Я недовольно насупилась, в досаде топнув ногой по дорожке. В воздух взметнулось облачко пыли.

— И в кого же ты у нас такой умница-разумница? Полагаешь, для меня подобные суждения в новинку? Я подольше твоего маюсь под солнцем, во дворце давным-давно за старожилку считаюсь. Неужто полагаешь, не знаю, как нужно собирать слухи?

Мило улыбнулся и наклонился ко мне, поправляя забившийся под воротник рыжий локон. Прохладные пальцы, невзначай коснувшиеся щеки, обожгли, словно раскаленные угли. Колени отчего-то ослабели. Наверное, все же стоило поспать, а не сидеть всю ночь у окна…

— Вот в этом-то и самая большая неприятность, Лале. Вы не видели ничего, кроме дворца и столицы. Живете долго и, казалось бы, знаете все на свете, а на самом деле мир совсем иной, чем вы его себе представляете. — Ученик со вздохом разгладил ворот моей рубашки.

После того как Мастер Дорог чуть было не разлучил нас, Мило и малого оборота не мог прожить, не дотронувшись до меня. Протянуть руку, помогая сойти по ступеням, поправить растрепавшиеся кудри, застегнуть или, наоборот, расстегнуть пуговицу на жилете… Как будто Авантюрин все время хотел убедиться, на самом ли деле я стою в этот миг рядом с ним, не снится ли ему странный сон. А у меня рука не поднималась одернуть ученика — такая тоска порой сквозила в его глазах.

— Госпожа? — неуверенно произнес Мило, когда молчание затянулось. — Я… обидел вас? — Голос у него сел, словно от резкого приступа страха.

Я спохватилась и безукоризненно изобразила теплую улыбку:

— Что ты, мальчик мой. Слова твои правдивы — что же обижаться? — Я поднялась на цыпочки и потрепала его по шелково-гладким волосам.

Ученик машинально потянулся вниз за моей рукой, а когда осознал это — залился премилым румянцем.

— Не бери в голову, дружок. Я просто устала.

— А не стоит ли вам вздремнуть? — предложил ученик. — Четвертую ночь глаза не смыкаете, — покачал он головой, словно с осуждением. И как догадался, мальчишка… Впрочем, какое это осуждение, скорее беспокойство.

— Так ведь рано еще, только смеркаться начало, — уклончиво отозвалась я, обделяя вниманием встревоженное замечание Мило. — Да и хотелось бы посидеть в таверне с чашечкой перченого бульона, которым так славится Дом Зверей, послушать, что люди говорят…

— Раньше полуночи можно даже не переступать порог таверны, — резонно заметил Авантюрин. — Самое веселье начинается, только когда луна доберется до середины неба. Может, подремлете хотя бы пару оборотов?

— Нет, — ответила я слишком поспешно и широким шагом направилась вниз по улице, дабы скрыть от безумно проницательного порой ученика приступ панического ужаса.

Не тут-то было.

— Постойте, госпожа, — мягко удержал меня Мило за локоть, заставляя обернуться и взглянуть в глаза. — Вы… боитесь? — тихо спросил он.

Я недовольно дернула рукой, сбрасывая осторожную ладонь. Стрекот кузнечиков и редкие трели птиц показались мне отвратительно громкими в густеющих сумерках.

— Разумеется, нет, Мило. Чего мне бояться?

— Так уж совсем нечего? — справедливо усомнился Авантюрин. Я непреклонно поджала губы. Ученик вздохнул и попытался зайти с другого края: — Госпожа, нет ничего позорного в том, чтобы страшиться неподвластного нам. Даже я, мужчина, чувствую озноб, вспоминая ваш рассказ о заколдованном поле с подсолнухами…

— Хочешь сказать, что женщины трусливей мужчин? — высокомерно осведомилась я. Тоже мне мужчина! Усы еще не растут… Впрочем… Тридцать лет, тридцать лет… даже тридцать пять… А усов у волшебников не бывает…

Мило нетерпеливо махнул рукой:

— Не в этом суть, госпожа. Скажем по-другому: даже мне, не пережившему все те ужасы, а лишь услышавшему рассказы о них, в первую ночь не спалось. Что уж говорить о вас…

— Я не боюсь! — Вместо грозного окрика получился невнятный писк.

