторожная из всех кукол на свете.

– Что? – покачиваясь, как во сне, переспросил Старшина.

– Ты хочешь открыть своему хозяину глаза? На то, как все обстоит на самом деле? Например, как его всю жизнь обманывал Птицелов со своей ведьмой, какой он нехороший мальчик, но еще вполне может исправиться? – расшифровал свой скепсис Гвинпин.

Однако Старшина ответил почему-то лишь на первый вопрос Гвиннеуса.

– Открыть глаза? Вряд ли. У меня это и не получится, потому что я просто не успею этого сделать. Но мне поможет, – Мастер кукол скользнул взглядом по безучастным мимам, – мне помогут вот они.

– Эти равнодушные болваны? – удивился Гвинпин. – Ну, знаешь ли, Мастер…

– Если только в Кукольнике еще остался человек, тот актер, который жил в нем прежде, Гвиннеус, он обязательно пробудится. Я в этом уверен.

– Сомневаюсь я насчет этого, да и насчет всего остального, честно говоря, тоже, – презрительно фыркнул Гвинпин, что у него выражало, должно быть, высшую меру скепсиса и несогласия.

– И зря, – убежденно сказал Мастер кукол. Он вдруг словно преобразился в этот миг: стал выше, осанка величественнее, глаза сверкнули неподдельным пафосом и торжеством. Кукольный Старшина царственно повернул голову к своему собеседнику и очень серьезно сказал:

– Актеры, они, знаешь ли, мой дорогой Гвинпин, всегда пробуждаются. Рано или поздно. И особенно – когда уже совсем нет иного выхода.

С минуту Гвинпин сочувственно смотрел на преобразившегося Старшину, готового хоть сейчас в бой, после чего только молча покачал головой. В другой раз он бы, пожалуй, и крылышком покрутил возле виска недвусмысленно, но что-то его сейчас остановило. Может быть, врожденная от природы тактичность? И вместо этого Гвиннеус сделал последнюю и весьма неуверенную попытку удержать Мастера кукол от явно безрассудного поступка.

– Если ты пойдешь к зорзам разговоры разговаривать, они тебя попросту выкинут из палатки, даже не став выслушивать. Если ты расскажешь им, а в особенности – Коротышке, что знаешь их тайну и, видите ли, хочешь помочь – прямиком полетишь в костер. В этом я абсолютно убежден.

Старшина хотел что-то возразить, но Гвинпин бесцеремонно оборвал его.

– Но если ты еще будешь все им рассказывать при этой дьявольской старухе – ты умрешь не сразу. – И, подумав, Гвин прибавил, – Если я только хоть что-нибудь понимаю в женщинах…

– Ты все сказал, что хотел? – сурово спросил Мастер кукол.

– Теперь все, – сокрушенно вздохнул Гвинпин и сделал движение, будто собирается густо посыпать голову пеплом.

– Тогда имей в виду, мой любезный друг, – тихо сказал Старшина. – Я скажу им все, и неважно, будет ли присутствовать при этом эта дьявольская ведьма или она уже провалилась куда подальше. Я скажу им все, но я не произнесу ни слова, хотя, может быть, мне и придется открыть рот.

– Не понимаю, – буркнул Гвинпин. Видно было, однако, что он в немалой степени заинтригован словами Старшины. Но еще больше Гвиннеус не любил, когда ему что-то объясняли – это он предпочитал всегда делать сам.

– Я расскажу, но не словами, – сказал Мастер кукол. – Это их должно заинтересовать, во всяком случае, удивить. А там уже придется полагаться на удачу. Мне поможет древнее актерское лицедейство и эти две несчастных, да, мой дорогой Гвиннеус, именно несчастных куклы. Мы покажем Кукольнику и Коротышке пантомиму.

– Пантомиму? – разинул клюв Гвиннеус. – Да ты, похоже, с ума сошел!

– Вовсе нет, – тонко и горько усмехнулся одними губами Старшина. – Я заставлю их увидеть всю правду. Если только в них осталась хоть частичка души, и неважно – какой.

– Как ты это собираешься сделать? – недоверчиво спросил Гвин.

– У пантомимы много имен, – последовал ответ. – Есть красивые, есть страшные, есть мудрые, словом – всякие. Но мне больше всего нравится, как назвала ее одна очень неглупая женщина. По чистой случайности она оказалась еще и королевой. Пантомима – это Искусство Видеть Сквозь Себя.