— Понимаю, — улыбнулся ученик и вскинул ладони, словно сдаваясь. — Как бы то ни было, не спать по четыре дня — это глупость несусветная. Поэтому сейчас вы, госпожа, подниметесь в свою комнату в гостинице, и я вместе с вами.

— Будешь охранять мой покой? — едко поинтересовалась я, чувствуя в груди странное тепло.

Мило церемонно поклонился:

— Это стало бы большой честью для меня, госпожа.

— Скажи еще — радостью, — фыркнула я, уступая.

— И скажу, — рассмеялся ученик, увлекая меня к гостинице. — Беречь ваш сон — величайшая радость моей души…

Вид льняных простыней, выглядывающих из-под вязаного пледа, вызвал у меня дрожь. Кажется, нужно было все же признать — Мило прав. Я до оцепенения боялась уснуть. Но ведь комнатушка в гостинице — это не прекрасное подсолнуховое поле, не лощина с дурманящим туманом. Здесь все до отвращения обыденно: погрызенные мышами связки трав на потолке, закрытые резными ставенками окна, почерневшие от времени и стершиеся под ногами бесчисленных постояльцев доски пола, ажурная паутинка в углу и сухой цветок в берестяном стаканчике на столе между кроватями… В таких местах не прячется таинственная, мистическая погибель от волшебного сна. Нет, здесь обитают маленькие, уродливые смерти: купцу — от ножа грабителя, пьянице — от медового вина, неосторожному под ноги подвернется складка ковра у двери… Нет, такого я не страшусь.

— Госпожа? — Мило предупредительно подготовил длинную белую рубаху, чтобы мне переодеться ко сну, но я лишь отрицательно покачала головой:

— Не стоит. Подремлю так, прямо поверх покрывал. Все равно просыпаться скоро… — пробормотала я, сворачиваясь клубком на кровати. Стоило позволить себе мгновение слабости, как страстное желание уснуть обессилило меня и погрузило в беспамятство. Последним, что отпечаталось в угасающем сознании, была мягкость пледа, которым ученик укутывал мои плечи…

Проснулась я внезапно. В воздухе витало чувство тревоги и напряжения… но странно приятного, а не пугающего. Лицу было жарко. Старые привычки заставили вновь замедлить дыхание, подражая глубокому сну. А мгновенно напрягшееся и расслабившееся тело… Мало ли что привидится задремавшей вечерком шутовке?

Постепенно разум прояснялся, и даже с закрытыми глазами я могла «видеть» комнату. Двойная тяжесть, прогибающая кровать, — ученик сидел рядом, как и обещал. Смявшаяся подушка — будто бы его локти упирались по бокам моей головы. Обжигающее дыхание, словно он наклонился к самому лицу… Я шевельнула головой, как в забытьи, проверяя догадку… и горячие его губы коснулись моих.

Я вздрогнула. Уверена, любой бы осознал, что сон мой прервался, и отстранился бы, но Мило…

Его ладони легли мне на виски, обхватывая лицо бережно, словно чашу из тонкого хрусталя. Пальцы были лихорадочно горячими и сухими, словно он долго тянул их к очагу, и слегка подрагивали. Мило прерывисто вздохнул и как-то рывком, стремительно прильнул к моим губам.

Сердце заколотилось так, словно вот-вот пробьет грудную клетку. Наверное, сознание мое все еще пребывало среди грез, ведь в здравом уме я бы никогда не позволила…

«А он… не робкий мальчик», — промелькнуло в блаженно пустой голове. Рот Мило был жадным, горячим и настойчивым. Такой поцелуй уж никак нельзя было перепутать с выражением нежности или уважения… И пусть он не кончается…

Все повторяется, все идет по кругу…

…Только не снова…

Мой государь… Лило… останемся друзьями?

Не думаю, Лале. Прости меня…

Лило!

Комната плыла в грохоте сердца, под зажмуренными веками плавали красные пятна, а на языке был вкус меда — и сейчас он казался мне самым желанным на свете, но…

Мои руки сами легли ему на грудь… и оттолкнули.

— Мило, — громко произнесла я и открыла глаза, встречаясь с его шальным взглядом. — Что ты себе позволяешь?

Авантюрин медленно отстранился. Взъерошенный, раскрасневшийся, с влажными темными губами и пьяным взглядом, мой мальчик был невыносимо прекрасен… Но это, конечно, ничего не меняло.

— Кажется, ответ очевиден, госпожа… Лале, — с вызовом усмехнулся он.